Иван Свистунов - Жить и помнить

— Пришел я к тебе первому. Ты всегда был моим другом, — глухо сказал Шипек.

— Да, да, спасибо!

Феликс вспомнил: как-то Ванда рассказывала, что видела Юзека в вокзальном буфете. Шептался с буфетчиком. Какие могут быть дела у Юзека с подонком? Он еще тогда сказал дочери: «Брось болтать. Откуда у тебя такая подозрительность? Юзек немного распустился. Но кровь-то у него наша, Дембовских…»

Феликс машинально налил рюмку, выпил. Водка была безвкусная, как кипяченая вода.

— Знаешь, Шипек, в последнее время я замечал за Юзеком неладное. Но чтобы он… Не могу поверить.

— Может, и не так, Феликс. Не расстраивайся, старина. Был я тогда на взводе. Может, и не так.

— Что же делать? Молчать?

— Трудно советовать в таком деле.

— Но ты друг?

— Друг.

— Молчать?

Шипек поднял глаза на Феликса. Больше ничего не надо было спрашивать, ничего не надо было говорить.

Феликс сразу подумал о жене. Бедная! Какой удар в ее сердце! Чтобы не отступить, сказал Шипеку:

— Спасибо, что предупредил. Иди сейчас к следователю и расскажи ему все! Все, что знаешь. Ты мой друг!

Когда накануне вечером, убегая после убийства Элеоноры, Юзек чуть было не натолкнулся на Шипека, он решил, что старик его не узнал. Был Шипек, по обыкновению, навеселе, к тому же совсем стемнело, и он, конечно, его не узнал. Но сейчас, увидев Шипека, направляющегося к их дому, понял: узнал и идет разоблачать, свидетельствовать. Теперь выход один — бежать! Бежать! Юзек не знал, куда бежать, не знал, где искать приюта и защиты. Но понимал: в родном доме оставаться нельзя. Надел шляпу, взял тросточку. В дверях столкнулся с Яном. Нахмуренный вид брата не предвещал ничего доброго. Видно, Ванда уже успела все разболтать.

— Куда собрался? — загородил дорогу Ян.

— Так, пройтись. — Юзек делал усилия, чтобы казаться спокойным. — Отличная погода.

— Погода отличная, — всматривался Ян в лицо брата.

— Ты что так смотришь? Не узнаешь?

— Не узнаю.

— Оно и понятно. Слишком долго был на чужбине и отвык от польских лиц.

— У тебя польское лицо?

— Что ты хочешь сказать?

— Много таких лиц, как у тебя, я видел за рубежом.

— И тебе не нравятся такие лица? Напрасно. Посмотрись в зеркало. Не такое ли лицо и у тебя?

— У меня было такое лицо, но я это вовремя заметил.

Стояли друг против друга. Братья. Вместе играли детьми. Вместе с ранцами за плечами бегали в школу. Вместе ходили в кино. Вместе, все вместе… Что же развело их? Почему стоят они теперь, как на разных концах земли?

— Интересный разговор, — жалко усмехнулся Юзек. — Ну, мы его как-нибудь продолжим. — Сделал шаг к двери.

— Постой! Что ты говорил Ванде?

Холодная пустота заполнила живот, подкатилась к сердцу. Начинается! Начинается главное. Решительное! Проговорил с наигранной небрежностью:

— Был шутливый разговор. Вот и все. Честное слово!

— И насчет Элеоноры ты шутил?

— Нет, то не была шутка. Я не хотел тебе говорить, чтобы не расстраивать тебя.

— Ты все выдумал. Налгал.

— А Славек?

— При чем тут Славек?

— Ты слепец. Тебя обманули. Скрыли от тебя.

— Что скрыли?

— У каждого ребенка должны быть отец и мать. Есть они у Славека.

— Его родители неизвестны.

— Простак! Они известны. Отец — Курбатов, мать — Элеонора. Это не известно только тебе.

— Ложь! Опять шутка? Адрес портного — тоже шутка? Твои шутки пахнут кровью.

— На что ты намекаешь?

— Я спрашиваю, чья шутка стоила жизни Элеоноры?

— Какое ты имеешь право устраивать допрос? — голос у Юзека стал визгливым. — Ты шлялся по всему миру, когда мы спасали родину, а теперь явился на готовое и читаешь мне нотации.

— Что ты говоришь!

Правильный ход. Надо наступать, а не обороняться. Сразу видно, как растерялся Ян. Делая шаг к двери, Юзек пробормотал:

— Глупая девчонка все приняла за чистую монету.

Но Ян не собирался оканчивать разговор:

— Ты позоришь родной дом!

— Кому-кому, но тебе лучше молчать. Еще неизвестно, зачем ты вернулся.

— Я вернулся на родину!

— На родину! — взвизгнул Юзек, словно это слово причинило ему физическую боль. — На родину! Зачем? Кто поверит в твои добрые намерения? Может быть, ты шпион, заброшенный сюда для работы, и на тебе клеймо: «Интеллидженс сервис».

