Лидия Вакуловская - Улица вдоль океана

Солнышко разъярилось. Было градусов восемнадцать. Если учесть, что рядом лежал Ледовитый океан, о другом таком знойном деньке можно было только мечтать.

Ким сидел на крыльце и ждал Нутенеут. Наискосок через дорогу лежал в своем дворе на шкуре Пепеу. Заборов не было, не было деревьев, и ничто не мешало Киму и Пепеу видеть друг друга. Они видели друг друга, и оба видели завмага — продавщицу Павлову. Должно быть, Павловой надоело одиноко томиться в прохладе полутемного магазина, ожидая покупателей, и она выбралась на солнышко. Села на крыльцо, открыла книжку.

Тогда Ким протянул руку к стопке своих книжек, взял верхнюю брошюру: «Овод — злейший враг оленей» и, раскрыв, где пришлось, склонился над строчками. Пусть Павлова видит, что он тоже понимает толк в книжках. И пусть видит старик Пепеу.

Прочитав все это, кто-нибудь может подумать, что Медвежьи Сопки — сонное доисторическое село, а люди в нем живут скучно и уныло. Ничего подобного! Здесь случаются такие-события, вскипают такие страсти, что не придумаешь, как о них и рассказать.

Ну, например, когда, подгоняют на забой стада. Что тогда творится на берегу залива! Все село устремляется туда. И начинается! Свистят в воздухе чааты, с гиканьем носятся за оленями мальчишки, на все голоса перекликаются женщины. И стоит такой крик, что океан пристыженно умолкает.

Или когда зимой на том же заливе устраиваются оленьи гонки. — Надо видеть эту картину! Со скоростью ветра летят олени, высоко запрокинув ветвистые рога и едва касаясь копытами звенящего льда. Несутся нарты, высекая полозьями искры, несутся, стоя на нартах, каюры: в одной руке — поднятый ос тол, другая сжимает захлестнутую на запястье вожжу. И звенят в морозном воздухе голоса зрителей (а зрители — все село), подбадривающих каюров, и звенят голоса каюров, понукающих оленей. Один круг, другой… И уже упряжка фельдшера Павлова настигает нарты Еттувье. Олени сходятся, идут ухо в ухо, рога в рога, дышат белым клубящимся паром. Олени летят и летят, все меньше кругов до финиша. А вокруг распласталась полярная ночь. Полыхают вверху луна и звезды. Или северное сияние, обжигая трепещущим цветным огнем гладкий лед, летящих оленей, лица, нарты, кухлянки. А кругов остается все меньше и меньше… И уже замерли в последнем напряжении ослепленные светом сияния каюры. И замерли зрители, чтобы в следующую минуту разорвать морозную тишину дружным приветственным криком, а потом продолжать веселье в селе, чествуя победителей.

Праздники умеют справлять в Медвежьих Сопках: с бубнами, песнями, танцами, переодеванием. А праздников этих, не известных жителям средней полосы, немало: праздник Молодого Оленя, праздник Утренней Звезды, праздник Белого Медведя, Кита, Байдары, Рогов, Удачи, Копья, Нерпы и так далее до бесконечности. Так что если бы жители Медвежьих Сопок отмечали все праздники, что столетиями копили им для веселья далекие и близкие предки, им некогда было бы и в гору глянуть.

Как-то осенью, года три назад, как раз в праздник Молодого Оленя, все руководство села срочно вызвали в район на какое-то совещание. Уехал председатель Калянто, уехала Нутенеут, уехали бухгалтер, счетовод, а с ними — фельдшер Павлов, воспользовавшийся попутным транспортом, чтобы решить свои дела в райздраве, а с Павловым его жена — завмаг и продавщица. Словом, осталось село на праздник без руководства. Не будь этого, вряд ли запала бы кому в голову мысль справлять торжество по древним обычаям. Первому эта мысль пришла Пепеу. И Пепеу, несмотря на старые ноги, сбегал в бригаду (пятнадцать километров туда) и в тот же день вернулся (пятнадцать обратно), приведя на веревке молодого тонкошерстного оленя, резвого и жирного после летовки. Оставив оленя в доме под присмотром жены, Пепеу, опять же несмотря на старые ноги, обежал все село и каждому сообщил, что раз Калянто нет, и Нутенеут нет, и фельдшера нет, то теперь ничто им не помешает праздновать по-старому.

