Анхель де Куатьэ - Всадники тьмы

– Черт! – закричал Отто. – Так не шутят, Мориц! Так не шутят!

– А что такого? – не понял тот. – С тобой, вообще, все в порядке?..

– Да, со мной все в порядке! Со мной все в полном порядке! Но так не шутят, Мориц! Так не шутят!

Отто бессмысленно подпрыгивал на месте, словно под ним были раскаленные угли.

– Ладно, ладно. Прости. – В голосе Морица звучали примирительные интонации. – Прогуляемся?..

– Прогуляемся?!

Отто бессмысленно хватал ртом воздух. Ему хотелось все бросить и бежать отсюда. Со всех ног, как можно быстрее – прочь, скрыться, спрятаться, переждать! У него пятки горели. Но это дом Ильзе. Мориц, конечно, об этом не знает. Но что, если он все-таки что-то заподозрит? Нельзя выдать себя. Нельзя. Нельзя.

– Да, – едва выговорил Отто.

Mориц среднего роста, коренастый. Волосы с рыжиной. Без особых примет. У Морица есть теория. Можно сказать, он ею даже знаменит. Рассказывает ее всем. Например, Отто узнал о ней в первый же день своего знакомства с Морицем.

Жизнь неизбежно заканчивается смертью – это общеизвестный факт. Но по теории Морица, жизнь не заканчивается, она убивает человека. И если ты умираешь «естественной смертью» – ты раб. Если совершаешь самоубийство, ты – господин.

Мориц решил убить себя до тридцати трех лет.

За глаза Морица называли или сумасшедшим, или придурком. Отто не понимал, как такой человек вообще мог оказаться в Ордене. И в глубине души ненавидел Морица. Великая идея власти становилась в устах Морица шутовской.

Сейчас они медленно шли по Бергассе. Отто – Старший. Мориц – младший. Но Отто не по себе. Он обтер лицо и увидел на своей руке кровь.

«Мориц заметил, что я в крови, или нет? – Отто искоса посмотрел на Морица и начал судорожно просчитывать ситуацию. – Не видит? Темно? Притворяется? Как он здесь оказался? Совпадение? Куда он меня ведет?»

– Похоже на морг, правда? – спросил вдруг Мориц.

– На морг? – от неожиданности Отто подавился глотком воздуха и закашлялся.

– Да. Словно по моргу идем. Мир – мертвый. Совершенно. Людям нужны герои, а героев нет. А без героев нет жизни. Всегда были герои. Христос – герой. Моисей с Давидом – герои. И Будда с Мухаммедом. Герои были всегда. Геракл, Одиссей, Ахилл, Александр Македонский…

История мира – это история героев. Герой – сердце цивилизации. Он дает ей силы, вдохновляет людей. Он – олицетворение смысла и цели. А сейчас героев нет. И поэтому мир – мертвый. Ты не знаешь, почему сейчас нет хотя бы просто великих людей? Каких-то авторитетов…

– В каком смысле – нет? – не понял Отто. – Какая-то твоя новая теория?

– Нет, не теория. Просто я так думаю. Вот мы идем с тобой по Вене. Это город великих людей. Здесь жили Моцарт, Бетховен, Гайдн, Шуберт, Штраус. И это ведь я только музыкантов перечисляю. А сколько писателей, философов, ученых, государственных деятелей?.. И не сосчитаешь. Они – как античные боги. А кто сейчас здесь живет? Никто. Олимп опустел.

Отто затрясло от наивной глупости Морица. Он показался ему в эту секунду настоящим юродивым, вырожденцем. Гадким. Позором арийской расы.

Мориц позволил себе рассуждать о вещах, недоступных его мелкому, поверхностному уму!

Герои есть всегда. Герои – это те, кто стоит выше тебя. Они – герои. Они смогли стать выше тебя, и уже поэтому они – герои.

А история мира – это не история конкретных людей, это история систем. В системе же главное – порядок, чтобы всем все было понятно. Если порядка нет, наступает хаос и дальше – гибель. Сейчас в мире, действительно, нет порядка. Но если вызвать панику, а потом дать испуганным людям железную руку порядка, то все встанет на свои места.

– Ну, что значит – «никто»? – сказал Отто, хотя и не хотел продолжать этот разговор. – Разные люди живут в Вене. Разные…

– В Вене живут люди по имени «Никто», – четко проговорил Мориц, он словно спорил с Отто, что само по себе странно и против правил. – Я умру, ты умрешь – умрут «Никто». Я даже не уверен, что кто-нибудь будет нас оплакивать, а уж помнить – точно никто не будет. А если так – кто мы?.. Мы – никто.

Да и как нам быть «кем-то», если все с рождения всего боятся? Родителей своих боятся. Воспитателей, учителей – боятся. Просто старших. Авторитетов. Священников. Чиновников. Полицейских. Все всех боятся. А трус – он «никто». Вот и живут – «никто», и умирают «никто». Из страха в страхе, из праха в прах…

– А если мы умрем за великое дело? – Отто посмотрел на Морица, как на умалишенного, – презрительно, дерзко, с плохо скрываемым чувством отвращения.

