Алексей Кожевников - Том 1. Здравствуй, путь!

— Ты пойдешь? — спросил Мухтар Утурбая.

Прежде чем решить это, Утурбай поехал узнать, как поступают другие наездники.

— Хабар бар? — спрашивал он всех казахов, что встречались ему. Новости валились, как снег в буран. Но главного — будут ли забирать казахов на войну — никто не знал. Утурбаю советовали найти Исатая, который выпустил эту новость.

В молодости Исатай кочевал на севере казахских степей. Однажды царские чиновники потребовали, чтобы он явился с конем строить какой-то телеграф. Они постоянно требовали чего-нибудь.

Исатай никогда не нуждался в телеграфе и не явился на стройку. За ним послали солдата. Исатай убежал от него и решил бунтовать: начал объезжать кочевья и подбивать казахов на восстание.

Недовольных царем и его чиновниками было много, и несколько сотен молодых джигитов согласились идти за Исатаем.

Но ему не удалось сделаться мятежником, освободить степи и попасть в песни акынов. В ту ночь, когда Исатай со своими помощниками обсуждал план восстания, приехал всадник на измученном, потном коне и сказал:

— Исатай, выйди из юрты, мне надо поговорить с тобой.

— Говори! — велел Исатай. — Здесь верные люди.

— Ты лучше знаешь, — проворчал всадник, сел на кошму, одним духом выпил чашку кумыса и начал рассказывать: — В степь выехали царские солдаты. Они едут прямо сюда, не спрашивая дорогу. Они знают, где поймать тебя.

— Откуда знают? — спросил Исатай.

— От Длинного Уха.

— Откуда знаешь ты?

— Тоже от Длинного Уха.

Исатай встал, взял ружье, внимательно оглядел своих помощников: кто же из них предал его? Потом сказал:

— Идите в свои аулы! Если Длинное Ухо стало служить и казахам и царю, я не могу поднимать восстание.

Он вышел из юрты, вскочил на коня и ускакал в сторону Китая.

Три года пробыл Исатай в далеких краях, на четвертый вернулся в Казахстан. У него был все тот же конь, тот же бешмет и малахай, только узнать коня, бешмет, самого Исатая было невозможно: конь худ и хром, бешмет в заплатах, Исатай сед и болен лихорадкой.

Он начал перевозить новости и вскоре сделался самым знаменитым вестником Длинного Уха. Люди принимали и угощали Исатая, как дорогого гостя, его коню давали вволю корма и питья. Много лет Исатай провел в чужих домах и юртах и только в старости слепил на берегу реки Чу свою мазанку из речного ила, перемешав его с конским навозом.

В день, когда Исатай понадобился Утурбаю, он, поджав под себя больные ревматические ноги, сидел на песке возле своей мазанки. Неподалеку его конь щипал траву. День только начинался. В реке Чу купались первые солнечные лучи и отражение последней звезды. Исатаю сильно нездоровилось. Затопить бы очаг и лежать возле него! Но старик хотел безотказно служить Длинному Уху и терпеливо ждал новостей.

В степи показался всадник. Исатай поехал наперерез ему и крикнул издали:

— Хабар бар?

— Нет, — ответил всадник. — Я сам гоняюсь за новостями. Скажи, где живет Исатай?

— Зачем он тебе?

— Хочу узнать у него правду.

— Я — Исатай.

Старик и всадник подъехали к мазанке, пустили коней кормиться и сели на песок один против другого.

— Я — Утурбай, сын Мухтара, — сказал гость. — Отец говорит, что царские начальники хотят угнать всех казахов на войну. Правда ли это? Ты служишь Длинному Уху, скажи, что говорит оно?

Исатай позвал Утурбая в мазанку.

— Нельзя говорить в степи, — сказал он, — услышит ветер и передаст царским начальникам. Разведи огонь и вскипяти воду!

Утурбай сделал все быстро и ловко.

— Нет ли у тебя чаю? — спросил Исатай.

Утурбай достал чай, пшеничную лепешку и кусок просоленной баранины.

— Прикрой дверь, — велел Исатай, — и говори тише! Я знаю Длинное Ухо. Оно змеей вползает к человеку и даже у сонного может подслушать его тайное тайных.

Однажды преданный Длинным Ухом, он больше не доверял ему, наглухо закрывал от него свою душу и помыслы.

