Эля Каган - Свежее сено

Но Монька слышал все его слова. Каждое слово проникало в сердце и усаживалось там зрителем. И Монька чувствует, как эти чужие, но родные слова аплодируют у него внутри. Хлопают, хлопают, именно потому, что тихий Метер тоже заговорил о пользе изобретения товарища Минкина.

Когда Метер закончил свое выступление, он подошел к Моньке, и они крепко пожали друг другу руки.

Монька посмотрел в зал, заметил Пилинку. У нее глаза сегодня почему-то больше стали. У всех почему-то сегодня глаза стали больше. Да вон даже лампочки и те сегодня светят сильнее.

Чего они, собственно говоря, так светят сегодня, эти огоньки? Это они разливают светлую близость по всему залу.

Посмотрите только, как крепко пожимают друг другу руки Метер и Минкин, как стараются они друг другу выразить свое восхищение и свою благодарность.

Посмотрите, как печатники и наборщики, обычно насмешники, сегодня стали такими серьезными.

А накладчицы — с каким девичьим вдохновением глядели они. Моньке обидно даже, что он не может все эти улыбки и взгляды положить в карман и захватить их с собой домой.

Выходишь на улицу в первые весенние дни. Зеленый май. Светит солнце, лучи его пляшут по крышам. Травка лезет под ноги. Деревья распускаются.

А на работе в типографии никто не думает о деревьях с зелеными листочками. Каждый думает, как бы поскорее набрать свои строчки, потому что к утру должны быть готовы полосы.

Строки… Полосы… Набор… Шпоны… Петит…

И когда Монька Минкин из цинкографии, где он работает, зайдет во время перерыва в наборную, то он услышит, как говорят об изобретении. Нет! Не о его изобретении. Это уж кто-то другой что-то изобрел.

И на Моньку Минкина будут глядеть обычные насмешливые глаза, и высокий широкоплечий наборщик Клоц с жирным корпусом, который не прочь всегда набирать «жирный корпус», еще будет смеяться над ним:

— Говорят, что ты изобрел какую-то помаду…

Конечно, со стороны Моньки Минкина глупо, что он обижается, почему не говорят больше о нем, — вечно говорить об одном нельзя. Все проходит.

Вот пусть он выйдет во время перерыва на улицу, и он увидит…

Уже поздняя весна. И люди ходят, не замечая даже весеннего солнца, деревья распускаются — пусть себе распускаются.

Трава лезет под ноги — кого это трогает. Плюют на траву.

И на солнце не глядят, часто глядеть на солнце — ослепнуть можно.

И на луну нечего смотреть — будешь долго смотреть, и тебе покажется, что она слепая.

И теперь, когда он на улице встречает усатого Метера с той же торжественной улыбкой, которая была на его губах во время торжественного вечера, и тот говорит ему на ухо по-товарищески интимно: «Я собираюсь жениться», Монька Минкин преисполняется к нему такой благодарностью за то, что он сохранил для него торжественную улыбку.

Монька даже не знает, как выразить Метеру эту благодарность, но он чувствует, что он должен похвалить невесту, которую он даже не знает:

— Хорошая девушка! Очень хорошая!

И Монька чувствует, что он приобрел верного товарища.

А когда подходит Пилинка, эта новая накладчица, со свежей печатной краской на лице и говорит: «Я напишу заметку в стенную газету о вашем изобретении», то он, конечно, ей благодарен.

Он глядит на нее и видит, что она уже не так часто меняется в лице, что теперь на ее личике одно установившееся выражение. Она, должно быть, уже привыкла, уже сжилась с типографией.

Но какая она красивая, какие у нее красивые руки, какие заостренные пальчики, и даже булавочка, которая будто невзначай приколота к блузке, блестит каким-то особым блеском.

— Вам она нравится, булавка? Ее подарил мне один мальчик. Он был влюблен в меня. Это было еще тогда, когда я училась. Ах, какой это был мальчик! Он мне потом показал свой дневник. Он заранее заучивал слова, которые он мне должен сказать. Но стоило ему подойти ко мне, и он выговорит два слова и теряется.

А она довольно умная, эта малютка. И чувствует она себя уверенно. Но зачем она ему это рассказала? Может, она думает, что он тоже мальчик, потому что он ей ничего не говорит!

А может, она сказала, что напишет заметку в стенгазету только для того, чтобы заговорить с ним? И никто, никто не думает о его изобретении?

Моньке обидно? Нет, кажется. Потому что он все равно чувствует благодарность к этой девушке, он еще покажет! Он еще изобретет! Будь благословенна, девушка, отныне и вовеки!

К черту! Что же, ему все время только и думать об изобретениях? Что, он обязан корчить из себя праведника?

