Валентин Распутин - Нежданно-негаданно (сборник)

– Давай-ка! – только и сказал он, чтобы не дырявить главный, предстоящий разговор торопливыми вопросами.

– Сеня-а! – позвала тут же бабка Наталья, только он уселся. – Это кто такие?

– Старые знакомые, – отговорился он.

– Я пошто не знаю?

– Я твоих знакомых из твоей молодости тоже не знаю.

Бабка Наталья подумала и удивилась:

– Ты-то пошто не знаешь? Они все в деревне. Кто в верхней, кто в нижней.

«Нижней деревней» называли кладбище. Бабка просунула голову в проем между спинками кресел, подержала ее там.

– Бравенькая какая девочка! – похвалила она, возвращая голову на место. – Докуда едут-то?

– Докуда билет велит.

– Не к нам?

– Точно не знаю.

– Ну, хитри, хитри…

Поднялась прогуляться Лена, потом принялась подниматься Правдея Федоровна. Сеня, поленившись, не освободил для нее выход, вжался в кресло, заведя ноги на сторону, – и Правдея Федоровна застряла, выдираясь, уперлась рукою в слабую Сенину грудь и чуть не раздавила. Пришлось поохать обоим. Лена долго не возвращалась, гостила у своих, у замараевских, в среднем салоне. Воротилась возбужденная.

– У нас тетя умерла, – сообщила она, поводя расширенными глазами, оглядывая по очереди всех.

– Ну-у! – ахнула Правдея Федоровна. – Похоронили?

– Нет, завтра похороны.

– Гли-ка: как знала – к сроку-то едешь…

И только после этого вместе с бабкой Натальей принялись выяснять, какая из Лениных теток скончалась, их у нее было много. Оказалось, тетя Дуся, отцова сестра, та, что жила на верхнем краю Замараевки рядом с Верой Брюхановой. Поохали, повздыхали, не утешая девчонку, опуская в своей памяти и еще один гроб из земного окружения и устанавливая себя на какое-то новое место в происшедшем передвижении. Правдея Федоровна вздыхала громко, мощно. Расспрашивая, перебирала в Замараевке своих знакомых, упомянула опять Веру Брюханову, подружку по молодости, с которой не виделась года два…

– И не увидишься, – сказал Сеня, не сумев сдержать удовольствия от ловко пришедшегося подхватного слова. – Переехала твоя Вера Брюханова.

– Куда переехала? Что ты буровишь?

Лена испуганно объяснила:

– Она же умерла! Еще зимой умерла!

– Вера умерла?! – выкрикнула Правдея Федоровна.

– Еще зимой. Кажется, в марте. По снегу.

Правдея Федоровна помолчала, приходя в себя.

– Что это за жизнь пошла?! – требовательно воззвала потом она. – Что за жизнь пошла! Вера померла – и за полгода слух по Ангаре за двадцать верст не сплыл. Это когда так бывало?! О, Господи!

– Сильно много народу помирать стало, – по-своему объяснила бабка Наталья.

Сеню тронули за плечо: над ним стояла женщина, его гостья, она спросила сигареты. Сеня протянул ей пачку; он курил, но все реже и реже. В одиночестве и за весь день мог не вспомнить про курево, а с мужиками, глотнув дыму, не утерпевал, травился.

Пока женщины не было, Сеня пересел к девочке, стал рассказывать, что ведется у него в хозяйстве.

– Во-первых, две коровы, – перечислял он. – Молоко будешь пить от пуза. Мы поросенка от некуда девать молоком поим. Во-вторых, бычок, уже с рожками. Стоит-стоит – да ка-ак взбрыкнет, будто шилом его ткнули, и давай носиться по телятнику. – Сеня наблюдал: девочка слушала внимательно, но ни до коров, ни до бычка не дотягивалась воображением, лицо ее оставалось безразличным. Шоколадку она не тронула, та нераскрыто лежала у нее на коленях, а булочку потеребила. – В-третьих, боров на подросте… Но боров, он и есть боров, я, к примеру, уважения к нему не имею. Потом курицы… Цыплята теперь подросли, ты опоздала, чтобы цыпляток кормить. Будешь кормить куриц, это будет за тобой. Курица – не такая глупая птица, как про нее говорят, за ней интересно наблюдать. Собака у нас одна, умная собака, Байкалом зовут, зря никогда не гавкает, а чужого не пустит. Еще есть овцы…

– Зачем так много? – спросила девочка, чуть скосив глаза в его сторону.

– Чего много?

– Коровы, курицы, овцы… Зачем так много?

– Но ведь жить-то надо! – с горячностью стал защищаться Сеня, будто девочка упрекала его. – Мы этим и живем. Деньги нам не дают, мы деньги другой раз по полгода не видим. Все свое. Я бы овцами, к примеру, попустился, они мне и самому надоели… Да ведь шерсть! Из шерсти носочки, рукавички, шапочку, свитерок… Мы там как в пятнадцатом веке живем. Вот увидишь, как интересно.

