Виктория Платова - Stalingrad, станция метро

Царственным (каким же еще!) жестом Елизавета отстранит телохранителей, приблизится к матери, поднимет ее, коленопреклоненную, с земли и прижмет к своему великодушному сердцу. Она простит мать и возьмет с собой в Монако, и они будут счастливы до конца дней своих.

Помимо паперти существует еще несколько детально разработанных вариантов первого свидания с Женщиной-Цунами, но этот нравится Елизавете больше всего. Прокрутив его в мозгу, она засыпает счастливой.

А просыпается несчастной, в своей маленькой комнатке, которая не могла бы претендовать даже на место для хранения швабр в монакском королевском дворце, не говоря уже о помещениях посолиднее. При свете дня фантазии Елизаветы скукоживаются и превращаются в пыль, лучше уж сосредоточиться на мантрах о зимнем парке аттракционов: я была там, именно там, и мне было хорошо.

Но и днем отказаться от мыслей о Женщине-Цунами не так-то просто. С Карлушей о ней не поговоришь и Елизавета выбирает в качестве наперсниц своих подруг — тем более что им давно не дает покоя мрачное Елизаветино расположение духа.

Рассказ о внезапно объявившейся матери производит на них неизгладимое впечатление. А когда выясняется, кто стоит за туманным словообразованием «Женщина-Цунами», Пирог и Шалимар и вовсе выпадают в осадок.

— Ты гонишь! — после двухминутного изумленного молчания произносит Пирог.

— Ни капли не гоню.

— Поклянись! — наседает Шалимар.

— Клянусь здоровьем папочки.

— Нашла, чем клясться! Твой папахен проспиртовался лет на двести вперед, он нас всех здесь пересидит! Клянись чем-нибудь другим.

— Ну хорошо… Чтоб меня раздуло до размеров Монтсеррат Кабалье, если я гоню…

— Положим, ты уже от нее недалеко, — Шалимару не чужды ни ехидство, ни художественные преувеличения. — Но считай, что мы тебе поверили.

— Не знаю, не знаю, — Пирог рассматривает Елизавету так пристально, как будто видит в первый раз. — Вы и не похожи нисколько. Я и то больше похожа! Она еще одну дочку в роддоме не оставляла? Я бы от такой термоядерной маман не отказалась, чес-слово!

— Я бы тоже не отказалась, — вздыхает Елизавета. — Это она от меня отказалась. Сначала, когда я была маленькой. И теперь вот та же история.

— Хочешь сказать, вы увиделись… И всё?

— Всё.

— То есть как это? Она не предложила тебе перебраться к ней, в Москву?

— Я даже не знаю, живет ли она в Москве…

— Да в Москве она, где же еще! Жирует на Рублевке. А еще у нее дом в Испании и кое-какая недвижимость на Майами.

Шалимару можно доверять на все сто процентов: она пристально следит за сезонной миграцией богемы и вообще держит руку на пульсе светской жизни. И все же Елизавета, уязвленная в самое сердце обилием зарубежных активов Женщины-Цунами, недоверчиво переспрашивает:

— На Майами? А откуда ты знаешь?

— Лайза-Лайза, сермяжная душа! Прессу нужно читать. И телевизор смотреть хоть изредка.

— Н-да… Жопа, — меланхолично изрекает Пирог.

— В каком смысле «жопа»?

— В самом прямом. При такой родительнице ты, Лизелотта, могла бы взлететь до небес. Ну и мы, твои самые родные и близкие подруги, взлетели бы вместе с тобой. Проводили бы время в Штатах, катались по Европе. Но, судя по раскладу, этого счастья нам в ближайшее время не светит?

— Вроде того. Не светит.

— А ты еще спрашиваешь про жопу!

— Жопа и есть. Жопее не бывает, — с ходу включается в обсуждение филейной проблемы Шалимар. — Но ты же не намерена оставлять все как есть?

— А что я могу изменить?..

Елизавета не настолько глупа, чтобы озвучить свои ночные фантазии: сделай она это — и Пирог с Шалимаром поднимут ее на смех, и это в лучшем случае. В худшем — сочтут ненормальной, покрутят пальцем у виска и вообще перестанут с ней водиться. Чего страшно не хотелось бы, ведь других подруг у Елизаветы Гейнзе нет.

— Я вот что решила: пусть все остается по-прежнему. Жили ведь мы без нее до сих пор. И теперь проживем.

— Еще чего! — хором заявляют Пирог и Шалимар, перспектива остаться без внезапно замаячившего на горизонте пропуска в высший свет приводит их в неистовство. — Нужно достать эту стерву! Выкачать бабло и голой в Африку пустить!

— Думаю, это невозможно.

Возможно, еще как возможно! Более того, в течение нескольких минут у Пирога и Шалимара рождаются два совершенно разных и довольно экстравагантных плана.

План Пирога включает генетическую экспертизу, призванную определить степень родства между Елизаветой и Женщиной-Цунами. По результатам экспертизы стряпается исковое заявление на взыскание алиментов с матери-кукушки-ехидны-отступницы и уже с ним Елизавета отправляется в суд и спокойненько выигрывает дело.

— Судиться с родной матерью? Нет-нет, я на это не способна.

