Эдвард Эбби - Костер на горе

— Что с тобой случилось? — Он вглядывался в мое лицо.

Я рассказал.

Обхватив меня за дрожащие плечи, другой рукой он один за одним отодрал мои пальцы от ручки ведра. Воду понес сам, помогая мне обходить камни по пути к хибаре, где ждал Лу и приветливо светила лампа.

— Беда какая? — вытирая большим платком металлическую тарелку, спросил Лу.

— Он видал его,

— Кого?

— Льва.

— Вон как, — Лу ласково глянул на меня, — везет же парню.

Немного позже мы все втроем вернулись к источнику с обоими

ведрами и осмотрели то место. Лу даже взобрался на уступ, но уже слишком стемнело, чтобы различить следы. Пошли обратно, напоили лошадей, сложили тихий костерок меж хижиной и коралем, вытащили хранившиеся за койкой спальные мешки. Посидели у огонька, обсудили льва, исчезнувшую лошадь, заботы завтрашнего дня; Лу с сожалением сообщил, что не сможет в них участвовать, с утра расстается с нами. Однако обещал вернуться на ранчо через два-три дня.

— А какой голос у горного льва? — спросил я.

— Ну, похож на женский, — ответил дедушка. — Словно женщина вопит. Ты как, Лу, опишешь?

— Эге, друзья, голос у льва словно у женщины, — подумав, отвечал тот. — У женщины-вампира, зазывающей своего возлюбленного демона.

— Мы пойдем охотиться на льва, дедушка?

— Нет, оставим его в покое за милую душу. Не станем мы на него охотиться, с чего тогда и ему на нас охотиться. Кроме того, в округе он один-одинёшенек остался. Я и не подумаю его лишаться.

— Сейчас вот, по-твоему, он следит за нами?

— Если да, то ничего удивительного. — Дедушка потянулся и зевнул. — Не знаю, как вы, мужчины, а я устал. Кто-нибудь желает ночевать на койке в помещении?

— Хватит ли койки на троих? — ухмыльнулся Лу,

— Если и меня в серединку не класть, все одно не получится,

— Так давайте все спать снаружи.

— У костра, — добавил я.

— Вы, ребята, так и поступайте, — ответил дедушка, — а кому-то надо и койку использовать. Я на земле сплю уж семьдесят лет или около того.

— Пора привыкнуть, — заметил Лу.

— Привыкнуть привык, но удовольствия никогда не получал.— И пошел в клетушку. — Спокойной ночи, джентльмены.

— Спокойной ночи, — отозвались мы.

Потом, вытряхнув скорпионов и пауков, расстелили спальные мешки поблизости от костра и, сняв обувь и шляпы, забрались вовнутрь. Седла вместо подушек не подкладывали. В седле и сидеть-то жестко.

Я лежал и смотрел на звезды. Чудесные звезды. Чудесный день. Звезды будто затуманились, поплыли вдаль. Я заснул. Снились мне пропавший конь, светляки и пара желтых глаз...

— Билли!

Открываю глаза. Темнота.

— Просыпайся, Билли.

Я высвободил голову из спального мешка и поначалу подумал, что вовсе не спал. Потом заметил голубые полоски рассвета и пепел на месте костерка. В клетушке старик уже хлопотал, накрывал на стол. Доносился оттуда аромат ветчины и кофе. Дедушка снова выглянул из двери и крикнул:

— Подъем! За стол!

Я выпростался на прохладный утренний горный воздух. Дрожа, обулся в холодные, затверделые сапоги, отыскал шляпу, поднялся. Лу подводил лошадей. Я заковылял навстречу, помог привязать их возле хижины.

Старик стал бить большой ложкой в сковородку.

— Заходи, а не то сойкам выкину.

После завтрака кормили и седлали коней. Опять кому-то надо было идти за водой, вызвался я. Кое-что хотел проверить. Дважды сходил к роднику, на второй раз взобрался по скале на то место, где прежде таился лев. Никаких следов не замечалось, но обнаружил я, что пахло по-особому — семейством кошачьих. Нет, по-иному — озоном, летней молнией.

Заперли хижину, сели верхом и пустились вниз по старинному проселку в направлении холмов. Мы с дедом наметили исследовать территорию между старательской тропой и ветряком. Лу доедет с нами лишь до развилки.

С радостью в сердце и с приятными мыслями двигался я рядом со своими спутниками и рассматривал стаи зеленовато-желтых облаков, разбросанных, как пылающие острова в небесном море.

— Сегодня жди дождя, — дедушка прищурился, глядя на небо сквозь свои стальные очки. — Маленько, понятное дело, всего-то гроза ударит. Одна шестьдесят четвертая дюйма воды, а грома с молнией сколько душе угодно.

— Когда?— спросил Лу.

— А в полвторого. Скажем, в тринадцать сорок пять.

— Сверю я твое пророчество с бюро погоды. Если ты ошибся, это тебе обойдется в бутыль бакарди в оплетке.

