Ингрид Нолль - Даю тебе честное слово

Ingrid Noll

Ehrenwort

Copyright © 2010 by Diogenes Verlag AG Zurich, Switzerland.

All rights reserved

© Духанин А., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

– Голову или хвост? – всякий раз спрашивала бабушка, когда опрокидывала на стол ванильный пудинг, запеченный в формочке, и тут же начинала его делить на всех. А поскольку Мицци всегда опережала с ответом младшего брата, то хвост неизменно доставался Максу. С детской безжалостностью Мицци расписывала все, что лежало перед ним на тарелке. Макс не оставался в долгу и пудрил ей мозги аналогичным образом: в частности, утверждал, что у нее во рту определенно сидит червяк и таращится оттуда рыбьими глазами! Родители и дедушка с бабушкой никак на это не реагировали – детские препирательства не портили аппетита.

После смерти бабушки рыбой больше не пользовались, однако формочка по-прежнему висела на кухне. За это время Макс пронюхал, что за ней скрывалось: на гвоздике висел ключ от сейфа, привинченного к задней стенке глубокого кухонного буфета. И сейчас Макс, бывая в этом доме, всякий раз вспоминал вкусный бабушкин ванильный пудинг, пахший корицей, яблоками и лимоном. Сейчас дом пахнул иначе. Овдовевший дед очень редко проветривал помещения и все время курил.

С тех пор как Макс получил водительские права, на него легла основная ответственность за деда. Внук менял перегоревшие лампочки, постригал траву и выполнял прочие нехитрые поручения, в частности, отвозил на почту письма, если их нужно было отправить по авиа. Ему даже пришлось лично похоронить умершую от старческой слабости кошку. Со временем обязанности только расширились. После очередного выполненного задания старик, как правило, благосклонно кивал, доставал из-под формочки в виде рыбы ключ от своего ларца с драгоценностями и вытаскивал из толстой банковской пачки одну бумажку. В банк он ходил редко и потому всегда брал наличные крупными суммами.

Дед частенько любил повторять крылатое латинское выражение «pecunia non olet», смысл которого открылся Максу лишь со временем. Зато теперь он и сам убедился, что деньги не пахнут.

Макс дожидался вознаграждения на зеленом диване, который стоял на кухне столько, сколько он себя помнил. Бабушка долгие годы делила его с кошкой, которая любила поточить когти о мохеровую обивку, отчего диван в конце концов стал похож на газон. В детстве посещение дома бабушки и дедушки было настоящим приключением, но со временем превратилось в обязанность или, лучше сказать, в способ выгодно подзаработать.

Дед всегда старался понравиться внуку и разговаривал с ним в доверительном тоне, несмотря на то что его язык давно вышел из моды.

– Парень, хочешь, верь, хочешь, не верь, но когда-то и меня считали отчаянной головой типа тебя, и твоя бабушка была крутой телкой!

Макс хорошо помнил пожелтевшее фото, изображавшее отчаянную голову с крутой телкой. Вилли в униформе, Ильза в национальном костюме. Он – строгий и статный, она – мечтательная и какая-то домашняя. Оба стройные и рослые.

Дед обычно тайком – чтобы не увидели другие мужчины – совал ему по сто евро на бензин и сигареты. К девятнадцати годам Макс совершенно завязал с курением, но деду об этом знать было необязательно.

Впрочем, однажды денежный ручеек чуть было не пересох:

– Макс, твоя мать сказала, что ты уже год как не куришь!

Макс покраснел и стал заикаясь оправдываться:

– Матери не всегда все знают…

Старик с пониманием ухмыльнулся, однако денежку вынимать не стал. И это случилось именно в тот день, когда Макс с грехом пополам подрезал пожелтевшие и твердые, будто камни, ногти на ногах деда.

По фатальной случайности Макс именно тогда очень рассчитывал на эту сумму: ему было нужно точно в срок вернуть должок одному безжалостному типу. Макс вышел из дедовского дома в полном разочаровании, но напоследок еще раз обернулся. В голову пришла спасительная мысль. В конце концов, кому, как не ему, знать все дедовские уловки?

Вот уже два года у Макса был свой ключ от входной двери. Дед обычно не слышал, когда внук входил, а если бы и услышал, то всегда можно было придумать что-нибудь в оправдание. В гостиной как всегда невыносимо громко работал телевизор. Макс снял с гвоздя ключ, открыл сейф и изъял необходимую сумму.

