Октябрь - Николай Иосифович Сказбуш

— А как же, мы с ним от самого воинского двора вместе ехали.

— Тогда всё понятно. Этого, разумеется, вполне достаточно. Товарищ Павел, познакомь нас с содержимым портфеля Фатова.

Павел, подойдя к столу, принялся извлекать из портфеля папки, тетради, чертежи. Сложил вес аккуратно стопочкой и вручил инженеру.

— Просим вашего заключения, товарищ Петров.

Лист за листом просматривал Петров бумаги, и всякий, даже не разбирающийся в чертежах человек, мог прочесть на лице механика всё, что касалось их значения и ценности. Присутствующие напряженно следили за каждым движением инженера.

— Ну, что скажете? — спросил Андрей, когда последний чертеж был прочитан.

— Достаточно полная и подробная документация производства минометов новейшей системы!

— Вы уверены в этом?

Инженер удивленно взглянул на Павла:

— Еще бы, это моя разработка! Но я не пойму, каким образом попала она в этот портфель, в руки Фатова. Я сдал ее непосредственно в Военное ведомство в Петрограде в самый канун революции. В марте вся документация должна была, как обычно, распределяться по соответствующим предприятиям. На шабалдасовский предназначалась только деталь № 247. Но я не нашел необходимой документации на заводе. Меня заверили, что она еще не поступала. Из Военного ведомства приходили туманные ответы или просто отмалчивались.

— Ну, что ж, товарищи, по-моему, дело ясное, — заключил Павел, — предъявим портфель господину Фатову. Любопытно, что он нам скажет, — Павел взял со столя небольшой истертый, видимо, не раз бывший в руках, листок, — а вот этот старый чертеж, помеченный датой девятьсот четырнадцатого года?

— Это эскиз детали первого варианта. Она запущена в производство на шабалдасовском в самом начале войны. Но и этот образец является оригинальным, и, разумеется, секретным.

Павел подозвал Тимошу:

— Взгляни на этот листок.

— Деталь номер двести сорок семь, — воскликнул Тимош.

— Не ошибся ли?

— Ошибся? Да я ее, проклятую, всю войну гнал. С самого четырнадцатого года Двести сорок седьмая вылитая.

— Верно говоришь?

— Да она мне по ночам снилась — двести сорок седьмая! Тут только одного не хватает…

— Недостает чего-то?

— Надписи: «До победного конца!» — злобно ответил Тимош.

— Ну, товарищи, — нетерпеливо проговорил Павел, — имеем все основания поздравить Левчука с весьма цепным приобретением в виде «представителя флота» Фатова!

В эту минуту в комнату вбежал Сидорчук:

— Товарищи, Фатов бежал!

— Фатов!

— Так точно — Шинкоф и Фатов. Мы передали их милиции Временного правительства, учитывая, значит, что их власть выступает против корниловщины и царизма и должка, значит, бороться с преступниками. А сейчас только что сообщили о побеге…

Все жили грядущим, неизведанным возникало непривычное чувство — постоянная неутомимая жажда нового, постоянное ощущение грядущего великого дня. Кругом только и слышно «новый человек», «новый свет», «новый мир».

…Наконец, этот обетованный день наступил, он запомнился Тимошу, всем рабочим людям так, словно каждый из них был там, в Смольном, на Дворцовой площади. Это было удивительное сознание общности, сознание предельной близости — вот, рядом, осязаемые петроградские улицы и заводы, первые отряды Красной гвардии…

Как часто случается, великие события отразились для Тимоша в малом, казалось бы незначительном, в том, что являлось неотъемлемой частью его жизни, судьбой близких людей.

Прибыв по зову гудка на завод, он увидел у ворот сурового учителя своего, слесаря Василия Савельевича Луня во главе бригады юнцов. На рукаве Василия Савельевича алела боевая повязка, оружия при нем не было. У ребят — учеников Луня — не только оружия, но и повязок не имелось, однако держались они крепкой заставой на подступах к заводу.

Рядом с Василием Савельевичем стоял шишельник Степан Степанович, тот самый нелюдимый, угрюмый Степан Степанович, который некогда защитил Тимоша от нападок механика: «Ты, ваше благородие, парня не трожь. Не крепостное право!».

Сейчас у ворот завода он спорил о чем-то с Лунем, поминутно повторяя «наш завод», и то, как произнес Степан Степанович «наш завод» поразило Тимоша, поразил преобразившийся облик некогда тихого, прижившегося к старым порядкам, человека.

Весь день потом не выходил из головы маленький, сутулый мастеровой, расправивший плечи.

Город, как в первые дни революции, наполнился говором, народ хлынул на улицы и площади; большие заводы и захудалые мастерские, паровозостроительный и шабалдасовский, железнодорожный узел и безвестные участки снаряжали и высылали свои отряды. Прославленные мастера, коренные пролетарии и вновь призванный на производство разноликий люд, поездники, жители окрестных деревень, чернорабочие, ремонтники и даже пара гимназистов с огромными револьверами на обвисших гимназических кушаках — великое множество людей, поднятых Октябрьской революцией!

Оклик Тараса Игнатовича заставил Тимоша очнуться. Его слова, по обыкновению, простые, но необычно взволнованные, запали в душу Тимоша:

— Я всегда думал об этом дне!

Тарас Игнатович окидывает взглядом заводскую площадь, запруженную множеством возбужденных людей, ласково щурится — так смотрят на восходящее солнце:

— Я знал: они все пойдут за нами!

Тимош не расспрашивает ни о чем, ему кажется, он угадывает мысли отца, научился понимать его с полуслова. Вся необъятная страна, ранее разбросанная и разобщенная, с миллионами обособленных судеб, всколыхнулась по призыву Ленина.

…В тот день небольшой отряд рабочих во главе с товарищем Павлом постучал в дверь старой власти:

— Комиссар Временного проживает?

Не дожидаясь ответа зашли.

Товарищ Павел для порядка посидел немного на стуле, закурил куцую трубочку, огляделся вокруг:

— Чемодан имеется? Добро. Тогда прошу укладываться и освобождать помещение.

Вернулись на завод с винтовками, поставили винтовки у станков; в цехе собирался народ, ждали Кудя и Ткача. Когда Тарас Игнатович пришел, Тимошу бросилось в глаза, что он подпоясан солдатским ремнем поверх старой рабочей тужурки.

Они собрались у верстака старого Луня — Ткач, Кудь, Новиков, Павел толковали между собой, готовясь выступить перед народом.

Василия Савельевича нигде не было видно — это невольно заметили все, встревожились, словно недоставало главного, без чего трудно было представить себе цех — то и дело поглядывали на сиротливый верстак.

Вдруг в цеховых воротах во главе своих, учеников появился Лунь — кепка сдвинута на затылок, седой жестокий чуб так и сияет.

Василий Савельевич нес винтовку, держал ее в руках перед собой. Его команда, также вооруженная винтовками, неотступно следовала за ним.

— Вот, Семен Кузьмич, товарищ Кудь, — первым долгом приблизился Лунь к старому дружку, — свое слово сдержали: четыре оружейных слесаря, парни на подбор, И оружие получай — русскую трехлинейную ремонта нашего завода. И меня, товарищи, в отряд принимайте.

Тимош давно не виделся с Антоном — Коваль уезжал на село. Встретились они неожиданно в конце ноября в воскресенье на первом собрании Союза рабочей молодежи в клубе «Знание».

Была глубокая осень, но зал встречал по-весеннему, празднично