Сергей Снегов - Река прокладывает русло

Лесков сказал, бледнея:

— Неужели до того дошло, что речь идет о жизни? Почему мне ничего не написали?

Пустыхин выразительно передернул плечами.

— Не хотели расстраивать. Боялись, что задурите. Да сядьте же, жуткий человек, говорю вам: серьезно, но не страшно.

— Что с Юлией? — требовал Лесков, не слушая успокоений Пустыхина. — Ничего от меня не скрывайте!

— Ах, какой вы! Ну как, успокоились? Теперь слушайте. Беременность у Юлии Яковлевны проходит тяжело. Какая-то ненормальность в организме, ну, и под сорок, для первородящей многовато. Сначала были обмороки, даже на улице, дошло до того, что без Николая Николаевича она ни шагу, он ее на работу провожает, с работы, дома ни на секунду одну не оставляет. Муж, доложу я вам, удивительный! Короче: месяца два назад стало совсем плохо. Нависла угроза выкидыша, каждое неосторожное движение, каждый шаг опасны… Собирали мы профессоров, сам я с верным Васькой впихивал их в такси. Профессора трясли лысинами и постановили: нельзя ей рожать, насилие, мол, над природой и прочие тонкие материи. Юлия Яковлевна, конечно, послала всех профессоров к чертям, а себя осудила на немыслимый режим. Второй месяц она лежит в постели, не поворачивается, голодает по строжайшим законам науки: соки, компоты, овощи, ни грамма мучного, чтоб ребенку хватало, а весу ему излишнего не было. Вот, собственно, и все. Лежит, борется за жизнь ребенка, вас тысячу раз целует, Николай тоже — таково положение на день моего отъезда.

Лесков сказал глухо:

— Петр Фаддеевич, я вам верю, ничего не утаили?

Пустыхин клятвенно поднял руку.

— Как на духу! Правда, вся правда, ничего, кроме правды!

Лесков схватился за трубку и заказал срочную телеграмму в шестьдесят слов: упреки, вопросы, готовность немедленно приехать.

— Думаю, вы там не нужны, — сказал Пустыхин, когда заказ приняли. — Впрочем, это — ваше дело. По-человечески понимаю: всех нас тревожит состояние Юлии Яковлевны.

Мрачный Лесков некоторое время молчал, потом стряхнул с себя оцепенение и заговорил о делах Пустыхина.

— Говорят, вы удивительный проект привезли? В чем же его удивительность?

— Придете на доклад — узнаете, — весело ответил Пустыхин. — Одно могу сказать: собираюсь свести с вами счеты.

Лесков с недоумением смотрел на Пустыхина. Тот насмешливо подмигнул.

— Не делайте такого растерянного лица, Александр Яковлевич. Неужели вы серьезно думали, что дело у нас ограничится только той стычкой? Ни одной минуты не собирался ставить на этом точку.

Лесков серьезно возразил:

— По-честному, я предполагал, что это мне надо сводить с вами счеты. Ведь вы меня побили в тот раз, и крепко побили. Мне пришлось уйти, а не вам.

Пустыхин довольно засмеялся.

— Побить еще не значит победить. Тут тонкое различие. В общем, приходите завтра вечерком.

Доклад Пустыхина состоялся на заседании технического совета комбината. Пустыхин знакомил совет с разработанным их конторой проектным заданием второй очереди одного из заводов комбината.

В зале сидели все видные местные работники: хозяйственники, инженеры, проектировщики. Совещание открыл Кабаков. Лесков с Надей уселись в первом ряду. Перед докладом в коридоре шли оживленные споры — введение в официальную дискуссию. Почти все слышали о существе нового варианта завода, некоторым он казался крушением основ металлургии. Пустыхин не прятал новое в ворохах старых одежд, а подчеркивал, что речь идет о радикальной ломке традиций.

— С точки зрения существующих критериев, — говорил он, — огневая металлургия приемлемее. Но мы выдвигаем совершенно новый в проектировании критерий, — годится ли выбираемый процесс для полной автоматизации или нет. Процесс должен совершаться без ручного труда, никаких рабочих, привязанных, словно цепями, к своим машинам, — вот наше предварительное условие. Вы, может быть, скажете: возьмите испытанные агрегаты и методы переработки руд, позовите автоматчиков, и пусть они внедрят автоматизацию на этих освоенных агрегатах. Я и сам поступал когда-то подобным же образом и торжественно, при свидетелях, отрекаюсь от этого: ничего хорошего не получается. Наш критерий заранее отметает всякое кустарничанье и скороспелое приспособленчество. И, если внимательней рассмотреть, предлагаемый нами автоматизированный завод окажется экономически выгодней. — Пустыхин живыми глазами осмотрел зал и с вызовом выложил на стол свой основной козырь. — Тут многие зашумели, когда я сообщил, что капиталовложения в завод вырастут на полмиллиарда рублей. Ручаюсь, у вас явилась мысль: человек сошел с ума, он выбрасывает на ветер народные деньги. Успокойтесь, товарищи, мы в здравом уме. На новом заводе рабочих будет тысячи на три, на четыре меньше. Экономия на одном том, что не надо строить жилищ этим рабочим и их семьям, составит около ста миллионов — вот перерасход частично и возвращается. Но главное не в этом. Главное в том, что экономится зарплата — тоже миллионов около ста в год. Заводу стоять минимум полсотни лет, а все перерасходы окупаются за первые четыре-пять лет — разве это не поразительно? Теперь я спрашиваю вас: какой вариант экономически выгодней?

