Дмитрий Сергеев - След на лыжне

Сильно скрипело под ногами. Он направился в сельсовет связаться по телефону с районом, узнать, когда будет следователь.

Он уже миновал заулок, когда вспомнил ночное: собачий вой, выстрел и чью-то смутную тень. Кое-где следы, хотя и вылизанные ветром, сохранились. Сказать уверенно, что оставлены они этой ночью, а не раньше, нельзя. Проулок упирался в сосняк. Летом здесь полным полно бывает грибов. Местные ими брезгуют — уж больно тут все занавожено, — ходят за маслятами и рыжиками дальше, за старую лесосеку. Сейчас лежал снег чистый и ослепительно белый. Дальше следов не видно. Иван хотел повернуть назад, когда чуть в стороне, в рытвине, — из нее летом брали песок для домашних нужд — увидел выпирающий из сумета темный горб. Подошел ближе. В яме лежала дохлая собака. Иван сапогом отбросил снег и узнал Кешиного кобеля Буяна. На холке запеклась кровь. Вот, оказывается, кто пострадал сегодня ночью. На кобеле был ременный ошейник и обрывок веревки.

На этот раз Иван не сомневался — Шиляк пристрелил Буяна. Тем же путем он возвратился назад.

Бывая в Усово, Кеша Анкудинов всегда останавливался у своей вдовой бабки, Потапихи. Сам он родом из Шестаково, там и жил постоянно. Это в нынешнюю зиму, как начал ухлестывать за Октябринкой, Кеша зачастил сюда — больше в Усово ночевал, чем дома. Совсем перекочевал к Потапихе. Но. Буян оставался в Шестаково. Какая нелегкая пригнала его? Смерть свою искал?

Нужно еще наведаться к Потапихе. Кстати, вчера она первая и разнесла весть — Кеша и Шиляк помирились, вместе отправились на станцию, поедут в город за свадебными покупками. Попутно завернуть к Шиляку, спросить, не он ли стрелял ночью в кобеля.

По дороге встретил Настасью Сизиху, с неизменной подружкой Соней, тоже Сизых по фамилии, хотя и не родня Настасье. Женщины остановили участкового: им требовался свежий человек, которому вдвое приятней рассказать новость.

— Мой-то квартирант учудил — всю поленницу исколол.

Видать, это обстоятельство, что Юра Шиляк напоследок раздобрился, переколол ей все дрова, настолько ошарашило ее, что Настасья принялась рассказывать об этом вторично.

— Да ты уже говорила мне про дрова, — охолодил ее Иван.

— Это когда же?

— Вчера еще.

— Ой, правда, паря! Хотела сейчас во дворе прибрать, поленницу сложить — он не дал, сам, мол, сделаю. Полон чулан дров натаскал. Это, говорил, чтобы тебе в непогодь на улицу за растопкой не бегать.

Пока они разговаривали посреди улицы, из калитки вышел Шиляк с двумя пустыми канистрами. Что канистры пусты, видно было по тому, как он нес их. Головы не повернул — побежал куда-то, должно быть на склад. Не сегодня-завтра остатки их хозяйства вывезут на новое место, в Протасово. Это их машины вчера измяли проселок. Завтра утром уедет Шиляк. Делать ему здесь больше нечего. Сегодня же и надо решать с ним. Впрочем, если потребуется, найдут его и в Протасово — не за семью горами.

Иван хотел окликнуть его, но раздумал. Вернется со склада, тогда и зайти. Дошел до ограды. Поленницы не было на старом месте. Всегда она возвышалась над забором. Теперь, когда ее не стало, можно было, не заходя в калитку, сквозь просветы в досках видеть внутренность двора. Там протоптаны свежие — это уже после ночной метели — тропки. Шиляк наторил, таская дрова. Усердие на него нашло. Куча наколотых поленьев, пока еще не прибранных, нагромождена у задней стены дома.

Нужно было навестить Потапиху, но Иван вначале зашел в сельсовет. Без помех связался с милицией, узнал — следователь будет вечерней электричкой. Тут же подвернулась попутная машина на станцию. С нею Иван и решил поехать. А то неизвестно, будет ли еще попутная машина. Кстати, нужно допросить свидетелей тех, что вчера видели Кешу Анкудинова на вокзале и в электричке. Несколько имен Шиляк припомнил.

К Потапихе он так и не наведался.

Первым делом отправился в интернат повидать Галю. Предлог нашелся благовидный — нужна ее подпись на вчерашнем протоколе. Только кого этим проведешь? Да еще угораздило его заявиться в школу на перемене. Старшеклассницы, будто его и ждали, выстроились вдоль коридора. Пришлось идти сквозь этот строй. Он замечал их проницательные ухмылки, слышал шепоток за своей спиной. Может быть, ему не следовало приходить в школу? Не навредить бы Гале. Но и не поворачивать же теперь назад.