Спустя месяц мать с озабоченной миной рассказала, что дедушка уволил свою фрау Кюнцле. Новость Макса не слишком удивила, так как в последнее время жилище деда стало напоминать свинарник. Однако следом выяснилось, что домработница будто бы украла деньги. Мать, разумеется, не могла в это поверить. По ее мнению, старик сам куда-нибудь засунул деньги и забыл, а потом несправедливо обвинил женщину.

– В домах престарелых такое случается чуть ли не каждый день, – пояснила она. – Пенсионеры то не могут найти какое-нибудь украшение, потому что сами засунули его под матрас, то потеряют фотографии, письма или наличные и не могут вспомнить, куда последний раз их упрятали. Персонал привыкает к подозрениям и наветам, но фрау Кюнцле, провозившаяся с дедушкой и бабушкой многие годы, была обижена до глубины души.

Были бы у Макса эти деньги, он бы тайком вернул их на место.

Мать продолжила:

– В самое ближайшее время нам надо будет что-нибудь придумать.

– Наймем польку? – предложил Макс.

– При его-то предрассудках по отношению к иностранцам? Но ты можешь сделать доброе дело, – сказала она и пододвинула ему пятидесятиевровую бумажку. – Отвези ему коробку с бельем. Может быть, ты сможешь почаще ему помогать?

– Надо бы побелить стены, – робко предложил Макс, предвкушая выгодный заказ.

Однако его мать посчитала, что это лишнее. Главное – не оставлять дедушку в одиночестве, одному ему теперь трудно.

– Ладно, – согласился Макс, – тогда я поселюсь в комнате Мицци.

Мать в ответ лишь улыбнулась:

– Не забудь только поставить в известность отца!

Отец все еще не терял надежды, что его дочь вернется в родительское гнездо.

В 1975 году дед к серебряной свадьбе подарил бабушке шубу, правда, не новую. В то время как раз в народе ходила неудачная острота: «Если один из нас умрет, то я перееду на Майорку». Острота особенно нравилась женщинам, поскольку они, как правило, переживали своих мужей. Вилли в принципе не могло прийти в голову, чтобы в преклонном возрасте оставить родину и к тому же перестраиваться на чужой язык. Точно так же он и думать не хотел, что его Ильза может уйти из жизни раньше его. В конце концов, она была младше на пять лет и всегда отличалась крепким здоровьем. Во всяком случае, он в это верил. И вера сыграла с ним жестокую шутку: жена умерла в полном одиночестве. По-видимому, Ильза пролежала на холодном кафельном полу в одной ночной рубашке трое суток, не в силах ни пошевелиться, ни позвать на помощь. А в это время супруг отмечал встречу с одноклассниками – последними, кто еще был в состоянии передвигаться. Вернувшись домой, он нашел жену мертвой.

В то время дед еще находился в достаточно хорошей форме, чтобы путешествовать самостоятельно. Сегодня он бы на такое не решился – и вообще недоумевал, отчего в последние годы так сильно постарел. Такое случается с мужчинами, когда у них неожиданно умирают жены. Их нельзя было назвать идеальной парой: он всегда мечтал иметь жену, отвечающую его интеллектуальным запросам. И все же он никогда не жаловался на судьбу. У Ильзы были другие достоинства. Она была мягкой по натуре, никогда не повышала голоса, и тем более с ее уст никогда не срывались неприличные выражения. После полувека совместной жизни семейные пары так или иначе большую часть времени проводят молча – все-таки это лучше, чем браниться. Однако Вилли с Ильзой во многих отношениях замечательно подходили друг другу. Она так и не получила водительские права, не умела заполнять формуляр денежного перевода и не имела понятия о размере своей пенсии. Вилли регулярно выдавал ей определенную сумму на хозяйство, и жена была этим довольна. Напротив, Вилли не умел ни готовить, ни гладить и не утруждал себя общением со множеством соседей, с которыми Ильза на протяжении многих лет поддерживала хорошие отношения.

После смерти бабушки старик научился засовывать полуфабрикаты в специально приобретенную по этому поводу микроволновку и освоил приготовление чая и кофе. И очень сожалел, что больше не продают консервированную курицу – как в первые послевоенные годы, – которую он считал единственным годным американским изобретением. Откроешь, бывало, огромную банку такой курицы, студенистое содержимое словно само вываливается с чавкающим звуком, а косточки такие мягкие, что можно было есть их безо всякой опаски. Временами он с тоской вспоминал об этой кашеобразной смеси.