Надежда Щепкина - Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.

© Щепкина Н. В., 2010

© «Веды»™, оформление серии, 2010

© Издательская Группа «Азбука-классика»,

ISBN 978-5-9985-1141-7 2010

Досталась мне рукопись в далеком 1940 году от моего закадычного приятеля, студента Института тонкой химической технологии. Во время «зимней» войны с Финляндией Михаил вместе с тремя сокурсниками был мобилизован и принял участие, в боевых действиях. Трое его товарищей не вернулись с той войны, а он уцелел. Возвращаясь на Родину, он с группой бойцов заночевал в поспешно оставленной владельцами даче в Териоках, где и наткнулся на рукопись, машинально выдвинув ящик письменного стола, за которым устроили походный ужин.

Михаил давно лелеял мечту выспаться, но вместо того провел ночь, читая написанное. Утром сунул рукопись в рюкзак и привез в Ленинград. Позже он отдал ее мне: «На. Почитай. Занятно!»

В папке оказались странички с пометкой «Немного о себе».

«Я, автор этих заметок, Анна Гавриловна Старосельцева, потомственная дворянка, княжна, волею обстоятельств не смогла эмигрировать и приспособилась жить в Советской России. В1937 году я спешно навсегда покинула страну, которую считала своей родиной, так как оставаться там стало смертельно опасно. Произошло это при нижеследующих обстоятельствах.

Я возвращалась в Ленинград из командировки, когда на вокзале меня встретил мой друг, имя которого по понятным причинам не назову, но я постоянно поминаю его в своих молитвах. Он сообщил, что моя семья арестована, а в квартире засада по мою душу. Он вручил мне билет до Усть-Луги, а позже помог перебраться в Финляндию Здесь я встретила свою ближайшую подругу и родственницу Ольгу Запрудскую-Муралову, которая в этот момент концертировала с Капеллой по странам Скандинавии. Мне стоило неимоверных усилий убедить ёё не возвращаться в СССР: ее происхождение, родственники за рубежом, а главное, двукратный визит шведского дипломата — в текущий момент составляли достаточный повод для обвинения в шпионаже, особенно после очередного возвращения из-за границы. Добиться признательных показаний было бы несложно. Статья, как известно, расстрельная.

Для нее это была трагедия. Дома остались дети и любимый муж. Некоторые ее рассказы о своем прошлом, а также отдельные мои воспоминания о встречах с ее мужем, художником Мураловым и ее сестрой я записала, имея в виду лишь сохранить для своих и Олиных потомков».

Немало времени потратила я, подбирая по порядку разрозненные записки и заметки княжны Старосельцевой. Затем долгое время они лежали у меня без движения. Но сейчас, когда ни одного из фигурантов текста, равно как и автора этих записок, не осталось в живых, я решилась их опубликовать.

Я обработала записи. Получилось нечто вроде романа. Но это не роман, не выдумка. Это быль, какой она была и как я ее себе и вам представляю.

Надежда Щепкина

Сергей Муралов шел по Большой Морской — и непроизвольно улыбался. Губы сами складывались в блаженную улыбку. Казалось бы, обстановка в Петрограде не давала повода для радостных чувств: вести с фронтов были из рук вон плохи, город наводнен ранеными и искалеченными солдатами, госпитали переполнены, обстановка крайне напряжена. Да и погода не способствовала радостному настроению: сыпал мелкий холодный дождь, забираясь за шиворот, в рукава, далеко не новые башмаки давно уже промокли. И все же Сергей знал: есть чему радоваться — ему крупно повезло.

Год назад он блестяще окончил Императорскую академию художеств и, кроме того, Реставрационный лицей по классу живописи. С малых лет Сергей твердо знал, что будет художником. Закрыв глаза в постели перед сном, он мысленно рассматривал лица, фигуры, позы людей, которые так и просились на полотно.

Мальчик любил искать в контурах облаков или в пятнах сырости на стене спальни образы и события своих будущих картин.

Однако его отец, скромный учитель географии Таганрогской гимназии, мечтал об иной карьере для своего единственного сына, — видел его адвокатом или врачом. Узнав, что Сергей собирается поступать в Академию художеств, отец пришел в отчаяние, теряя надежду на безбедное существование семьи в будущем. «Даже великий Рембрандт умер в нищете! — воскликнул он, узнав, что сын хочет стать художником. — А о несчастной судьбе нашего русского гения Саврасова, ты, я думаю, наслышан». Второй его ребенок — дочь Екатерина — милая, добрая девица, получившая хорошее воспитание, не блистала красотой, и поэтому было мало надежд на ее удачное замужество. Но Сергей настоял на своем и уехал в столицу с восемью рублями в кармане.