Он обращался больше всего к Кабакову, главному своему противнику. Кабаков был известным в стране специалистом по огневой металлургии, на его заводах были достигнуты самые высокие показатели, каждая из многочисленных орденских колодок на его груди отмечала особую ступень использования печей — это были не столько знаки его личного почета, сколько вехи развития ныне низвергаемой технологии. И Пустыхин, верный открытому им закону, что «счастливые случайности заранее организуются», целеустремленно бил в эту точку, убеждал в своей правоте Кабакова. Вслед за ним выступили другие проектанты, каждый смотрел на молчаливое, замкнутое лицо Кабакова, тоже обращался к нему. Они, оказывается, давно уже знали о новом проекте Пустыхина, смело его поддерживали: Пустыхин провел обширную подготовку и тут. Кабаков не выдержал этого широко задуманного нападения. Он спросил с досадой:

— Не понимаю, к чему горячие убеждения? Не мы, производственники, решаем эти вопросы. Ваши наметки будут изучаться в Госплане, там скажут окончательное слово.

На это Пустыхин ответил, торжествуя:

— Ваше слово нам важнее решений Госплана. Лучше вас никто не знает технологии. Если вы скажете «да» новому процессу, ему не осмелятся стать на дороге.

Его удар попал в цель — сумрачный Кабаков улыбнулся. Но он еще не желал сдаваться.

— Тут некоторые товарищи указывали, что новый завод только называется металлургическим, а по существу, что-то вроде ректификации спирта или нефтяной перегонки, — заметил он. — Дело, конечно, не в форме, если ректификация руды пойдет — пусть идет! Речь о том, что напрасно вы хороните огневую металлургию: возможности ее далеко не исчерпаны. Я считаю, что автоматизация агрегатов открывает новые горизонты на наших заводах.

Пустыхин немедленно отозвался:

— А я попрошу Тимофея Петровича доложить собранию, каково его мнение об этих горизонтах.

Кабаков с любопытством смотрел на злого Крутилина, пробиравшегося к трибуне. Кабаков не сомневался, что Крутилин опорочит автоматизацию и постарается укусить его, Кабакова: директор медеплавильного был не из тех, кто легко забывал обиды. Крутилин начал с того, что автоматизация, точно, разворачивает новые горизонты, весь вопрос в одном, какая автоматизация. Автоматизация, проводимая Лесковым с высокого благословения Кабакова, — кустарщина, а не горизонты — таково его глубочайшее убеждение. Несерьезно подходят к трудной проблеме автоматизации, вот в чем беда. Автоматизация — это реконструкция производства, а не нашивание заплаток на мелкие дыры, даже ремонт оборудования ведут серьезнее, чем автоматизацию: планируют его, оговаривают сроки, чертежи подготавливают. Чего он требует? Глубины и деловитости. Составьте предварительно толковый проект, охватите обучением всех производственников, массы поднимите на автоматику, зажгите массы пафосом автоматизации, как зажигали раньше пафосом строительства, — только тогда развернутся горизонты. А что касается доложенного Пустыхиным проекта, то проект ему нравится, он решает проблемы, которые на старых агрегатах уже не решить. Конечно, придется переучиваться. Ничего, люди не машины, можно и переучиться, а кто не сумеет, тоже есть решение — выходи на пенсию!

Крутилин не удержался от этого последнего выпада, он метнул сердитый взгляд на Кабакова. Тот усмехнулся, непонятное другим упоминание о пенсии развеселило его, почти примирило с речью Крутилина. Кабаков предложил:

— Давайте еще Лескова заслушаем, его эти вопросы ближе других касаются.

Лесков волновался. Он не мог усидеть на месте, возбужденно перешептывался с Надей. Пустыхин казался ему сейчас невероятным — тот ли это человек, с которым он так отчаянно сражался всего год назад? Лесков любил выспренние образы, ему казалось, что весенний раскованный поток наконец прорвал скалы, вышел на простор, сам прокладывает среди холмов свое русло.