Евгений Рябчиков - Засада на черной тропе

— В последний раз: стой! — крикнул следопыт и, улучив мгновение, когда верзила перебирался через сваленное дерево, выстрелил ему снова в ноги.

Бандит кинулся вперед и тяжело свалился с песчаной кручи в реку. Холодная вода освежила его, он привстал на колено и зло посмотрел на берег. Карацупа подбежал к кусту, нарочно тронул ветку. Свистнула пуля.

«Остался один патрон… — подсчитал Карацупа. — Нужно заставить выстрелить его в последний раз. Только скорее! А то он бросится в реку. Тогда его унесет течением на чужую сторону. Скорее, скорее!..»

С невероятными усилиями бандит поднялся. Он хотел нырнуть, но тогда над обрывом заманчиво мелькнула тень Карацупы. Бешенство охватило врага, бандит выругался и выстрелил. Тотчас из кустов выскочил Карацупа. Теперь он мог точным выстрелом из маузера поразить врага. Бандит завертелся волчком, всплеснул руками и упал в воду.

— Лови его! — закричал Карацупа подоспевшим бойцам. — Не давай уплыть!.. Тащи на берег!..

Следопыт тяжело дышал, руки его дрожали, на лбу вздулись синие жилы.

— Что с Ингусом?.. Где Ингус?.. — спрашивал он молодых пограничников.

Ингус выжил. Похудевшая овчарка лежала в клетке на мягкой подстилке и жалобно смотрела на Карацупу. В золотистых глазах Ингуса таились боль и тоска. Можно было подумать, что Ингус переживал за своего проводника. И действительно, следопыт осунулся, сильный и широкий подбородок его заострился, глаза покраснели и запали глубоко в глазницах.

— Ингус… дружище… — Карацупа вздыхал, молча поглаживая лапу овчарки.

Начальник заставы не беспокоил после всего пережитого Карацупу; следопыт проводил целые дни около своего четвероногого друга. Он вспоминал в те часы недалекое сравнительно прошлое.

Вот он с другими призывникам, приехавшими из казахских степей, слушает ка перроне полковую музыку, всматривается в лица пограничников, вышедших встречать молодое пополнение. Вот он впервые стоит в строю пограничников. Вместо штатского пиджака на нем уже защитного цвета гимнастерка и брюки, на ногах — армейские сапоги. Началась новая жизнь, жизнь бойца-пограничника. Ему очень хотелось стать проводником розыскной собаки.

— В школу розыскных собак хочешь? — Никита вспоминал, как инструктор учебного пункта Ковригин, обстоятельный человек с загорелым лицом, критически посматривал на его щуплую фигуру, короткие ноги и худенькие плечи. — М-да!.. Значит, к собачкам хочешь? Так… — Инструктор нахмурился. — Думаешь, с собаками полегче будет? Ошибаешься! Работать с розыскными собаками трудно, ой, как трудно! И в дождь, и в снег, и в жару, и под ветерок когда пули свистят, и когда тьма-тьмища такая, что призраки видишь, — иди смотря след, ищи нарушителя… Да что я говорю, — встрепенулся Ковригин. — Следы-то ты когда-нибудь видел? Собак видел? Собаку знаешь?

— С Казахстана я, — ответил Карацупа. — Скотину по-сиротски пас. Без собаки в степи пастух что без ног и без глаз.

— Покажи руки! — Ковригин посмотрел на широкие, натруженные ладони Карацупы, потом снова взглянул на худосочного бойца.

Карацупа не просил его, не заискивал, а сурово и просто смотрел на инструктора. Свинцово-тяжелый взгляд серых глаз Карацупы был так холоден, что не по себе стало даже бывалому воину.

— В глазах у тебя что — льдинки, что ли? — усмехнулся Ковригин, — Тяжелый у тебя глаз, товарищ Карацупа. Это хорошо: гипнотизировать нарушителей будешь. Значит, говоришь, собак видел?

— Когда пастухом был, у меня своя собака была, Дружком называл, — обрадованно заговорил Никита. — У нас, в Атбасаре, Дружок мне помогал — по кулацким клуням хлеб искал. В ямах зерно кулаки прятали, а он находил.

— Дружок? Это хорошо. Только такое имя пригодно для дворняжки. А для пограничной, для розыскной собаки кличку другую нужно. Построже. Короткую, звучную, с четким окончанием. Ну, а след где видел?

— Собака и след в степи — друзья пастуха, — скромно ответил молодой пограничник.

Ковригин засмеялся. Засветились его глаза, разгладились суровые морщины на его лбу. Карацупа понял: он будет учиться в школе инструкторов розыскных собак.

— Начнем с обшей подготовки, — предупреждал его Ковригин. — Потом уже займемся собаками. Школа у нас новая, дело — новое, а собак еще мало, да и коней не хватает — только все заводим: граница обстраивается. Трудности будут.

