Жар-птица - Николай Кузьмич Тиханов

До слез жалко нам нашу Фросю.

— А зачем это воюют? — спрашивает Игоша мать.

— Царь приказал, вот и воюют, — говорит она.

— А зачем мужики на войну идут?

— Мужиков всегда берут на войну. Вот ты вырастешь большой, и тебя возьмут.

— А я не хочу!

— А тебя и спрашивать не будут.

— А я не пойду!

— Пойдешь небось.

— А я спрячусь.

— Везде найдут, небось не спрячешься.

Игоше становится страшно, и он принимается громко плакать:

— Не хочу на войну-у‑у!..

Егор много рассказывал о войне. Хвалил генерала Кондратенко. Это герой хоть куда — расправлялся с японцами по-свойски. А вот Стессель — изменник. Он продался японцам и сдал им Порт-Артур. И сколько же там народу полегло из-за этой подлой измены! И ничего солдаты не могут поделать, раз сами министры продались. Тут никакой Кондратенко не поможет. От своего вора не убережешься.

Пришел с войны матрос Рунов. Про него говорили, что он в бога не верит.

Мы ходили смотреть на него. В одно окошко глянешь — одно плечо увидишь, посмотришь в другое — увидишь плечо другое. «В плечах косая сажень», — говорили про него. (Почему косая, мы не знали). Должно быть, поэтому и в бога не верит.

Рунов рассказывал о славном подвиге и бесстрашной смерти русского солдата Василия Рябова, который вызвался по доброй воле идти в тыл к врагу, чтобы разведать силы его. И вот Рябов все разведал и разузнал и шел уже обратно к своим. И случилось тут несчастье. Японцы захватили смельчака. Как ни выпытывали, как ни расспрашивали враги у Рябова, — и денег и почести сулили, — ничего не сказал им Рябов. Стали японцы грозить ему смертью. «А я смерти не боюсь, — ответил Рябов, — умереть за родину мне не страшно».

Удивились японцы такой силе в русском человеке. Расстреляли героя Василия Рябова. Из уважения к его подвигу японцы даже донесение нашему начальству написали: вот, мол, какие у вас геройские люди есть.

Матрос Рунов и картинку такую показывал: «Подвиг рядового Василия Рябова» — стоит взвод японских солдат с ружьями на прицел, а перед ними бесстрашный Рябов. Японский офицер и шашку поднял. Вот сейчас скомандует: «Пли!..»

Часто по вечерам у избы матроса собирались мужики и рассаживались на бревнах. До смерти хотелось послушать, что им говорит Рунов, но нас прогоняли.

Когда мужики расходились, мы окружали матроса и с любопытством и завистью рассматривали черную ленту с золотыми якорями на его бескозырке и голубые полоски на груди под пиджаком.

Матрос учил нас завязывать морской узел и пронзительно свистеть, вложив в рот два пальца. Мы каждый вечер бежали к дому Руновых и ждали, когда он выйдет на крыльцо. Мы к нему привязались так, как только дети могут привязываться к тому, кто их любит.

В село кто-то привез картинки: русские бьют японцев, и они ходили по рукам.

И вдруг пошел слух: японцы потопили все наши корабли. Женщины собирались по избам и плакали, а мужики ходили хмурые, злые. Появились новые песни: «Плачет вся Русь, как один человек, злой рок и судьбу проклиная...» и «Носятся чайки над морем — крики их полны тоской...»

Я слушал эти песни, и передо мной вставала картина: пустынный берег и бурное море... Там вдали идет бой. Гибнут наши корабли один за другим с героями матросами... И вот уже нет ни одного корабля, ни одна труба не дымит над морем. Только белые чайки носятся над волнами и горько плачут о погибших русских героях: «...крики их полны тоской...»

Но и в горе и в несчастье народ не терял своего достоинства, с гордостью и любовью слагал он про своих героев песни:

Мать съездила в Кувак и привезла новости. Вечером она рассказала нам небывалые вещи.

Непутевого сына Семена Ивановича — пьяницу Степку мужики на ярмарке убили, а тело бросили в болото. А Гришка Лобанов — подпевала Семена Ивановича, бегал пьяный по улицам и кричал на все село, что все мужики проданы черту, что бога нет, а царя надо повесить. А потом пришел домой и удавился в сенях.

— Ага, совесть, видно, не свой брат, — говорила бабушка. — Как он на Мишу-то наговаривал, вот и умер иудиной смертью: не помянешь такого добрым словом, господи прости...

— А еще, — тихо прибавила мать и почему-то оглянулась, — говорят, мужики собираются помещиков жечь...

— Господи твоя воля, — вздохнула бабушка. — Хоть бы Миша скорей приехал.

— На сахарном заводе рабочие взбунтовались, — шепотом передавала Фрося.

— И что делается с народом, — говорил лавочник, отпуская товар, — жили тихо-смирно, и вот на тебе... Это беспременно японец мутит...

Заволновались и в нашем селе мужики. Запрягли лошадей и тронулись всем селом в Варваринку.

— Это они куда? — спрашивали мы мать.

— К барину — хлеб делить, скотину.

— Нам тоже дадут?

— Староста говорил, дадут...

— А чего, мама, дадут-то?

— Да у барина всего много — хлеба, калачей, коров, лошадей, чего уж привезут.

И