Заводилой и главным исполнителем церемониального обряда был все тот же Пепеу. Священнодействие совершалось на волейбольной площадке. Старики притащили каркасную нарту. Пепеу приволок на верёвке упирающегося оленя. Церемония затянулась: сперва старики совещались, кому поручить почетное убиение оленя, — потом оленя никак не могли подтащить к нартам — он лягался и бодался. Потом оказалось что нож чересчур тупой и его надо либо точить, либо искать Другой; Пока посылали за ножом, пока снова-подтаскивали к нартам оленя, пока кололи его, пока старики мазали себя и нарты кровью, что должно было способствовать счастливой жизни в будущем, пока Пепеу шептал заклинание, обращая лицо то на восток, то на запад (позже говорили, что никаких слов он при этом не произносил, а просто шевелил губами), — пока все это длилось, многие празднующие замерзли до того, что стали откровенно щелкать зубами. И, замерзнув, решили отмечать Молодого Оленя не по-старому, а по-новому, и круто повернули к магазину, оставив на волейбольной площадке горстку перемазанных кровью стариков во главе с Пепеу.

На магазине висел замок. А какой же праздник, если магазин закрыт? Никакого бы праздника в Медвежьих Сопках не получилось, если б положение не спасла Гиуне. Дело в том, что у Гиуне были ключи. Ключи от базы, где лежали все товары, все продукты и напитки. Правда, они принадлежали не Гиуне, а новому заведующему базой Иванову, который только-только принял базу и временно поселился у Гиуне, так как семья у нее малая, а дом большой. Но теперь хозяйкой ключей могла стать и Гиуне, потому что ключи лежали в ее доме, на кровати Иванова, под его подушкой, а Иванов вместе с Калянто, с Нутенеут и фельдшером уехал в район.

Гиуне сбегала за ключами, склад открыли. Позже вспоминали, что как раз в ту минуту возле Гиуне очутился Пепеу с окровавленным лицом и руками, точно после страшной битвы. Пепеу с Гиуне принялись за дело: отпускали спирт и закуски (всем поровну и по второму разу не давали). Потом базу открывали вечером, утром и снова вечером.

Когда руководство вернулось из района, веселье было в разгаре.

Ну, а после праздника уже руководителям района пришлось ехать в село. Недостача на складе составила десять тысяч рублей. Гиуне вызвали в контору на беседу с Барыгиным. Но ее не очень-то винили: что возьмешь с неграмотной женщины? Виновата не Гиуне, а ее проклятое прошлое.

Винили Иванова — за ротозейство и безответственность. Дали выговор и предложили погасить растрату. Но председатель Калянто рассудил иначе: «Растрату делал весь колхоз, и колхоз должен отвечать», — сказал он и распорядился выдать из колхозной кассы десять тысяч Иванову наличными. Иванов внес деньги куда следует и поспешил убраться из села.

Вот какие истории случаются в Медвежьих Сопках. И напрасно кто-то думает, что люди здесь живут скучно и уныло. Просто сегодня такой день, небогатый событиями. Но день еще только разворачивается, и кто знает, что может произойти.

А пока в селе — тишина. Даже собаки попрятались, как сквозь землю провалились. Словно и существует в Медвежьих Сопках одна-единственная собака, такая запаскуженная и дряхлая, что еле волочит ноги, плетясь за стариком Коравье.

Они идут уже долго, очень долго — Коравье и его собака. Пройдут шагов тридцать — остановятся, постоят, передохнут. Если собака отстает, Коравье оборачивается, говорит ей:

— Идем, идем, — И качает головой: — Совсем старая стала…

Острый, удушливый запах дозревающего в ямах копальгына не тревожит их: Коравье потому, что ему не хочется есть, а собака давно утратила нюх.

Уже три года Коравье не пускался в такую далекую дорогу от дома до клуба. Он и сегодня остался бы дома, если б не парень с книжками, который сказал, что из района едет начальник. Рыпель тоже начальник, тоже может приехать. Приедет и не зайдет к Коравье, будет жить у председателя, как прошлый раз, и Коравье не увидит его. Поэтому старик сам идет туда, где живет председатель, чтоб увидеть сына Рыпеля и поговорить с ним.

— Иди, иди, старая, — зовет он собаку, снова останавливаясь и поджидая ее.

Он понимает, что собаке тоже тяжела дорога, в которую они пустились, и жалеет ее. Он всегда жалел собак, не бил их и не ругал, потому что знал — собаки защищают людей от злых духов. Если бить их, они не простят: когда человеку настанет время покинуть Эту Землю, собаки искусают его и не пустят к Верхним людям. Жена Коравье Тынеут уже давно покинула Эту Землю, но никогда не попадет к Верхним людям, потому что била и ругала собак. Теперь Тынеут блуждает где-то по разным землям, и ее грызут собаки…

Во дворе бухгалтера Чарэ была протянута от дома к сараю проволока, на ней висело одеяло, Кухлянки и полосатый матрац. Седая женщина, мать Чарэ, колотила палкой по матрацу, выбивая пыль, а дочка Чарэ, черненькая девочка лет десяти, в темном платьице, с пионерским галстуком на шее, золотила другой палкой по одеялу.