Эльмира Нетесова - Я обязательно вернусь

Юлька тащилась по дороге старой клячей, поминутно перекидывая из руки в руку старый, облезлый чемодан, повисший непомерной тяжестью в этой нелегкой дороге, казавшейся бесконечной и мучительной. Оно и понятно, попробуй пройти эти семь километров по ухабистой, слякотной разбитой дороге, ведущей от самой трассы к деревне. Ладно бы порожняком, а тут с грузом, да на больных ногах, какие подкашивались на каждом шагу и никак не хотели держать бабу. Та, оглядевшись, присмотрела оттаявший пенек и, решив отдохнуть, присела у обочины.

На дороге ни души, хоть голиком иди, никто не приметит и не осудит. Пустота и тишина вокруг. Баба вздыхает и, уронив слезу, жалеет саму себя:

— В эдакую дикость плетусь добровольно. А что делать, если в городе жить стало невозможно. Выпихнула сама судьба. Вот только за что? Ревет баба в три ручья, уже не оглядываясь, что творится вокруг. Потому и не приметила машину, резко затормозившую рядом. Из нее надтреснутым голосом крикнуло:

— Эй, ты, чмо! Чего тут сопли развезла? И без тебя скользко! А ну, шурши живо, покуда я добрый! Подкину в деревуху коль по пути. Не то вовсе примерзнешь на кочке! Да шевелись шустрее! — вышел из машины взъерошенный, коренастый человек и, подняв чемодан, спросил Юльку:

— Тебе в Сосновку?

Баба молча кивнула, послушно потрусила за мужиком. Еще бы! Встретить на этой дороге машину не просто удача, а настоящее счастье. Уж пусть брешется тот человек, сколько влезет, лишь бы подвез. Ведь прошла всего пару километров, из сил выбилась. А впереди еще целых пять, пока их одолеешь, — залезает баба в машину и, устроившись на сиденье, благодарно оглядела водителя. Тот спросил глухо:

— В отпуск? Иль к родне намылилась?

— К бабке! Она в Сосновке всю жизнь прожила. Ее Аннушкой зовут.

— Она твоя бабка?! Вот это финт! Даже не предполагал, кого подхватил на дороге! Аннушку здесь знают все! Без нее никто не дышит. Знатная женщина, путевая! Побольше б таких. Я вон на что крепким себя считал, а тоже без Аннушки не обошелся. В прошлом году сколько времени она со мной промучилась, но все же поставила на ноги, слепила из меня человека заново, — глянул на Юльку и спросил:

— Ты к ней в гости иль насовсем?

— Не знаю, как сживемся. Оставит иль нет, ведь я даже не предупредила о своем приезде. В последний раз года три назад с нею виделись. Захочет ли принять? — дрогнул голос Юльки.

— Она чужих лечит. Свою и тем более не выкинет, не отшвырнет от себя! Если у тебя не гнилой норов, сживетесь! — сказал человек уверенно и, объехав очередную глубокую канаву, спросил:

— А ты из города? Кем там работала?

— Медсестрой в больнице.

— Чего ж ушла?

— Сократили. Ни одну меня. Полтора десятка баб на улицу выставили. Уцелели те, у кого малолетние дети и старики на иждивении имеются, либо кто вовремя забеременел. Этих не могли сократить. Оставили работать. А нас, одиночек, всех под задницу метлой прогнали.

— Тебе что ж, и забеременеть не было от кого? — рассмеялся водитель.

— На ту зарплату не то ребенка вырастить, самой не прожить. Ни на что не хватало, хоть и работала на полторы ставки. А толку от того? Всю зиму в резиновых сапогах проходила, вот и поморозила ноги, — хлюпнула баба.

— Оно везде так, чем больше вкалываешь, тем круче по шее имеешь. Ты не первая, — вздохнул человек и, затормозив возле дома, сказал Юльке:

— Передавай привет Аннушке!

— От кого? — спохватилась баба.

— От Никиты! Скажи, что всегда ее помню.

Мужик подал Юльке чемодан и, не дожидаясь, пока

она войдет в дом, укатил по дороге не оглянувшись.

Женщина стукнула в окно. Вскоре в коридоре послышались шаги. И на крыльцо вышла Анна:

— Юлька? Вот это гость! Как же ты так решилась? Не предупредила, не сказала, нежданно, как сосулька с крыши свалилась! А если б я в деревню ушла? До самого вечера во дворе дожидалась бы! Ну, чего наруже стынем? Заходи в избу! — позвала за собой, широко открыв двери.

— Надолго ли ко мне? — оглядела внучку.

— На сколько примешь. Мне деваться некуда, — шмыгнула носом совсем по-детски.

— Как это? А квартиру куда дела?

— Сдала квартирантам на год. А предоплату тебе привезла. Чтоб не думала, будто в иждивенки приехала на твою шею. А хочешь, можем корову купить. Тут хватит, за полгода вперед заплатили не торгуясь, — похвалилась Юлька.