— Ты, Утурбай, не спрашивай, что думает мой ум. Мой язык не знает этого, и он молчит. Мой язык знает, что думает степь, и это он расскажет. Царь сделал закон — много казахов взять на войну. Этот закон скоро придет к нам, в степь. После закона пойдет военный обоз — винтовки и пули. В Боамском ущелье казахи остановят обоз, убьют охрану и возьмут оружие. Если ты настоящий джигит, ты будешь там. Потом казахи возьмут Токмак, Каракол, Алма-Ату, и будет у нас так, как поют акыны:

Утурбай пробыл у Исатая весь день, набрал старику топлива и вечером выехал обратно.

Ночная степь была пуста и тиха, только песок, потревоженный копытами коня, вздыхал, как спящий человек, да изредка с присвистом проползали разбуженные змеи. Утурбай не торопился, до приезда на свою кочевку ему хотелось как следует обдумать слова Исатая.

Мысли его были похожи на двух скакунов. Бегут они рядом, вытянулись, как две струны на домбре, но ни одна из них не может обогнать другую. Видит Утурбай, что царские начальники принесли много горя казахскому народу, много нужды, обид. Готов казахский народ поголовно вырезать их, очистить степь, но Утурбай боится, что казахи восстанием принесут себе только новое горе.

В юрте Мухтара сидели гости — пятеро молодых казахов с ружьями и один старик с домброй. Молодые пили кумыс. Большой дедовский ковш с бубенчиками переходил из рук в руки. Кумыс заедали бараниной. Нарезанная кусками, она лежала в большой плошке. В котле над костром варился другой баран.

Старик играл на домбре и пел. Это был акын. Он поднимал к потолку свою острую белую бородку и с шипом выбрасывал слова:

Осторожно вошел Утурбай. Отец вопросительно поглядел на него, прочие как бы не заметили. Утурбай взял свое ружье, надел на спину и сел в круг гостей. Отец подал ему ковш с кумысом. Утурбай немного отпил и передал гостю, сидевшему рядом.

Акын, закончив одну песнь, начал новую — похвалу Утурбаю, сыну Мухтара, который бросил кнут пастуха и поднял ружье воина.

В углу тихо заплакала мать, рукой дотянулась до Тансыка и украдкой погладила его шершавую, жестковолосую голову.

Мухтар и Утурбай уехали с гостями по дороге к Боамскому ущелью. Уезжая, отец обещал вернуться через два дня.

Первый день прошел спокойно, не было ни случайных гостей, ни посланцев с новостями. Второй начался шумом — из-за гор вышло громадное стадо и хлынуло на кочевку. Оно заполнило всю поляну, как вешняя вода заполняет озера. Тансык, мать и сестра проснулись от рева верблюдов, ржания коней, стука многих тысяч копыт, от того гула, который бывает всегда, когда большое стадо идет по каменистой земле.

— Кто хозяин кочевки? — спросил казах, ехавший на переднем верблюде.

— Мухтар, — ответили ему. — Его нет дома.

Тансык спросил приезжего, как это сделал бы отец:

— Хабар бар?

— Бар, бар — весь народ убегает в горы.

За первым стадом прошло другое, третье, и так весь день. Вечером Тансык оглядел поляну — ни одного живого места: вся трава съедена и выбита копытами, кусты поломаны, ручей загажен.

Мухтар вернулся один.

— Где Утурбай? — спросила мать.

— У тебя есть Тансык, — сердито ответил Мухтар. — Зачем тебе Утурбай?

Мать забеспокоилась, но выспрашивать побоялась, — она решила, что Утурбай погиб, и начала украдкой плакать.

Мухтар переменил усталого коня на свежего, сунул под седло кусок просоленной баранины, несколько лепешек и снова уехал. Сделав горами верст тридцать, он выбрался к ночи на колесную дорогу, что проходила Боамским ущельем. Через час постучал в ворота караван-сарая.

Ему открыл работник-казах. Мухтар привязал коня к столбу, глянул на двор, полный телег, упряжных и верховых коней, и спросил:

— Что за народ?

— Разный, — ответил работник и потянул Мухтара за халат.

Они вышли со двора к реке, которая пробегала в нескольких шагах, сели на береговой камень. Под шум воды работник спросил:

— Куда едешь?

— Никуда. Буду ждать обоз с ружьями.

— Он здесь, — шепнул работник. — Охраны восемь человек.

Мухтар поднялся и сказал:

— Я лягу спать. Когда пойдет обоз, разбуди меня!

— Меня не будет, мы все убежим. Ты проснешься сам: хозяин поднимет большой шум.

Время было страдное, сенокосное. Хозяин караван-сарая встал рано. Кухонная работница-казашка обычно начинала возню до рассвета, но тут возни не было слышно. Хозяин обошел пустую кухню, потрогал холодный самовар и выругался: