Юрий Васильев - Право на легенду

— Согласен! А погибать из-за трактора — это даже глупо как-то.

— Ну завели! Я все-таки считаю, что подвиг — это вспышка! И согласен, что «лучше раз ярко вспыхнуть и быстро сгореть, чем долго и тускло светиться!»

— А Чекмарев?

— Какой еще Чекмарев?

— Ну, даете, филологи! И вам не стыдно? — это поднялся младший сын Петрова, Виталий, известный в городе самбист. — Уж Чекмарева могли бы знать! Он был поэт, совсем молодым утонул во время переправы через реку. О том, что он поэт, узнали много лет спустя, когда были опубликованы его дневники и письма. А современники знали его как зоотехника — он работал в Казахстане, в самые трудные годы, когда шла коллективизация. Знаете, что он говорил? Он говорил: «Сперва я буду жить, потом писать о жизни». А жил он на полную катушку! Мне, например, даже не представить, как это он мог писать стихи и лечить коров и овец, заготавливать навоз, бороться с какой-нибудь эпидемией. А он все это делал, потому что так надо было, потому что он был не только поэтом, но и гражданином и понимал — не сделает он, другой тоже делать не будет — никто особенно-то не любит с оводами возиться, личинок из-под шкуры выдавливать! Вот смотрю я сейчас на его жизнь и думаю: никаких подвигов он не совершал, вспышки, как тут говорили, не было, а все-таки вся его короткая жизнь и есть подвиг! Я так на это дело смотрю.

— Время другое было! А сегодня глупо и бесхозяйственно заставлять поэта навоз собирать. Пусть лучше стихи хорошие пишет!

Ламаш поднял руку:

— Минуточку, товарищи! Спор интересный, но можно его завершить потом. У нас, не забывайте, гости… К Петру Семеновичу есть вопросы?

— Есть! — Поднялся рыжий вихрастый Симочка, как его все называли, брат Лены. — Есть у меня вопрос. Я слышал, Петр Семенович, что на заводе танкер во время войны построили. Это правда?

— Да, — сказал Жернаков. — Это правда. Во время войны на заводе был построен большой, хорошо оснащенный танкер. В очень трудных условиях был построен. Первым капитаном его стал Вершинин, отец Павла Вершинина. Он плавал в Баренцовом море, тонул не один раз, воевал на своем мирном корабле, потом принял наш танкер. Если кто интересуется подробней, могу показать его дневники. Да вот, кстати, Сергей Алексеевич Кулешов, он собирает материалы о капитане Вершинине, у него и спросите.

— О танкере потом, — сказал Кулешов, поднявшись на кафедру. — Это особая история. Сначала я хочу поговорить о другом. Я расскажу вам притчу, и тех, кто собирается стать журналистом, тех прошу слушать меня внимательно.

Павел Вершинин лежал на спине и читал газету. В газете было написано, что он герой, что благодаря его мужеству, самоотверженности и мгновенной реакции предотвращена серьезная дорожная катастрофа.

Тут же он узнал, что каток был неисправен, выпущен из гаража вопреки нормам технической эксплуатации, за что виновные безусловно будут наказаны. Не останется без последствий и поступок водителя катка, который на всем ходу спрыгнул с машины, спасая свою жизнь.

— Ай-ай-ай! — вздохнул Павел. — Водитель — трус, механик — шалопай, его с работы выгонят. А я герой. У меня вся спина в синяках. И руки до сих пор от страха дрожат. Наденька! — позвал он сестру. — Там ко мне никто не рвется? Никто не желает навестить мужественного человека?

— Пока нет, — рассмеялась сестра. — А будут идти, я их в очередь выстрою.

— Правильно, нечего на самотек пускать. И еще скажите, что сливовый компот я больше не принимаю. Пять банок у меня скопилось, это уже затоваривание.

Три банки ему Женя принес вчера и две сегодня. Куцая фантазия у человека. Хотя, конечно, понять его можно: в понедельник экзамены. А время, смотри-ка, нашел к этому журналисту сбегать, очерк ему об отце принес… С матерью вместе в больницу пришли. Мать сидела на кровати, читала и плакала. Так плакала, хоть самому разревись.

Третьего дня, когда он угодил под каток, она не плакала. Надя говорит — стояла в коридоре возле двери, и смотреть на нее было больно. Сегодня вроде отошла. Слезы хоть и горькие, но как облегчение. Сразу о двоих плачет.

Трудно ей все далось. Он ведь понимал — после отца она жила только для него, видел, как ждет она, надеется, что образумится Паша, как-нибудь переборет себя.

А может, мне теперь, когда я контуженый, и пить нельзя? Новый метод лечения алкоголиков: сунул человека под машину, прогладил его катком.

От этой мысли Павлу стало весело. Захотелось позвать Надю и посмеяться с ней. Симпатичная у них сестрица, только уколы больно делает. А зачем его колоть? Домой ему надо, нечего казенные простыни пролеживать. Надя говорит — неделю еще, не меньше, нервы у него вроде не в порядке. Это он и сам чувствует. То возбуждение у него, как после хоккея, то вдруг в подушку завыть хочется. Ладно, чего там, полежит, сколько надо.

— Павел, а Павел! — позвал сосед, рыжий, костлявый паренек из ремесленного. — А чего тебя в газету не сфотографировали? Могли бы и в палату прийти, я так считаю.

— Могли бы, — согласился Павел. — Лентяи. Выпишусь, я им припомню.

«Да, теперь я герой, — кисло подумал он. — Верочка, должно быть, так и сияет от счастья. Как же, ее милому — и такое внимание!

И ребята тоже небось думают: вернется Паша в ресторан, популярным человеком станет, заказов на сотню в вечер сорвать можно… Только не будет этого, мальчики. Некогда теперь Павлу Вершинину, многое ему сделать надо».

— Наденька! — позвал он. — Наденька, голубушка, тут ко мне такая рыжая придет, симпатичная. И ребята с работы. Не приходили еще?

— Не приходили пока. Я их сразу пущу.

— Не пускайте их, скажите, что у меня этот… Как его? Шок у меня болевой. Или что я память начисто потерял, никого не узнаю и узнавать не хочу. Ладно? Очень вас об этом прошу.

Погода в субботу была не ахти какая: пасмурная, безрадостная. Хорошо хоть, дождь не зарядил или того хуже — снег.

Жернаков с утра усадил Настю в машину и поехал на базу отдыха. Настя была настроена благодушно. Женька ей машину починил стиральную, в сарае все по полочкам разложил, старые газеты и журналы на чердак забросил — выкидывать все-таки жаль, мало ли что. Кроме того, он сегодня спозаранку сидит у себя в комнате и бубнит. Готовится всерьез.

Заводская база отдыха — лучшего названия почему-то никто не придумал — представляла собой по сути дела спортивно-туристский городок, где и зимой и летом можно было заняться, чем душа пожелает: хочешь — рыбу лови, хочешь — с гор на лыжах катайся, хочешь — в домино, а хочешь — лежи в гамаке да книжку почитывай.

Жернаков так и собирался сделать, только у него ничего не вышло. Пришел Бадьянов, потом Кулешов на мотоцикле приехал, потом Галка Замятина с ребятишками; образовалось общество, которое потребовало жарить шашлыки и печь картошку. Одним словом — получился пикник. Правда, Настя все же ухитрилась насобирать грибов.

…А поздним вечером, часов в одиннадцать, когда все уже почти угомонились в своих дощатых домиках, Жернакова разбудил стук в дверь. На пороге стоял начальник цеха Бучкин, озабоченный и серьезный.

— Я за тобой, — сказал он. — За тобой я, Петр Семенович. Дела, понимаешь…

— А какие дела? — сонно спросил Жернаков. — Ты чего среди ночи по домам бродишь?

— Рад бы не бродить, да конфуз может получиться неслыханный. На всю область может получиться конфуз, не говоря уж, что на весь Тихий океан. Запороли там ребята кое-что. Все сделали, как положено, двумя руками расписаться не стыдно, и вот — конфуз… А «Дальний» завтра утром снимается. Касимов говорит — стратегическое задание у них.

— Касимов далеко пойдет, — сказал Жернаков, одеваясь. — Ладно, поехали, чтобы конфуза не было. Работа сложная?

— Да уж не стал бы тебя зазря беспокоить.

До города их вез Сергей: успел уже оформиться на машину. Снова напомнил, что племянника приведет.

— Веди, веди, — согласился Жернаков, — а то Бучкин меня уже упрекает, что я учеников не имею.

В цехе они застали Тимофея, Замятина и Колю Рыбалко. У Рыбалко синяк под глазом вздулся до невероятных размеров и полыхал сине-зеленым пламенем.

— Подрался, что ли? — хмуро спросил Жернаков.

— Куда там! Вот она, зараза. — Он протянул замысловатый кусок железа. — Я ее как нажал, а она меня как свистнет!

— Работнички! Авангард, черт вас дери! «Нажал…» Ты нажмешь, переборки треснут! Первый раз, можно подумать.

— Да ладно, отец, — сказал Тимофей. — Аврал ведь. Ты же сам против авралов, знаешь, какая работа бывает, когда торопишься. Зато все остальное на высшем уровне сделано. Гарантию им на две кругосветки даем.

— Мать одну оставил, она теперь неделю мне вспоминать будет, — все еще ворчал Жернаков. — Где работа, показывайте.