— Чепуха!

Юзек видел, как судорога пересекла лицо брата. Он деморализован. Еще одно усилие, одно усилие:

— Пойми, Янек, нам нельзя ссориться. Я один на дно не пойду. Со мной лучше жить в мире. Ты должен понимать, что органы государственной безопасности интересуются…

…Стоит перед тобой родной человек, твой брат. Ты знал его с детства. И на каком-то жизненном повороте он является перед тобой в новом свете, и ты в недоумении разводишь руками, не знаешь, чему поражаться: своем ли слепоте или тому, как изменчива и переменчива натура человека.

Почти со страхом смотрит Ян на стоящего перед ним человека в соломенной шляпе с тросточкой в руке.

— Ты мой брат!

— Брат! Брат! Когда ты отвыкнешь от сентиментальностей?

— Негодяй! Я позову мать, отца, Станислава, соседей. Неужели им всем ты посмеешь посмотреть в глаза?

Круг сжался. Выход один — Юзек неверной рукой вытащил из заднего кармана брюк теплый пистолет.

— Дай дорогу!

Но крикнул слишком громко. В соседней комнате послышались голоса, шаги. На пороге — отец, Станислав, Ванда.

— Что случилось?

— Боже! Пистолет!

Юзек отскочил в угол.

— Не подходите!

— На меня руку подымаешь? — Феликс пошел к Юзеку: — Ах ты, выродок!

— Не подходи!

Станислав заслонил отца:

— Брось пистолет!

— Уйди! Убью!

— Брось пистолет! — Станислав говорил спокойно, вполголоса, но так, что невозможно было не повиноваться. Пистолет дрожал в вытянутой руке Юзека, и рука опускалась сама собой. Станислав взял пистолет. Юзек не сопротивлялся. Он лишь прижался потной спиной к стене, выставив перед собой дрожащие мокрые ладони.

— Где ты его взял? — рассматривал пистолет Станислав. — Из такой машинки только в спину стрелять можно.

Юзек не опускал дрожащих рук. На них тяжело и неприятно было смотреть.

С пронзительным сознанием своей вины смотрел Станислав на младшего брата. Виноват! Проглядел беду! Допустил, чтобы брат стал бандитом, врагом! Как все случилось? Когда? Где были все они?

— Далеко ты зашел, Юзек!

Феликс подошел к младшему сыну. Сейчас ему предстоит сделать самое трудное дело своей жизни. Словно взгромоздил на плечи пласт угля.

— Пойдем со мной, Юзек!

Юзек отпрянул, как от удара, еще плотней прижался липкой спиной к стене. Знал, что означает, когда отец говорит так тихо.

— Никуда не пойду. Не пойду! Ты хочешь выслужиться. Пролезть в директора. Заплатить за теплое местечко кровью своего сына!

Ванда с растопыренными пальцами — вот-вот выцарапает глаза — подбежала к Юзеку.

— Негодяй!

Старик стоял, согнувшись под тяжелой ношей. Повторил еще тише:

— Пойдем, Юзек!

— Что ты будешь говорить? Что? Не забудь сказать, что в своем доме ты скрывал шпиона.

В комнате стало тихо, как в покойницкой. Минуту назад все знали: в семье несчастье. Большая, непоправимая беда. И вот беда увеличилась во много крат, придавила всех. Феликс с испугом смотрел на младшего сына.

— Бог с тобой! Что ты говоришь!

Ага! Вот и спасение! Выход из капкана, из удавки, стягивающей горло.

— Не притворяйся. Здесь не собрание. Прекрасно знал, что в доме живет шпион. Иностранный агент.

— Ты — шпион! Не наговаривай на себя лишнего.

— Не я, не я! — захлебывался Юзек. — Вот кто агент! Вот кто шпион! — указал на Яна. — Вот кто!

Ванда затопала ногами:

— Врешь! Врешь!

Феликс ухватился за край стола: ноша стала непосильной.

— Как ты смеешь клеветать на брата!

— Клеветать! Почему же молчит ваш любимчик? Пусть скажет, какое секретное задание он привез из Лондона. А переговоры с паном Пшебыльским. Пусть скажет!

Феликс посмотрел на угрюмое лицо Яна. «А если правда? Не может быть! Не может!»

— Ян! Что же ты молчишь?

— Дайте мне уйти, и я буду молчать, — теперь уже умолял Юзек. — Я же ваш сын. Я не хотел убивать Элеонору. Клянусь! Она сама виновата. Я не хотел. Она сама дернула пистолет. Пожалейте меня. Пожалейте Янека. Он погибнет, если я скажу хоть одно слово. Дайте мне уйти. Отец! Прости меня. Дай я поцелую твою руку. Только дайте мне уйти! — Он метался от отца к матери. — Пожалейте!

— Что скажешь, Ян? — спросил Станислав.

Снова стало тихо.

Ян молчал. За несколько минут он понял больше, чем за все время, проведенное на родине. Как раскололся мир! Нет в нем места для тишины и покоя. Надо быть там или здесь.