«Метеор» подчаливал; Сеня, пригнув голову, заглянул в окно. Подходили к Усолью.

– Хорошо идем, – сказал он вслух. – Расписание, конечно, не догнать, но подтянемся.

И отчалили без задержки. Снова поплыли берега, все расходящиеся и низкие, начиналось море. Сеня и об этом сказал девочке. На «море» она слабо встрепенулась, но через минуту отвела глаза от окна, по-прежнему уставив их перед собой. Да и верно – какое море? Название одно. Огромная лужа, которая за полтысячи километров отсюда, набравшись в ленивую, но мощную силу, крутит турбины. «Метеор» вильнул раз и сразу же другой. Значит, по большой воде подняло с берегов лес, наваленный там баррикадами, и таскает его, подсовывает под винты теплохода.

Сеня взялся перебирать, что у них в огороде. Огород был большой, засевался он с умом – его, Сениным, умом велся севооборот и календарь посадок, но Сеня удержался от похвалы себе… Он перечислял грядку за грядкой и все чаще посматривал на дверь: женщина задерживалась. Взглядывала на дверь, он заметил, и девочка.

– Тебе никуда не надо? – спросил он.

Она помотала головой: не надо.

– Тогда посиди, я сейчас.

Он вышел на площадку, где толпились курящие, – женщины среди них не было. Медленно прошелся по одному салону, обводя глазами ряд за рядом, потом по другому, быстро вернулся в свой салон. Девочка вопросительно взметнула на него глаза, она заметила в нем тревогу. Сеня развернулся и за дверью прислонился к стенке рядом с грудастой бабой, держащей на руках веселого, пускающего пузыри ребенка. Сеня подождал, пока выйдут из того и другого туалета, снова обошел салоны, заглянул даже в рулевую рубку. Больше искать было негде. Уже зная ответ, спросил у проводницы, у губастой полусонной девушки с темным лицом, не выходила ли в Усолье такая-то… Сеня обрисовал ее. Выходила: проводница вспомнила ее сразу. Видимо, такая растерянность была на лице у Сени, что она не удержала любопытства:

– Что случилось-то? Не там вышла?

– А куда у нее был билет?

– До Усолья.

Значит, не вдруг спрыгнула, рассчитала заранее. Был дураком и остался дураком.

Он сел возле девочки, перекинул руку ей за голову и, притягивая к себе, сказал глухо:

– Слушай, сбежала от нас твоя тетя Люся.

Девочка вздрогнула и замерла. Сеня боялся, что она заплачет, будет с рыданьем проситься обратно, – нет, все осталось внутри. В оцепенении просидели они, должно быть, с полчаса. Потом девочка зашевелилась, показывая, чтобы он убрал руку, села бочком, отворачиваясь от Сени, и завозилась, шаря где-то под платьишком. Выпрямилась и вложила Сене в руку какую-то пачку. Он глянул: это были деньги.

– Это она дала? – быстрым шепотком спросил Сеня.

Девочка покачала головой: нет.

Так эта девочка, по имени Катя, оказалась в деревне у Сени с Галей, и, таким образом, Сене с Галей ничего не оставалось, как катькаться с этой девочкой.

Сеня потрухивал, ведя с пристани Катю, и, чтобы не показывать ее лишнему народу, шел берегом, с нижней улицы перелез через прясло в свой огород и двинулся с тыла. Галя – баба добрая, но первая реакция могла быть шумной. Но вышло совсем наоборот. Когда Сеня с Катей явились пред ее очи и она удивленно-вопросительно сказала «здра-авствуйте» и когда Сеня продуманным ходом завел Катю в летнюю кухню, а сам выскочил и торопливо принялся объяснять, откуда свалилось к ним это небесное создание, Гали достало только на то, чтобы приахивать:

– Да как же это? Как же это, Господи!.. Как же это!..

Но потом пришли трезвые мысли, и Галя ежедневно окунала в них Сеню как слепого щенка в холодную воду.

– Дурак – он везде дурак. – Эти слова Сеня говорил себе и сам, они были справедливы. – От тебя за версту простотой несет. Какой простотой? А той, которая хуже воровства. – Галя подхватывала последнее слово. – Ведь ты украл ее – если разобраться! Укра-а-ал! – заглушала она слабые Сенины возражения. – Тебе воровка ее подкинула – значит, ворованное. Как ты знаешь, что у нее нет отца-матери? Отец-мать ее, может, ищут, может, уголовный розыск объявили… И найдут, пошто не найдут! Ведь ты бы подумал: тебе навязывают ее купить – нет!.. Навязывают дарма забрать – нет!.. Ум вроде поначальности проблескивал: «нет» говорил… – Особенно Галю пугали оказавшиеся при девочке деньги. – Ведь ты ее купил. – Она забывала, что только что уверяла его, будто «украл». – За свои деньги не стал покупать, а когда тебе их дали – с руками отхватил. На деньги ты позарился, Сеня. Ну что вот ты пыхтишь? Господи! – Она принималась плакать.