Где живет голубой лебедь? - Людмила Захаровна Уварова

Борис поехал вместе с сыном, тринадцатилетним Васей, который не пожелал оставаться в пионерском лагере на третью очередь, а приехал в город и ждал отпуска отца.

Встретили их отменно. В доме Елены Васильевны собралось много знакомых.

Сидели за длинным столом, выпивали, расспрашивали Бориса о его нынешнем житье-бытье и, само собой, говорили о Дусе, покойной жене.

Пили не чокаясь, потому что есть такое правило: когда поминают покойника, не положено чокаться.

Женщины смотрели на Васю, вздыхали.

— Вылитая Дуся…

Иные прослезились, но единственная кровная родня, Елена Васильевна, и слезинки не пролила. Строгая, неговорливая, она подносила все новые блюда, ставила на стол пироги, сало, моченые помидоры, маринованные грибы, выносила пустые бутылки, а на их место ставила полные.

Изредка проводила жесткой ладонью по голове племянника. Он оборачивался к ней, неулыбчивые глаза ее бегло взглядывали на него, она придвигала поближе к нему тарелку с пирогом, сама наливала в рюмку сладкого вина.

Поздно вечером, когда все разошлись, она быстро убралась в горнице, постелила Борису и Васе на сеновале — обоим захотелось спать только на сеновале, и ушла в дом.

А утром пришла на сеновал, увидела, как Борис закурил первую, утреннюю, сигарету, коротко приказала:

— Если охота курить, выйди наружу.

Села с ним рядом на крыльце, обхватила руками колени.

Борис курил, провожая глазами ласточек, поминутно проносившихся низко, почти над самой его головой: на крыше дома было их гнездо, и они летали друг за другом, кормили птенцов.

Утро было тихое, солнечное, но не жаркое. Уже по-осеннему дымились дальние холмы, хорошо видные с крыльца, и лес, окружавший село, казался издали не темным, плотным до черноты, как летом, а дробно коричневым, пронизанным кое-где золотистыми и красноватыми бликами: это желтели первым осенним цветом медленно увядающие листья.

Издалека, может быть, с того берега, доносилось рокотанье трактора, время от времени трактор умолкал.

— Зимой здесь, наверно, снегу видимо-невидимо, — сказал Борис.

— Конечно, — согласилась Елена Васильевна. — На то она и зима.

Помолчали. Потом Елена Васильевна спросила:

— Вася о матери вспоминает?

— Вспоминает, как не вспоминать…

Дуся умерла весной, родами. Днем позже скончалась и новорожденная девочка, которой не успели даже дать имя.

Борис давно хотел дочку Он представлял себе, как она вырастет, будет румяной, темнобровой, и Вася будет заботиться о сестренке, и любить ее, потому что в семье всегда любят маленьких.

— Ну, а сам-то как справляешься? — спросила Елена Васильевна.

— Ничего, — ответил он. — Вроде справляюсь.

Она подумала, что он не хочет жаловаться, потому и не говорит всей правды. Впрочем, она и без того понимала, что ему трудно. Остался мужик один, да еще с сыном, все на нем — и купить, и сготовить, и постирать, и в доме прибраться…

Искоса оглядела его. Ростом он не вышел, был немного сутулый, ранняя седина уже сквозила в негустых волосах, хотя сравнялся ему всего лишь тридцать восьмой год. И лицом он казался старше своих лет, худые щеки втянуты, возле глаз морщины.

— Поправиться тебе первым делом надо, — сказала Елена Васильевна, — больно тощий ты, может, болеешь чем?

— Нет, ничем не болею, — ответил Борис.

Он уже привык к тому, что многие спрашивали его о здоровье, в конце концов не его вина, что с детства был низкорослым, худым, что бы ни ел, никогда не поправлялся, на самом же деле чувствовал себя здоровым и ни на какую хворь не жаловался.

А она подумала немного и вдруг сказала?

— Надо бы тебе жениться.

— Зачем? — спросил Борис.

— Надо, — строго повторила Елена Васильевна. — И тебе будет легче, и Васе это в самый первый черед нужно…

— Матери никто не заменит, — сказал Борис.

Она кивнула.

— Так-то так, а все-таки…

Оборвала себя. За их спиной послышались шаги. Щурясь от солнца и зевая, Вася шел по двору, босой, в трусах, мохнатое полотенце через плечо.

— Я — купаться, тетя Лена…

— Вода холодная, — сказал Борис. — Стоит ли?

— Стоит, — на ходу бросил Вася.

— Самовитый парень, — сказала Елена Васильевна, и было непонятно, хвалит она его или порицает.

— Да, он такой…

— В мать пошел…

Елена Васильевна помнила: Дуся совсем еще маленькая была, а характер — железо. Бывало, скажет старшей сестре, которую, как принято в деревне, звала нянькой:

— Нянька, я так хочу, — и делала так, как хотела, и никто не мог с ней справиться.

— Ладно, — Елена Васильевна встала с крыльца. — Пойду завтрак приготовлю…

И, уже входя в дом, обернулась:

— Надо бы тебя подкормить, уж я постараюсь!

2

И постаралась. Четыре раза в день собирала на стол, жарила яичницу на сале, пекла блины, варила яйца, ставила на стол полные кринки парного молока и приказывала:

— Чтобы все выпили, без остатка!

Борис кряхтел, но слушался ее, а Вася до того полюбил парное молоко, что иной раз просил добавки, и она с охотой ставила ему новую кринку.

Муж Елены Васильевны погиб на войне, дети разъехались — дочь жила с семьей на Урале, а сын, монтажник, перекати-поле, что ни год менял местожительство, писал ей письма то из Ташкента, то из Целинограда, то с Дальнего Востока.

Жила она замкнуто, редко куда выходила из дома, но теперь что ни вечер звала Бориса пойти с ней в клуб — на танцы или в кино.

Он соглашался, надевал новый костюм, который справил незадолго до смерти жены, нацеплял галстук и все время сидел рядом с Еленой Васильевной у стены, разглядывал танцующих.

Она спрашивала:

— А сам что же?

— Не умею, да и не люблю танцевать, — отвечал он, она однако настаивала, тогда он приглашал первую попавшуюся девушку и неуклюже кружил ее в вальсе, а Елена Васильевна со своего места пристально следила за ним.

Иногда она созывала к себе соседок. Созывала по своему вкусу, все больше его однолеток, а то и постарше, ставила самовар, угощала чаем с вареньем и каждый раз заводила разговор о том, как тяжело мужчине жить одному, а с сыном и того тяжелее, попробуй, вырасти да воспитай парня без хозяйки!

Гостьи пили чай, деликатно черпая ложечкой варенье, конфузливо улыбались, слушая Елену Васильевну, и старались говорить о чем-либо, не имеющем отношения к семейным делам Бориса.

Когда они уходили, Елена Васильевна допытывалась у Бориса, понравилась ли ему какая-нибудь, но он каждый раз отвечал:

— Да все они, вроде, ничего…

И сколько она ни расспрашивала, отвечал одинаково, и она понимала, ни одна из них не упала ему на сердце, ни с одной не собирается он строить дальнейшую свою жизнь, и так, наверно, и уедет.

Но все случилось иначе.

Однажды Борис с Васей пошли