— Это ты затеял, приятель. Ладно, давай на спор. — И протянул ему руку.

Козодои с криками метались в отблесках зари, чуя приближение солнца. Ворон сатанински прокаркал с сухостойной сосны, напоминая козодоям, что их время истекает. Объявились сороки, голодные птицы в академических черно-белых нарядах, загалдели и загоготали, будто спорщики-богословы на диспуте. Подобно бульканью воды запел проснувшийся королек.

— Чем небеса лучше этих мест? — спросил я.

— Здесь климат чуток лучше, — ответил дед.

— Менее влажный, — пояснил Лу.

Еще три длинных зигзага с кручи, сквозь лес, и мы там, где соединяются пути и разделяется наше содружество.

— Обидно мне откалываться, — сказал Лу. — Пожелаю вам удачи. Чтоб нашли эту лошадь-невидимку. Увидимся через пару дней.

Грустно было смотреть, как он удаляется. Очарование, которое охватывало меня в этой экспедиции, словно уплывало вместе с ним.

Я вспоминал нашу вчерашнюю блистательную победу, неизвестно, выпадет ли нам подобная когда-нибудь еще. Сегодня нет на то надежды. Лу Мэки помахал рукой на прощанье и исчез за поворотом.

— Тронули, Билли.

Рядом с дедом ехал я тем же путем, что с Лу. Старик явно разделял мое настроение, долго молчал.

— Гляжу, у нас тут джип побывал недавно, — заговорил он наконец.—В одну сторону проехал. Понятно, откуда закатили, непонятно, как и где выбрались.

Я ни слова не произнес.

— Авось нашли путь отсюда благополучно. То есть на нашу животину не наскочили. Этим обожателям пальбы, друзьям с той стороны ограды, похоже, не всегда удается отличить корову от зайца.

— Точно,— сказал я.

Мы покрыли немалое расстояние в тот день. Съехав со старательской тропы, пробирались сквозь кустарник и заросли кактусов по нижележащим холмам, коровьими тропами, оленьими дорожками и полным бездорожьем. Работа горячая, потная, и солнце, и влажность все выше, пыль лезла в рот и в глаза, можжевеловые ветки стегали по лицу. Целое утро мы обследовали взгорье, обыскивали каньоны, от горы все ниже, а к полудню спустились на равнину неподалеку от загона, ветряка и большого того чана с холодной зеленоватой водой. И показалось, слаще этой воды мне никогда на свете не выпадало.

Потом мы отдыхали в полосатой жидкой тени ветряка, жевали вяленое мясо, которое дедушка вынул из седельного мешка. Было знойно и безветренно, ветряк не крутился, хотя вдали в пустыне виднелись резвые смерчи, пылевые столбы плясали словно привидения над равниной.

Клубились облака, танцевали вихри, но в пустыне воздух оставался недвижен. Как и мы. Старик растянулся на земле и, сбив шляпу на глаза, дремал, слегка похрапывая. Я смотрел в небо; нет, ничего нынешним днем не произойдет. Солнце склонится к горам, тучи налетят и грифы, но ничего не произойдет. Я это знал наверняка. И это казалось мне прекрасным, лучшего не надо. Да не вторгнется в эту пустыню и не нарушит кристальный покой медленно тянущегося дня ни единое непредвиденное событие. К ночи — пускай его. Или назавтра. Но не в этот день.

Тучи неслышно громоздились над голыми горными вершинами, извилистая молния, будто высвеченный нерв, рассекла самую глубь туч. Раскат грома истаял, и ничего более не случилось.

 Я перевернулся и лег на живот, выдернул стебелек, стал жевать его и разглядывать мух, муравьев, жуков, лениво ползавших в травах, затененных чаном с водой. Верткий скорпион соломенного цвета явился из промоины под камнем и начал красться к мухе. Она, не ведая о том, деловито изучала своими передними лапками крупицу коровьей лепешки. Скорпион проскользнул поближе, хвост с ядовитой железой и кривым красным жалом изогнулся над головой, крупные крабьи клешни вытягивались вперед. Муха улетела. Я убил скорпиона. Не за то, что скорпион, а за то, что невезучий.

Дед заворчал, сдвинул шляпу с лица и открыл свои красноватые веки. Поднялся. Мне слышен был скрип в его старых суставах.

— По коням, Билли. Сделаем еще попытку отыскать этого рыжего.

Голубчик стоял, свесив шею и закрыв глаза, в той же скудной тени ветряка, гоняя хвостом вялых мух. Я заседлал его и сел верхом. С некоторой неохотой позволил мне конь следовать за дедушкой — не к дому, а снова в предгорье.

На этот раз мы выбрали другую дорогу, подальше на север, и не такую крутую, она вела к прогалу между Ворьей горой и Сан-Андре-сом. Не спеша ехали вверх, все шире открывались Белые пески, море барханов молочного цвета, простирающихся на полсотни миль посреди гладкой пустыни. А посреди этих песков торчали новые устройства испытательного центра.