Трудные, но счастливые годы учебы пролетели быстро.

Жить приходилось случайными заработками: то купчишка закажет вывеску поярче да поцветастей, то кто-то поздравительный адрес или открытку написать попросит. В крайнем случае, всегда можно было заработать перепиской бумаг для канцелярий или частных лиц по десять копеек за лист, а если с нарядной виньеткой, то и по пятнадцать копеек, — но это уже удача. И уж совсем в критических ситуациях тоже с голоду не умрешь: в студенческой столовой радением благотворителей на столах всегда был бесплатный хлеб и плошки с горчицей.

Труднее было с жильем. Когда заработанных денег не хватало на клетушку на чердаке или в подвале, оставался разве что диванчик в убежище более удачливого товарища.

А вот с духовной пищей — просто раздолье. Посещения художественных выставок для студентов Императорской академии художеств были бесплатными. Забравшись за символическую плату на галерку, приобщались к роскоши театральной жизни столицы. В Народном доме на Петроградской стороне выступали светила русской сцены: Шаляпин, Собинов, Комиссаржевская, Ермолова, Фигнер, Монахов. А попасть туда можно было, опустив двадцать копеек в турникет при входе. Правда, от способностей или удачи зависело, где будешь сидеть (или стоять): в партере или на ступеньках в проходе.

За экзаменационную работу Сергей получил серебряную медаль и право на стажировку за казенный счет в Италии. Но воспользоваться своим правом он не смог: началась мировая война.

Правда, отцовские сетования по поводу голодного существования даже великих художников не прошли даром. Для того чтобы иметь надежный кусок хлеба, Сергей ещё и окончил курсы в Реставрационном лицее по классу живописи.

И вот, теперь, наконец, он получил крупный заказ на реставрацию нескольких портретов в портретной галерее известного коллекционера и мецената князя Запрудского. Князь обратился к учителю и наставнику Сергея, Ивану Илларионовичу Куницину, но тот оказался надолго и плотно занят реставрационными работами в Ораниенбауме и рекомендовал князю своего лучшего ученика.

Мы застали нашего героя как раз в тот момент, когда он спешил на встречу с новым работодателем.

Радостные мысли Сергея были прерваны увесистым шлепком в спину, заставившим его резко оглянуться.

— Привет, старина! Что это ты сияешь, как медный грош? Аль полтинник нашел? — так окликнул его приятель и сокурсник Колька Мокрухин. Рыжая щетина густых и жестких волос начиналась у него почти у самых бровей, оставляя узкую полоску лба, изрезанного глубокими продольными морщинами. Улыбающийся рот с редкими зубами напоминал хищную пасть ощерившегося зверя. Маленькие глаза, глубоко спрятанные под рыжими всклокоченными бровями, смотрели пытливо и проникновенно.

Несмотря на отталкивающую внешность, Колька Мокрухин был любимцем всего курса. Общительность, доброжелательность, доброта и страстное желание помочь товарищу в беде снискали Мокрухину всеобщую любовь. Его мать, вдова унтер-офицера, имела небольшую пенсию. Кроме того, она сдавала комнаты с пансионом. И приютить, и накормить голодных друзей обожаемого сыночка было для нее не только обязанностью, но и удовольствием. Вот и Сергей не раз в бескормицу и безденежье получал ночлег на кушетке в комнате Николая и тарелку щей и кусок пирога на ужин.

Сергей поведал другу о сшей удаче. Однако Николай отнюдь не разделял оптимизма друга.

— Позволь, но ты же талантливый художник! Что у тебя с живописью?

Пришлось сознаться, что на живопись у него нет ни времени, ни средств. А с получением этого заказа появилась надежна накопить средства и затем целиком посвятить себя работе над картиной, которая давно созрела в воображении.

— Слушай, брось ты эту затею с реставрацией. Я работаю в одном издательстве, занимаюсь иллюстрированием детских книг. Могу представить тебя своим руководителям. Уверен, они будут рады пригласить тебя. Конечно, это работа второго сорта, но все же лучше, чем реставрация.