Ирвин Шоу - Матрос с «Бремена» (сборник рассказов)

Они сидели на маленькой, выкрашенной белой краской кухоньке, все за одним столиком с фарфоровой крышкой, — Эрнест, Чарли, Премингер и доктор Страйкер, и казалось, что в ней битком народу. Сэлли у печки старательно переворачивала на сковороде оладьи, прислушиваясь к словам Премингера.

— Так вот, — продолжал Премингер, аккуратно орудуя ножом и вилкой, — все было просто превосходно. Наши товарищи словно приехали в оперу — разодеты в пух и прах, как истинные леди и джентльмены; ну, в вечерних роскошных платьях и в этих… как их, черт…

— Смокингах, — подсказал Чарли, — с черными «бабочками».

— Да, да, смокингах, — кивнул Премингер; в его речи ощущался немецкий акцент образованного человека. — Этакие приятные люди, смешавшиеся с толпой других таких же милых людей, которые пришли на судно, чтобы попрощаться с ними, со своими друзьями; все были веселы — чуть навеселе, никому и в голову не приходило, что это члены партии: опрятны, аккуратны, вышколены — просто высший класс! — Премингер негромко засмеялся: ему понравилась собственная шутка.

Сам он был похож на молодого парня из какого-нибудь почтенного средневосточного колледжа: короткая стрижка, прямой нос, голубые глаза; готов смеяться по любому поводу своим коротким, заливистым смехом; говорил быстро, словно ставил своей целью напалить как можно больше слов, чтобы поскорее перейти четко установленную границу. Что он немецкий коммунист и палубный офицер на «Бремене» — это обстоятельство не вызвало в нем никаких особых перемен.

— Удивительно, — отметил он, — сколько же красивых девушек в нашей партии здесь, в Соединенных Штатах. Прекрасно!

Все засмеялись, даже Эрнест, которому приходилось ладонью прикрывать зияющие промежутки между редкими зубами в верхнем ряду, когда он улыбался. Он прикрывал не только рот, но еще пальцами и черную повязку на глазу. За такой преградой он скрывал короткую, почти мгновенную улыбку, стараясь поскорее подавить вызвавшую ее веселость, чтобы, отняв наконец руку, вернуть лицу обычное, неподвижное, отстраненное привычное выражение, которое он вырабатывал с того времени, когда вышел из больницы. Сэлли — она наблюдала за ним стоя у печки — давно изучила каждое его движение: скупая улыбка, поднесенная ко рту рука, борьба с собой за самообладание, умиротворенность, когда рука опускалась.

Покачав головой, она бросила еще три поджаренные оладьи на тарелку.

— Вот! — И поставила ее перед Премингером. — Это вам не ресторан «Чайлдса». Куда лучше!

— Чудесно! — Премингер обильно полил их сладким сиропом. — Всякий раз, как приезжаю в Америку, набрасываюсь на них. Такое пиршество! На всем Европейском континенте ничего подобного не сыщешь!

— Ладно, — Чарли навалился на стол всем своим могучим, необъятным телом, под которым, казалось, и столик исчез, — заканчивай свою историю.

— Ну, я дал сигнал, — продолжал Премингер, размахивая вилкой. — Когда все было готово, на палубе веселились, ничего не подозревая, а стюарды носились как угорелые с подносами, а на них бокалы с шампанским, — я дал едва заметный сигнал, и все мы устроили замечательную демонстрацию. Заранее обусловленные жесты, громкие вопли: раз, два три — нацистский флаг спущен с мачты. Девочки, собравшись вместе, поют нежно, словно ангелочки; со всех концов судна к нам бегут пассажиры; теперь всем ясна наша идея — устроить небольшую, яркую антифашистскую демонстрацию. — Он не спеша размазывал кусочек масла по оладье. — Ну, потом началось. Грубость, хамство — всего этого мы, конечно, ожидали. В конце концов, все мы знали, что… что это не вечер с коктейлем в честь леди Астор. — Надув губы, он косился на свою тарелку и в в эту минуту был похож на мальчишку, возомнившего себя главой семьи. — Мы, конечно, этого ожидали — потасовки, удары по голове. В наши дни справедливость неотрывно связана с тумаками, кто же этого не знает. Но ведь это немцы, мой народ. От них всегда нужно ожидать наихудшего. Умеют сорганизоваться — быстро, молниеносно, методично; подавить мятеж на судне. Стюарды, смазчики, матросы все без исключения через полторы минуты были на месте. Двое держали нашего товарища, а третий его избивал. Все продумано, никаких случайностей.

— Черт с ними! — подвел итог Эрнест. — Стоит ли мусолить все это снова? Все кончено.

— Заткнись! — бросил ему строго Чарли.