— Да у меня есть корова и две телки в сарае стоят, все стельные. Свиней держу, вон четверо в катухе визжат, уже большие. Кур три десятка по нашестам сидят. Так что с голоду не пухну. С хозяйства копейку имею. Без хлеба не сижу. Хотя с сына — твоего отца, ни копейки не видела уже много лет. А и не жду от него. Борька, видать, вовсе про меня позабыл. Даже писем нет от него, — пожаловалась Анна.

— В городе живет. Перед отъездом с ним виделись. Пришел проститься. Ты же знаешь, что у него давно другая семья. Разошлись они с матерью. Из-за чего, так и не сказали. Моча в голову стукнула обоим. Ведь нормально жили, все работали. Я уже заканчивала колледж. И вдруг прихожу домой, а мне объявляют, что они разошлись. Поначалу не поверилось. Когда одна осталась, дошло, что не шутили. Всяк в свою сторону смылся. Каждому угол нашелся. Мне обещали помогать. Ну, кое-как поддерживали с полгода, звонили, иногда навещали. А потом забыли. Это как всегда…

— Да ты уже сама взрослая! Пора впрягаться. Я в твои годы уже мамкой была и ни на кого не рассчитывала! — заметила Анна хмуро.

— Ты в деревне жила. Живую копейку с хозяйства всегда имела, жратвы полно. К тому ж нигде не училась, — поджала губы Юлька.

— А что проку с твоей учебы? Сама говоришь, нигде на работу устроиться не могла. У нас в деревне завсегда дел невпроворот, каждая пара рук нужна, тут лишних людей не бывает. Тебе тоже дело сыщется, было б желание помочь.

— Я-то с радостью. Но здоровья нет. От простуд и недоеданий совсем расклеилась. Особо ноги сдали. Помоги! — попросила бабку.

— Ты вначале умойся с дороги. Потом поешь. Конечно, гляну тебя. И не только ноги, а всю как есть. Там посмотрю, что с тобой делать надо. Одни ноги не болят. Подкосил тебя город. А ведь просила твоих родителей оставить тебя у меня. Так не уговорила. Не согласились отдать на пещерное воспитание. Мечтали вырастить большим человеком, начальником. Оно и не состоялось. Курица, вон, тоже птица, а летать ей не дано. Так и человеки, не всем суждено стать начальниками. Бабе такое вовсе ни к чему. Ее дело дом, дети и церковь. На что лишним голову забивать, — кормила Юльку борщом, котлетами, поила молоком, поставила перед внучкой пирожки, та ела с жадностью. Потом словно спохватилась:

— Баб, а почему ты не ешь?

— Я незадолго до тебя успела. Теперь неохота. Меня в моей избе уговаривать не стоит. Я себя не обижу А ты давай приляжь, отдохни с дороги. Потом я тебя гляну, — пообещала Анна.

Но спать Юльке не хотелось. Она вспомнила о чемодане, разгрузила его, достав сыр и колбасу, халву и конфеты, пряники и фрукты, какие привезла из города. Вытащила из пакета кофту и платок для бабки. Той понравились подарки. В последний раз лет двадцать назад получила от сына халат к дню рожденья. Красивый, весь в горошек, его только по праздникам надевала, потому и теперь как новый сохранился.

— Баб, возьми деньги! — вспомнила Юлька.

— Зачем они мне? За что?

— Я у тебя жить буду!

— И что с того? Ты ж внучка! С чужих за еду не беру. Она каждому от Господа! А ты чего придумала? Лучше сапоги себе купи, да шубу, что потеплей! Коли не хватит, я добавлю, — пообещала внучке. Та сидела пристыженная:

— Знаешь, бабуль, меня часто мать попрекала. Как только попрошу у нее денег на плащ или куртку, она тут же стыдит, мол, самой пора зарабатывать. А как, если я училась. Не воровать же мне! Ну, я к отцу. Тот, если у него было, никогда не отказывал и не оговаривал, не спрашивал, на что деньги прошу. Так я у матери вообще перестала просить. Последний раз, когда она позвонила и предложила увидеться, я отказалась. Сбрехала, что времени нет. На самом деле мне выйти было не в чем. Но признаться не хотелось. Я позвонила отцу, и он помог, выручил как всегда.

— Что ж теперь не попросила у Бориса?

— Ты же знаешь, у него другая семья, свои заботы, кажется, у меня брат появился. Стыдно стало просить. Ему самому теперь помочь надо. А я ни у дел, — опустила голову Юлька.

— Эх ты, луковка горькая! Да хоть сколько ни появись детей, каждый дорог, и большой, и малыш. Ведь вон погляди, что с ногами натворила! Вовсе сгубила себя! — положила Юльку на диван, осматривала, ощупывала, прослушивала всю как есть.

— Зачем куришь, бесстыжая? — глянула на внучку строго. Юлька покраснела:

— Я уже бросила, — ответила тихо.

— С час назад за избой окурок выкинула, — буркнула Анна. И продолжила: