Евгений Воробьев - Высота

Дымов ушел, вежливо попрощавшись. Он любил, когда с ним спорили, когда ему возражали. Плонский с портфелем под мышкой засеменил рядом, вытянув голову, докладывая о чем-то на ходу.

«Как девчонка!» — разозлилась на себя Маша; она все еще вертела в руках рулетку.

Все больше времени Маша уделяла скверу у новой домны. Она всегда находит повод, чтобы заехать сюда. А найти благовидный предлог, уговорить себя всегда легко, если очень хочется.

Сегодня Маша впервые поднялась на верхушку домны. Несколько маршей лестниц были еще без перил, но Маша смело подымалась первой.

— Я вперед пойду, — сказал Токмаков хмуро, отводя взгляд от стройных Машиных ног. — Между прочим, девушки у нас в брюках работают.

Маша, смущенная, оправила платье и пропустила Токмакова вперед. Теперь она подымалась, слыша позади себя дыхание Бориса.

Время от времени она смотрела вниз, где становились все более низкорослыми и приземистыми люди, где деревья, посаженные ею, превращались в кусты, кустики.

На пятнадцати ярусах одновременно, друг над другом, работали строители.

Рядом с мужчинами работали девушки. Они в комбинезонах и косынках, повязанных так, чтобы как можно меньше кожи оставить палящим лучам солнца. Косынки — единственное, что оставалось для девичьего кокетства. И девушки старались использовать эту маленькую возможность. В моде были самые пестрые, самые кричащие косынки.

Маша с уважением смотрела на девушек, работающих наверху.

Она завидовала их лихому равноправию, их независимости.

Иные монтажники расхаживали по балкам, иные стояли на каких-то уголках, где с трудом умещались обе ступни.

— Прямо циркачи какие-то!

— У нас был верхолаз, — Токмаков обернулся назад, — так он на самом деле поступил в цирк. Канатоходцем стал.

— Неужели и ты расхаживаешь так? — спросила Маша у Бориса; останавливаясь и тяжело дыша.

— Всяко приходится, — важно ответил Борис, тоже запыхавшийся. — На то мы и верхолазы.

— Ох, боюсь я за тебя!

Маша сказала «за тебя», а подумала: «За вас обоих».

Еще лестница, еще и еще. Маша стояла на самой верхушке железного небоскреба, крепко держась за Токмакова.

— Когда я смотрю с такой высоты на землю, у меня пальцы на ногах противно щемит и покалывает. Какая трусиха!

— Просто нет привычки. Хотите, дом ваш покажу? Я в ту сторону часто поглядываю.

— Где, где?

— Во-о-от там, левее плотины, рядом с зеленой крышей. Видите голубое пятнышко?

— Как хорошо видно с высоты!

— А я, Машенька, сколько на высотах ни бывал, никогда своего дома оттуда не видел. Меня хоть на луну забросьте. Я и оттуда свого дома не увижу. Нет его на этой планете!..

— Дом не четыре стенки с потолком, не только крыша над головой. Дом — нечто большее.

— Иной раз голое небо может быть дороже крыши над головой, — сказал Токмаков, думая о своем будущем одиноком кочевье.

Он обернулся, взмахнул рукой, словно вбирая в себя всю радостную ширь стройки, где уверенным хозяином стоит он на господствующей высоте, и показал на Мангай. На одном из горизонтов горы появился электропоезд.

Пестрота террас и уступов на Мангае была в эту минуту резче от переменчивой игры света и тени. Ветер гнал по небу множество быстрых и мелких облаков, отбрасывающих четкие движущиеся тени.

— Мангай, — объяснила Маша, — по-башкирски «лоб». Отец говорит, что двадцать лет назад Мангай был выше. Все здесь построено из-за горы этой, из-за ее сокровищ. Ни города не было, ни завода. Степь, и ничего больше…

— И ничего больше, — повторил Токмаков рассеянно. — Значит, мы бы никогда с вами не встретились.

Вид у Токмакова был совсем расстроенный. Маша выжидательно посмотрела на него и не решилась расспрашивать, а сам он ничего не стал объяснять. И от этого молчания сразу стало зябко. Или на самом деле похолодало?

Маша поежилась.

— Однако свежо. Не то что на земле.

— Утренники и вовсе сердитые.

— А в начале октября к нам в Каменогорск и заморозки нагрянут. Вот сами скоро увидите.

Токмаков промолчал. Нет, не доживет он здесь до заморозков.

— А почему вы так легко одеты? — встревожилась Маша. — Надо что-то под куртку поддевать.

Он смотрел на Машу, все порываясь сказать ей о своем решении.