Двадцать дьяволов, двадцать пальцев — десять его и десять ее — сплетены воедино.

Молчание. Пауза.

Теплый весенний вечер. Тротуары заполнены гуляющими парами. Юноши и девушки льнут друг к другу, словно стараются столкнуть друг друга с тротуара…

У многих гуляющих лица бледные — люди устали, должно быть, от долгого хождения.

На небе бледная луна. Она, должно быть, устала следовать за гуляющими и не спать ночами. И когда Монька с Пилинкой встречаются на улице с Метером, то и Метер присоединяется к ним, и они гуляют втроем.

О Моньке Минкине, этом изобретателе, который работает в цинкографии и к тому же еще рисует как художник, накладчицы говорят, что он оригинален. И Монька из кожи лезет вон, чтобы быть оригинальным. Он иногда дурачится, но вообще он хороший парень. У него всегда улыбка мотыльком порхает на губах. Эта улыбка часто лишняя. Попробуйте, например, объясниться в любви с улыбкой на губах. Ясно, что тут улыбка ни при чем!

Метер, этот рабочий аристократ, который собирается жениться на тихой, скромной девушке, сам тоже тихий и скромный.

Пилинка. Она свежа, как дождь в весенний день, свежа, как школьница, только что сдавшая экзамены.

Они гуляют. Они идут по тесному тротуару, и Монька предлагает пойти в парк.

Пилинка улыбается как новорожденная. Тысяча крошечных улыбок в ее глазах.

А Монька Минкин умеет рисовать.

Он говорит:

— Я художник, я ошеломил бы весь мир, если бы нарисовал твой портрет, согласись только позировать.

А она смотрит тысячами растерянных улыбок.

Что она? Не знает, что такое позировать?

— Тебе придется каждый день приходить ко мне.

Она смотрит тысячами испуганных улыбок.

— И я буду писать твой портрет.

И она смотрит тысячами довольных улыбок.

А Метер тих и скромен. Он идет и молчит.

В парке на каждой скамейке парочка, каждая скамейка как раз против луны, и никто ее не стесняется, целуются. А на одной скамейке девушка плачет, а парень сидит отвернувшись.

Вокруг весенние декорации: звезды, деревья, трава и млеющая луна.

— Золотая ночь, — говорит Монька.

— Золотая, — соглашается Пилинка.

— Лунный свет вливается в сердце.

— Вливается в сердце, — соглашается она.

— И хочется всех прижимать к сердцу и целовать.

— И целовать, — соглашается она.

— Ну…

И она согласна.

А ты, небо, знай свое! Рассыпай звезды. Остальное тебя не касается. Не заглядывайся. Пусть лучше товарищ Метер на тебя заглядывается. У него в глазах пара задумчивых звезд.

И может статься, что он думает теперь не о тихой, скромной девушке, на которой он собирается жениться…

И может статься, что он сам уже влюблен в Пилннку. Знаем мы этих тихонь.

Ну, а эта Пилинка — что ей нужно? Почему они так затуманиваются, ее ясные глаза?

Почему они так жмут руку Моньке — ее сильные руки?..

Неужели она влюблена в Моньку?

Если спросить ее сейчас: «Любишь ты Моньку?» — она сказала бы: «Нет, я его не люблю».

А если спросить: «Отпустишь ты его?» — она ответит: «Нет, не отпущу».

«Так ты, должно быть, его любишь?» — «Может быть, я его и люблю».

Но не спрашивайте ничего теперь у Моньки, он очень занят. Он размышляет.

Ему хочется поцеловать Пилинку, но он думает, что не совсем удобно целоваться на глазах у товарища.

А Пилинка все ближе прижимается к нему, и глаза ее затуманиваются, и она уже ничего почти не видит, и она уже ни о чем на свете не думает…

И Монька чувствует, что ему нужно думать за троих: во-первых, за себя — он, кажется, забыл все и вся, во-вторых, он должен думать и за нее — кто она, он ведь только несколько раз видел ее. Любит он ее? Нет, он, кажется, не любит ее, так что же ему нужно от нее? И, наконец, о Метере… Где это она теперь — тихая, скромная невеста Метера?.. И что ему, Метеру, надо от Пилинки?

Монька чувствует, что ему нужно подняться и сказать: «Ну, ребята, пора домой».

Но он поднимается и говорит своему товарищу шутливо-повелительным тоном:

— В конце парка продают мороженое. Там, должно быть, большая очередь, придется тебе постоять.

Метер — туда, Метер — сюда, его бросает в дрожь, он колеблется, он жмется, но уходит.

Монька остается с Пилинкой. Он чувствует на себе ее взгляд. И ему кажется, что если дальше так пойдет, то он превратится в соляной столб.