— Два стюарда схватили Эрнеста, — продолжал тихо Премингер. — Третий принялся его избивать. Стюарды гораздо хуже солдат. Весь день только и слышат приказы, вот и возненавидели этот мир. Эрнесту не повезло. Другие тоже выполняли свои обязанности, но все же оставались людьми. А этот стюард — член нацистской партии. Австриец, ненормальный человек.

— Сэлли, — позвал Эрнест, — налей Премингеру еще молока!

— Он зверски избивал Эрнеста, — Премингер рассеянно постукивал вилкой по фарфоровой крышке стола, — и при этом смеялся — весело смеялся.

— Ты его знаешь? — спросил Чарли. — Уверен, что знаешь?

— Знаю. Черноволосый двадцатипятилетний парень, весьма привлекательный; спит, по крайней мере, с двумя женщинами в каждый рейс. — Премингер нечаянно пролил немного молока, у дна его стакана образовалась маленькая белая лужица. — Его имя Лугер; по заданию нацистов шпионит за командой; двоих уже отправил в концлагерь. Характер у него твердый, решительный; он знал что делал, когда бил Эрнеста в глаз. Попытался я его остановить, но никак не мог выбраться из толпы бегающих по палубе и орущих. Хорошо бы с этим Лугером произошло несчастье. Будет очень здорово.

— Возьми сигару, — предложил Эрнест, вытаскивая из кармана две.

— С ним обязательно что-нибудь произойдет! — Чарли глубоко вздохнул, убирая свое мощное тело со стола. — Клянусь — обязательно!

— Перестань ребячиться, — посоветовал ему Эрнест тоном, в котором чувствовалась усталость: он всегда так говорил, когда завязывались серьезные дискуссии. — Ну изобьете вы одного матроса. И что вы этим докажете?

— А я ничего и не собираюсь доказывать, — возразил Чарли. — Ничего, черт подери! Просто хочу пообщаться с тем, кто выбил моему брату глаз, вот и все.

— Дело ведь не в личности, — продолжал тем же усталым тоном Эрнест. — Дело в фашизме, в этом движении. Разве можно остановить фашизм, если выступить в крестовый поход против одного-единственного немца? Был бы я уверен, что такой шаг приведет к положительным сдвигам, — первый сказал бы тебе: «Давай действуй!»

— Мой брат — коммунист, — с горечью произнес Чарли. — Он выступает, его обрабатывают по первое число, а он все твердит о своей диалектике. Ну просто красный святоша, видящий отдаленную перспективу. От этой отдаленной перспективы у меня ломит в заднице. У меня не отдаленный, а весьма приближенный взгляд на мистера Лугера. Я намерен выпустить кишки из его брюха. Премингер, что скажешь на это?

— Как член партии, — ответил Премингер, — одобряю поведение твоего брата, Чарли.

— Чушь! — огрызнулся Чарли.

— Как человек, Чарли, — продолжал Премингер, — прошу тебя: уложи этого Лугера на больничную койку хотя бы на полгода. Где твоя сигара, Эрнест?

Доктор Страйкер заговорил своим сухим, вежливым голосом дантиста:

— Как вам, очевидно, известно, я против всякого насилия. — Зубной врач весил всего сто тридцать три фунта и был таким хрупким и прозрачным, что, казалось, сквозь него можно смотреть как сквозь стекло. — Но, как и все друзья Эрнеста, я, как и все вы, включая Эрнеста, наверняка получу определенное удовлетворение, если кто-то позаботится об этом Лугере. Я со своей стороны сделаю все возможное, все, что в моих силах.

Конечно, доктор Страйкер был сильно напуган, голос у него звучал глуше обычного из-за сухости во рту; он высказал свое мнение, разумно и неторопливо взвесив все «за» и «против», преодолевая охвативший его страх, тревогу и понимая, что ему могут нанести и физический урон.

— Вот что я думаю по этому поводу, — заключил он.

— Сэлли, — обратился Эрнест к Сэлли, — ну хоть ты поговори с этими глупцами.

— Мне кажется, твои друзья отлично понимают, о чем говорят, — медленно, растягивая слова, глядя прямо в лицо мужа, ответила Сэлли — собранная, сосредоточенная, даже жесткая.

Эрнест пожал плечами.

— Все это чистые эмоции. Широкий, абсолютно бесполезный жест. Вы все заражены философией Чарли. А он футболист, играет в американский футбол. У него и философия футбольного игрока. Кто-то сбивает с ног тебя, потом ты сбиваешь кого-то из противников, и все отлично, какие могут быть разговоры?

— Налей мне тоже стакан молока, — попросил Чарли. — Пожалуйста, Сэлли.

— С кем вы играете на этой неделе? — поинтересовался Эрнест.