Но она с такой любовью вглядывалась сверху в Каменогорск, в его сады, что Токмаков так и не решился заговорить с ней об отъезде.

И он подумал: «Кажется, я в первый раз струсил на высоте…»

Вечером Маша сказала:

— Завтра утром заеду.

Сейчас, когда Токмаков ждал Машу, комната казалась ему особенно неуютной и неряшливой.

Дверь из комнаты открывалась в коридор, он завесил ее плащ-палаткой. Но разве можно отгородиться тонкой дверью и плащ-палаткой от шумов и запахов коридора? В коридоре, как обычно в семейном общежитии, пахло чем-то горелым, кажется молоком, и пеленками.

Токмаков, как мог, навел в комнате порядок, подмел пол, вытер пыль на подоконнике и на столе. Но печать неустроенности лежала на всем. Комната не хотела выглядеть обжитой.

«Как на вокзале, — подумал Токмаков с раздражением. — А чем не транзитный пассажир? Только вот пересадка затянулась. Какой же может быть уют с такой мебелью? Койка, табуретка, тумбочка — жесткий инвентарь. Матрац, подушка и постельное белье — мягкий инвентарь. Скоро весь этот инвентарь сдам, а где-то получу новый».

Токмаков услышал, как к подъезду подошел «москвич». Он успел помахать Маше рукой из окна и встретил ее на лестнице.

Маша надела то самое платье, в котором гуляла с ним по городу. На руке легкий плащ.

Токмаков отвел полог из плащ-палатки и пропустил гостью вперед.

— Ни одного цветка! — сказала Маша так, словно только отсутствие цветов не понравилось ей в комнате, а все остальное было в полном порядке.

На стене висела фотография девушки в пилотке. Маша сразу ее заметила, подошла, вгляделась.

— Это для нее вы землянику собирали?

Токмаков кивнул.

Маша подумала: «Хорошо, что Костя не убрал этой фотографии перед моим приходом».

Присесть Маша отказалась — ну чего сидеть в комнате? Лучше поскорее выбраться на свежий воздух.

Она перетрогала все книги на столе и сложила их аккуратной стопкой. Сверху лежали рассказы Короленко, «Василий Теркин» в сильно потрепанном переплете и популярные брошюры в пестрых обложках — об атомной энергии, о происхождении жизни на земле, о светящихся красках.

Маша еще раз подровняла книги в стопке, затем подошла к койке, поправила одеяло, взбила подушку и сказала:

— Как наковальня!

— Подушка как подушка…

Она засмеялась, чуть склонив голову набок, и потянула Токмакова за собой к выходу.

Маша села за руль, Токмаков уселся рядом, и старенький «москвич», дребезжа, покатил по пыльному поселку.

Токмакову приятна была сейчас зависимость от Маши.

Остались позади беспорядочные и неряшливые поселки, состоящие сплошь из одноэтажных домов. Дома стояли за ржавыми заборчиками и изгородями из железных полос и лент — то были отходы от штамповки. Попадались железные полосы в дырах, выбитых так тесно, что между дырами остались лишь тонкие ржавые перепонки.

— А вот из этих полос штамповали снарядные донья, — догадался Токмаков.

Маша кивнула.

— А как ее звали? — спросила она.

Токмаков даже вздрогнул от неожиданности.

— Таня. У нас в батальоне было две Тани. Таня Андриасова была санитаркой. А вторая Таня — связисткой. Ее все называли «Незабудкой». Это потому, что позывные нашего батальона иногда бывали «Незабудка». Как-то привилось к Тане это прозвище.

Машина шла мимо огородов. Повстречалось несколько грузовых такси, которые везли огородников вместе с их урожаем. Прошла машина с приращенными бортами, доверху груженная кочанами капусты. Прошла, подымая пыль, колонна тягачей с прицепами, тяжело, в несколько штабелей, груженных мешками, на мешках сидели огородники.

Маша рассказала историю этих тягачей, их в городе называют «тиграми». Во время войны в Каменогорск прибывали эшелоны с разбитыми немецкими танками. Бывало, что боевая башня разбита, а ходовая часть исправна. Машины стандартные, и нетрудно из двух-трех-четырех машин-инвалидов собрать совершенно исправную. Вооружение, броневой колпак шли в переплавку, а танк превращался в честный и работящий тягач.

Проехали поворот дороги, ведущий в Кандыбину балку.

— После того как перестали приходить письма от Андрея, я тоже просилась на фронт. Не взяли. Послали на курсы шоферов. У нас много шоферов ушло в Уральский танковый корпус. Так что девушек на курсы охотно принимали. Но все равно мало я для победы сделала. Очень мало. Особенно если сравнить с теми девушками, которые…