Липовый чай - Алла Федоровна Бархоленко
Помощь проекту
Липовый чай читать книгу онлайн
— Ты, парень, чего? Ты это почему?
Не остановился Колька. Треснул хлястик.
Совсем забеспокоились, заметались Митякины глаза. Жена пришла — не ругался с ней. Но и не слушал. Она, удивленная, замолчала. И он молчал.
— Ты это из-за дерев, да? — допрашивал он Кольку. — Ты из-за этого самого, да?
Как на пустое смотрел на него Колька.
— Убью вот — будешь знать, — пригрозил Митяка.
А в голосе неуверенность. Такое в голосе, что Кольке впервые стало жаль его. Но он снова прошел мимо.
— Это как же, а? Живого человека не замечать! — говорил Митяка сидящему на заборе Маркизу. — Это он что?.. И ты, паразит, такой же. А у меня, может, душа? Душа, это тебе понятно?..
Маркиз нагло смотрел Митяке в глаза и лупил по забору облезлым хвостом. Явно не признавал за ним никакой души.
— Ну, и подумаешь, — сказал Митяка.
Нехотя встал и поплелся в сарай. За заступом.
И так же нехотя принес из леса три березки.
И встал на дороге у Кольки:
— Ну?.. Посадил вот. Понятно?..
Колька поднял на него глаза:
— Так это те березы, что посадил я. А что сделал ты?
ВЫХОДНОЙ ДЕНЬ
Дом отдыха раскинулся в лесу, жидкие зимние облака цеплялись за пики елей, котельная работала на совесть, в номерах стояла духота, окна были распахнуты навстречу сугробам, радужные синицы влетали в комнаты и воровали сигареты, и шел снег, и вчера весь день шел снег, и все давно уже стало белой сказкой, а снег все шел, и сказки все прибавлялось, лес справлял безмолвный праздник фантазии, праздник равных — потому что и хилая ветка, исковерканная придорожной судьбой, и могучая ель, унизанная царственно красными шишками, были одинаково прекрасны.
После завтрака все устремились к лыжам. От криков и смеха вздрогнули придавленные снегом деревья, кинулись по дуплам зимне-седые белки. Но в такую погоду нельзя было двигаться шумной компанией. Безмолвно падающий снег требовал тишины.
Он пошел один.
Кем-то проложенная лыжня вела к вершине холма. Вершина. Остановка. Мглисто-синие лесные дали. Белая долина реки, белое небо. Напевает синица. И одна, и другая. Стремительный спуск, белый воздух. Мощные толчки сердца, как толчки надолго заведенного мотора. Мысли кратки, как точки.
Выходной. Отлично. Чьи-то следы. Лиса. Ружье бы. Нет, не надо. Увидеть. Хоть бы хвост. Белый снег и рыжий хвост. Смешно. Зато красиво. Не надо ружья. Нужны отступления. Не все потреба. Есть другое. Стоп. Нет лыжни.
То есть лыжня продолжалась впереди метра на три, но дальше ее не было. Дальше во все стороны лежал нетронутый снег.
— Что за черт, — пробормотал он, оглядываясь и для чего-то щуря глаза. — Эй, куда вы девались?
Неслышно падал снег, медленно падал снег, падал снег.
— Эй! — крикнул он. — Какого черта!
Снег, один снег, тихий снег.
— Взгреть за такие штучки, — не очень уверенно пообещал он. Сверху засмеялись. Негромко, чуть слышнее снега.
— Что вы там делаете? — спросил он.
— Ем, — ответила девушка.
Он ощутил невыносимый приступ голода.
— Э-э… Да что вы едите, черт возьми?
— Хлеб. С горчицей.
Ну, конечно, сейчас самое лучшее — черный хлеб с горчицей.
— Хотите? — спросила девушка.
Он никогда не понимал, зачем спрашивать об очевидных вещах. Девушка засмеялась.
— Я, конечно, извиняюсь, но почему вы на дереве?
— Тут вкуснее.
Ну, разумеется. Только такой тупица, как он, может задать подобный вопрос. Разве не яснее ясного, что хлеб с горчицей может быть оценен по достоинству только на дереве?
Льдистый сук березы, горячее усилие срабатывающих мышц. Черт, какой же ловкости эта девушка. И вообще говоря, все это довольно нелепо. Но разве не таким же нелепым было и желание не убивать лисицу, а только увидеть среди снегов ее огненный хвост? Опять этот изъедающий анализ, игра слов, болезнь века. Когда был мальчишкой, не вопрошал, есть ли смысл в разодранных штанах. Тогда лез до вершины, терялся, как в океане, в зеленой листве, качался на гибком суку, над ухом дружелюбно шумел шмель, грудь распирало отчаянным восторгом, — какой был в этом смысл? Не знаю, не знаю, как обстояло насчет смысла, но это было жуткое счастье, и материнский подзатыльник из-за рваных штанов был лишь отнятой копейкой по сравнению с несметными богатствами вершин.
Она протянула ему хлеб. Он взял. Полыхнуло ощущение давно оставленного в стране детства восторга. Значит, не навсегда утеряны вершины.
Молчали. Слушали, как падает снег. Снег слышно, если он крупный и садится на шапку около уха. Похоже на шепот, на полслова, на неоконченность, на чей-то недолетевший призыв, и хочется знать, кто звал тебя, хочется знать, что же он говорит, и снова полслова, и снова неоконченность, а знать хочется, а знать хочется, и все слушаешь, а снег идет, а снег идет…
Девушка вдруг столкнула его и прыгнула вниз. Пока он выбирался из сугроба, она как ветер унеслась прочь.
Он долго возился с креплением, чертыхался. И догнал ее только часа через два.
Она увидела его и приветственно помахала палкой. Остановилась у крутого спуска. Блеснули в улыбке зубы. Оттолкнулась, полетела.
«Черт подери, не меньше первого разряда», — подумал он. Удержал заскользившие лыжи, сел на краю склона.
Девушка кричала что-то снизу, махала красными варежками. Он не отзывался. Тогда она стала подниматься вверх. Споткнулась и, лежа на лыжах и смеясь, скатилась вниз, и опять стала подниматься.