— Не боись, до суда не дойдет, — успокаивает переполошившуюся Елизавету Пирог. — Такие твари, как твоя мамаша, суды не любят по определению. Предпочитают решать все по-тихому, не предавая огласке обстоятельства дела. Вот увидишь, отслюнявит тебе приличные отступные, на этом все и кончится. Пара-тройка миллионов баксов тебя устроит, Лизелотта? Меня — очень даже. А тебя, Шалимар?

— А по мне, так пусть долбанет! — глаза Шалимара горят сумрачным вдохновенным огнем. — Пусть шарахнет так, чтобы никому мало не показалось! Чтобы всех в клочья порвало. Это я люблю, это я называю НАСТОЯЩИЙ РОК-Н-РОЛЛ!!

— Что ты имеешь в виду? — заранее пугается Елизавета, всегда считавшая рок-н-ролл слишком энергичной, беспокойной и бессмысленной музыкой.

— Суды, экспертизы — фи, тухлятина! С тоски сдохнуть можно. Предлагаю созвать пресс-конференцию. Пригласить корреспондентов самых бульварных, наижелтейших газет, да еще телевидение подтащить. Не меньше десяти съемочных групп с разных каналов, включая «Дискавери» и «Animal Planet».

— Для чего?!

— Чтобы поведать миру, какая у тебя сука мать! Объективно она ведь сука, правда?

— A «Animal Planet» тут при чем?

— При том, что она еще и животное, — безапелляционно заявляет Шалимар. — Художественных преувеличений тоже бояться не стоит. Расскажешь, как она тебя травила цианидом в младенчестве и ты выжила только чудом… А потом…

— «Травила», «цианидом», ну что за бред?

— Действительно, это как-то чересчур, — Пирог ревниво переводит взгляд с Елизаветы на Шалимара и обратно. — Это уже даже не индийское кино, а мексиканский сериал какой-то! Девятьсот лохматого года выпуска.

— Чем бредовее история, тем легче в нее поверят. И тем быстрее за нее уцепятся. И тем большим тиражом она разойдется, — парирует Шалимар. — Доверься мне, Лайза. Я тебе такую легенду сочиню — в осадок выпадешь!.. Обещаю — репутацию твоей мамаше мы подмочим основательно. Она у нас кровью харкать будет и ссать рибонуклеиновой кислотой!..

Помимо сдобренного цианидом детства Шалимар предлагает Елизавете героиновое отрочество и раннюю юность, погрязшую в самых диковинных маниях и фобиях. Вполне серьезно рассматриваются агорафобия, арахнофобия, клаустрофобия, непреодолимый страх перед лыжной мазью, новогодними электрогирляндами, вещами в шотландскую клетку, движущимися эскалаторами, блондинами в форме проводников поездов дальнего следования (не ниже метра восьмидесяти ростом), воздушными шарами и аэростатами, а также тротуарной плиткой красного цвета. Болезненная тяга к чистоте отвергается Шалимаром как скучная и непродуктивная. Зато всячески приветствуются страсть к исполнению арий из оперетт в общественных уборных и клептомания. Клептомания почему-то вдохновляет Шалимара больше всего.

— Хорошо бы еще, чтоб тебя застукали на месте преступления, с краденым добром в зубах.

— Это же уголовно наказуемо… Я не хочу сидеть в тюрьме.

— Может, тебя и не посадят, войдут в положение… Вот американская актриса Вайнона Райдер регулярно на этом попадается, и ничего. Как с гуся вода. А все потому, что клептоманка! А клептомания, да будет тебе известно, официально признанная болезнь.

— Но я не клептоманка, — вяло пытается отбиться Елизавета. — Я нормальный человек.

— Нормальных людей в мире не осталось, и это тоже медицинский факт, — сбить Шалимара с курса не так-то просто. — Но ты только представь с какими заголовками выйдут газеты! «Дочь популярного продюсера попалась на воровстве». Или: «Дочь популярного продюсера страдает тяжелой формой клептомании». Или: «При аресте дочь популярного продюсера покусала двух спецназовцев». И твоя фота на весь разворот. Разве не круто?

Елизавета пожимает плечами. Попасть на первые страницы газет — вещь довольно заманчивая и она, несомненно, приблизит дочь к матери на несколько сантиметров и даже метров. Весь вопрос в том, какой ценой дастся приближение. И фотография…

Наличие фотографии никоим образом не поспособствует героизации и канонизации Елизаветиного облика и не вызовет у читателей сострадания к ее горестной сиротской судьбе. Сиротство в косном сознании большинства предполагает недоедание, недосыпание и прочие лишения. А разве по толстой жабе скажешь, что она недоедала? Напротив, все подумают, что она с утра до ночи запихивалась котлетами и отбивными, не брезговала пирожными с заварным кремом и жрала плов руками — какое уж тут сиротство?! Вайноне Райдер все сходит с рук, потому что она в первую очередь худая, а уже потом — знаменитая, а уже потом — клептоманка. Всем до смерти хочется защитить худышку, оградить хрупкое и трепетное существо от бед, идущих извне. От уголовного преследования — в том числе. Фотогеничность и худоба носителя порока позволяют ему отделаться легким испугом там, где любого из популяции толстых жаб засудят на полную катушку. И каждый лишний килограмм обернется дополнительным пунктом в обвинительном заключении.