– Если люди – никто, какое у них может быть великое дело»? – весело рассмеялся Мориц. – Или ты думаешь, что три завтрашних взрыва и кража музейного экспоната – это великое дело?..

– Что ты такое говоришь, Мориц?! – Отто оторопел, ему вдруг стало невыносимо жарко. – Ты меня проверяешь?! Мою благонадежность? Да?!

– Нет, – Мориц недоуменно покачал головой. – Зачем?..

– Ну, я не знаю, зачем… – Отто был словно в каком-то ступоре. – Просто тебе сказали…

– Нет, Отто. Мне ничего не говорили.

– А ты не боишься, что я тебя выдам? – Отто абсолютно растерялся. – Я же должен доложить о твоих высказываниях…

– Мертвец очень испугался! – расхохотался Мориц. – Ой-ой-ой! Как страшно!

– Мертвец?! Ты хочешь сказать, что ты – мертвец?!

– Да. А ты разве не знал? – Мориц удивленно воззрился на Отто. – Я думал, что всем это известно… Нет?

– Что известно?! – заорал Отто. – Что ты покойник?! Ты в своем уме?..

– Но я сегодня подписал бумагу… – протянул Мориц.

– Все сегодня подписали бумагу! О том, что ты покойник, там не было сказано ни слова!

– Нет, – уверенно сказал Мориц. – «Все» не могли подписать мое предсмертное письмо. Как?..

– Это не твое предсмертное письмо! – Отто, не понимая, как Мориц может быть настолько тупым, окончательно вышел из себя. – Это общее заявление о том, что мы все обязуемся принять участие в казни отступника. Если такой появится…

– Странно, – Мориц пожал плечами. – Ты о другой бумаге говоришь.

– О другой?..

– Я же тебе объясняю: я подписал свое предсмертное письмо. Как бы завтрашним днем. Мне его Ханс продиктовал. Признание, что это я все организовал – и взрывы, и кражу, и убийства. Мол, меня никто не любит, а это неправильно. И вот – нате вам – моя месть человечеству. В общем, получилось письмо психопата.

И я говорю Хансу: «Ханс, пожалуйста, можно я подпишусь – „Никто"“. Это ведь правда! Я – Никто! А он мне: „Нет, нельзя. Нужны твои имя и фамилия“. Я говорю: „Но почему нет? Поймут ведь, по почерку!“. Но он все равно запретил. И мне теперь никак не успокоиться. Словно ноет что-то в груди…

«Ты никогда не думал, что хорошие новости – самые плохие?» – Отто вспомнил слова Вильгельма.

Какие «хорошие новости» он имел в виду? То, чго Мориц согласился принять на себя все предстоящие грехи Ордена? То, что он подписал соответствующую бумагу?!

«Из нас всех только Морицу на свою жизнь наплевать, – говорил Вильгельм. – Отдаст кому хочешь, по первому требованию. Даже спрашивать не будет – зачем? почему? с какой стати? Помрет, и спасибо скажет. Хороший человек. Дурак только». Циничные слова Вильгельма вдруг показались Отто страшными.

– Мориц, ты завтра себя убьешь? – еле выговорил Отто.

– По всей видимости, да, – спокойно, мягко, с какой-то даже нежностью в голосе сказал Мориц.

– И тебе не страшно?..

– Страшно, что все неправильно. А больше ничего не страшно, – ответил Мориц, потом посмотрел на Отто и добавил: – Только ты никому не передавай этого. Ладно?..

Отто был смущен, но не этой стоической готовностью Морица к смерти (возможно, и сам Отто завтра погибнет). Его смутило то, что Мориц готов отдать жизнь абсолютно бесцельно. Он не думает о своей жизни как о жертве, которую он приносит высшей идее . Он умирает, следуя какой-то бредовой, выдуманной им же самим теории…

– Что неправильно, Мориц?.. – оторопел Отто. – Что неправильно?!!

– Да все неправильно, – Мориц пожал плечами. – Вот ты на меня кричишь… Ты думаешь, это правильно? Да? Потому что ты Старший? А мне плевать, что ты Старший. И что ты на меня кричишь – мне тоже плевать. Потому что я уже умер. Я тебе это сказал, а ты даже не услышал. Не услышал, потому что и тебе на меня плевать. Все неправильно.

Ты говоришь: «Мы умрем за великое дело». Глупость это. Каждый умрет сам за себя. Смерть – дело сугубо личное, частное. Это жизнь – она общая. Вот ты смотришь на меня с ненавистью, и мне больно. А умрешь ты – как будешь смотреть?.. Никак. И мне будет ни тепло, ни холодно. Это мы живем вместе, а умирать будем врозь. Неправильно, что нам друг на друга наплевать. Неправильно.

Я хотел хоть сколько-нибудь правды написать в своем письме, хоть чуть-чуть, хоть самую малость. Это ведь мое письмо, предсмертное. А я – никто. Ты так думаешь, Ханс так думает, все так думают. Вы думаете, что я – никто, ничтожество. Почему же я не могу написать этого? Жалко вам? Все неправильно.