Его мучения с лихвой окупились одним лишь сиянием Галиной улыбки. Видно, не очень ее тревожили сплетни.

Разговаривали вполголоса.

— Если можно, после уроков зайду к вам?

— Конечно, можно.

Ее слова окрылили Ивана.

— Может, подскажете что-нибудь. Мне ничего в голову не приходит.

— Что же я могу подсказать? — заскромничала Галя.

— Другой взгляд. Я в тупик зашел. Не устала после вчерашнего?

— Это я? — изумилась Галя.

Он улыбнулся. В самом деле: не могла устать после десятикилометрового пробега лучшая лыжница района. Так и вышел на улицу, светясь улыбкой.

Его радость омрачилась встречей с Андреем Анкудиновым, старшим Кешиным братом. Тот, издали завидев участкового, начал кричать ему что-то сердитое.

— Это как понимать? Вся округа твердит — Кеха Анкудинов женится, а родной брат узнает последним, от людей. Даже на свадьбу не позвал.

Собственно, никаких претензий к участковому у Андрея не было — негодовал на своего брата: тот не известил о свадьбе.

— Будто мы ему чужие?

Об исчезновении жениха он ничего толком не знал. Думал, Кеша загулял уже на свадьбе и потерялся — забыл про невесту, празднует женитьбу с друзьями, последний раз гуляет холостым.

Это хорошо, что Андрей ничего особенного не заподозрил. А то нагрянул бы в Усово, наслушался сплетен, и тогда бы уж точно не миновать беды. Иван слушал его и мучился, придумывал, что бы такое соврать ему — только бы отговорить его от поездки в Усово. Но даже и врать не понадобилось. Андрей Анкудинов в Петляево был проездом — к вечеру должен вернуться домой. Он все же беспокоился.

— Бабы брешут, запил у кого-то, невеста его потеряла.

— Надейся, — заверил его Иван.

— Ну задам я ему! — пригрозил он и помчался на станцию, где на путях маневрировал порожний электровоз — на нем старший Анкудинов должен возвратиться домой.

Участковый облегченно вздохнул. И все же после этой встреча остался неприятный осадок. Что-то неладное почуял Иван. Как случилось, что Кеша не известил о женитьбе родного брата, не позвал на свадьбу? Октябринка упоминала, что Кеша едет в райцентр, навестить родню, позвать на свадьбу; сестре, которая живет теперь далеко, отбить молнию. Приедет та или нет — ее дело. Но поздравительную телеграмму должна прислать. Если телеграмма пришла, в Усово ее передали бы по телефону. Значит, на почте в Петляево о телеграмме известно.

Иван завернул на почту. Поздравительной телеграммы не было.

До конца уроков, когда Галя освободится, время еще было. Оставалось разыскать свидетелей, видевших Кешу Анкудинова на вокзале и в электричке. Особого проку от их показаний участковый не ждал. Ну и что из того, что они подтвердят — был Анкудинов в райцентре? И без того ясно: был. Не с луны же он свалился в Петляево позавчера вечером, чтобы встать на лыжню и побежать в Усово.

Как и полагал Иван, разговор со свидетелями ничего нового не дал. Всех, кого называл Юра, повидать не удалось, многие были на работе. Участковый беседовал лишь с тремя. Двое, молодожены Семеновы, подтвердили показания Шиляка. Они встретили его на перроне перед самым приходом электрички. Под мышкой Юра держал сверток — в нем Кешин свадебный костюм. Сам жених в это время был в стороне у киоска, пил газировку.

— Вон он, машет нам рукой, — показал Юра.

Перрон был заполнен пассажирами, ждущими электричку. Семеновы хотели подойти к Кеше, поздравить, но пришел поезд, и все кинулись к вагонам, занимать сидячие места. Семеновы хором крикнули жениху:

— Желаем счастья!

Неизвестно, расслышал ли их Кеша. Им-то его и видно не было. Шиляк тоже оставил их, побежал к Анкудинову. Но, видимо, они разминулись, попали в разные вагоны. Третий свидетель видел Шиляка одного, с тем же свертком под мышкой. Механик пробирался через вагоны и у всех спрашивал, не видел ли кто Анкудинова.

Вот и все, что удалось выяснить. Ничего не смогла подсказать и Галя. Они просидели с ней за столом больше часу, обсуждая подробности дела.

Галя припомнила лишь второстепенную деталь. Как-то еще зимой она слышала от Октябринки странное признание — та боялась одного из своих ухажеров.

— Когда он смеется — у него глаза недобрые. Ему не смешно, он о другом думает.

Но участковому нужны факты, а не эмоции. Мало ли кому что кажется? А фактов против механика никаких. А если и есть, так сомнительные и тоже все построенные на эмоциях: застрелил кошку, грозил убить... Мало ли что наплетет сгоряча парень, которому девушка предпочла другого?