Никита воспрянул духом, но вскоре приуныл — ему, самому низкорослому среди новичков бойцу, дали такую огромную лошадь, что с земли он не мог достать до холки Баяна. К тому же у Никиты не хватало и сил седлать богатырскую лошадь. Пришлось ему сделать специальную скамеечку, с помощью которой, еще в стойле, он забирался в седло и затем уже верхом выезжал во двор и вставал в кавалерийский строй.

Нашлись шутники, которым доставляло удовольствие подсмеиваться над Карацупой и его громадным конем. Ковригин заступился за новичка и приказал дать ему другую лошадь. На этот раз Никите достался Орлик — маленький толстенький конек с отвисшим брюхом. Снова шутники принялись потешаться над Никитой, но Орлик пришелся ему по душе — конек был понятлив, послушен, а, главное, забираться на него можно было уже без скамейки.

Шутники однако и тут не растерялись: коротконогую толстенькую лошаденку и маленького Карацупу они прозвали Патом и Паташоном, а потом уже совсем кратко — «два Паташончика».

От подобных шуток Карацупа ходил мрачный, но занятий с Орликом все же не бросал. Он приучал его брать препятствия, не бояться выстрелов и взрывов, выходить на зов, выполнять сложные упражнения на плацу. И когда пришел день поверки, командиры залюбовались отличной тренировкой Орлика.

— Будет из Никиты хороший пограничник, — одобрительно заметил командир взвода Александр Коростылев. Ему нравилась хорошая посадка новичка в седле, быстрота и ловкость, с которыми молодом воин действовал клинком и винтовкой.

Начались тактические занятия. Как-то перед их взводом была поставлена задача — атаковать условного противника и выбить его в определенном квадрате из кустарника. По команде «В атаку!» Карацупа гикнул, свистнул, дал шенкеля Орлику, и тот вихрем устремился вперед. Лавина коней мчалась к рубежу — и вдруг с другой стороны вырвалась вторая такая же лавина. На всем скаку сшиблись кони. Гнедая, сильная и тяжелая лошадь, мчавшаяся навстречу, сбила Орлика. Карацупа вылетел из седла. Когда он пришел в себя и поднялся, то прежде всего бросился к Орлику. Но конь уже бился в предсмертных судорогах.

Гибель Орлика угнетающе подействовала на молодого пограничника; он замкнулся, ссутулился, с тоской смотрел на товарищей по взводу. Ни с кем не делясь своим горем, Никита уходил в поле к могиле Орлика. Спасибо командиру взвода Коростылеву — поговорил он с Никитой раз, другой, посидел с ним на могиле Орлика, рассказал несколько пограничных историй и как-то сумел отвлечь Карацупу от горьких мыслей и развеять его мрачное настроение.

А тут наступило время знакомиться с собаками. Но надо же было так случиться, что Карацупу снова ожидали неприятности. В новой, недавно организованной школе не хватило четвероногих разведчиков, и курсанту Карацупе, стоявшему из-за своего малого роста самым крайним на фланге, при распределении не досталось собаки. Тогда Карацупу послали дежурить, выполнять всякие разовые поручения.

Скрепя сердце принялся Никита и за эту работу. Но вот однажды, когда Карацупа возвращался с очередного задания, он услышал тонкий и жалобный писк, доносившийся из-под мостика над оврагом вблизи школы. Карацупа подбежал к деревянным опорам и нашел в репейнике двух полуслепых голодных щенков, брошенных на произвол судьбы. Никита поднял щенков на руки, осмотрел их, подул на шерстку, задрал им хвосты и потрогал уши.

— Будет и у меня собака! — сказал Никита, но, боясь злых насмешек шутников, решил никому не говорить о своей находке и в тайне ото всех выращивать щенят.

Он отыскал во дворе школы укромное местечко, сколотил будку, приготовил подстилку и бережно положил на нее своих питомцев. Затем отправился в поселок и выпросил у сердобольной старушки коровьего молока, соску и бутылочку. Вскоре щенки жадно сосали свежее молоко.

Малыши требовали еды каждый день, и тут у Никиты возникли затруднения. Вход посторонним на территорию школы был запрещен, и старушка, следовательно, не могла сама приносить молоко, а Никита уходить из школы без разрешения опасался.

Чтобы никто не раскрыл его секрета, Никита устроил своеобразную передачу. В определенное время он осторожно, с оглядкой подходил к забору, перебрасывал через него веревочку с бутылкой, а старушка наливала в нее молоко. Карацупа перетаскивал бутылку через ограду и нес к щенкам. Тайну Никиты разгадал старый повар, но никому ничего не сказал, наоборот, с этого момента он стал готовить для щенков специальную похлебку.