Альберто Моравиа - Чочара

— У нас нет комнаты; ты будешь платить, но чем? Предосторожности ради я не хотела вытаскивать при нем деньги из кармана под юбкой, знаете, во время войны кто только не становится вором и убийцей, а у этого человека было и так лицо вора не то убийцы, поэтому я продолжала повторять ему, что он может быть спокоен: я ему заплачу. Но он не понимал. Розетта тянула меня за рукав, шепча, что лучше нам будет уйти, но тут, к счастью, пришла его жена, маленькая и худенькая женщина, гораздо моложе мужа, с удивленным и восторженным лицом и блестящими глазами. Она сразу поняла, чего мы хотим, и, чуть не обнимая нас, повторяла:

— Ну конечно, вам нужна комната, ну конечно! Мы будем спать на террасе или на сеновале, а тебе отдадим нашу комнату. Продукты у нас тоже есть, ты будешь столоваться с нами, конечно, еда простая, деревенская, но ты будешь есть с нами.

Муж отошел в сторону и хмуро смотрел на нас, он был похож на больного индюка, когда они закатывают глаза, отказываются клевать и ходят недовольные. Жена взяла меня под руку, тараторя без умолку:

— Идем, я покажу тебе комнату, идем же, я отдам тебе мою постель, а мы с мужем будем спать на террасе, — и она по наружной лестнице провела нас на второй этаж.

Так началось наше пребывание у Кончетты (женщину эту звали Кончеттой). Имя мужа было Винченцо, он был лет на двадцать старше жены. Они были испольщиками у Фесты — коммерсанта, удравшего, как и многие другие, из города и жившего теперь в домике на одной из гор, окружавших равнину. У них было два сына: Розарио и Джузеппе, оба чернявые, с грубыми чертами лица и маленькими глазками под низкими лбами. Они говорили очень мало и вообще редко показывались дома: им приходилось скрываться, потому что во время выхода Италии из войны они оба убежали из армии и не вернулись в свою часть, когда об этом вышел приказ, а теперь боялись фашистских патрулей, разыскивающих мужчин для отправки на работы в Германию. Они прятались в апельсиновых садах, приходили домой только к обеду и ужину, ели быстро, почти не разговаривая, и опять молча исчезали неизвестно куда. С нами они были вежливы, но мне они почему-то были несимпатичны, а так как причин для этого не было, то я часто упрекала себя в несправедливости; но в один прекрасный день я поняла, что инстинкт не обманул меня: это действительно были негодяи.

Надо знать, что недалеко от дома среди апельсиновых деревьев стоял большой зеленый сарай с железной крышей. Кончетта сказала мне, что в этот сарай они складывают апельсины, когда наступает время снимать их с деревьев; может быть, это так и было, но теперь время сбора апельсинов еще не подошло, деревья стояли, увешанные плодами, и все-таки я замечала, что Винченцо с Кончеттой и с обоими сыновьями частенько занимались чем-то в сарае и около него. Я не любопытна, но когда находишься с дочерью в доме людей, которых не знаешь и которым, по правде говоря, не доверяешь, любопытство бывает вызвано, так сказать, необходимостью Поэтому, когда однажды вся семья пошла в сарай, я через некоторое время последовала за ними, прячась между апельсиновыми деревьями. Сарай тоже находился на поляне, но эта поляна была гораздо меньше, чем та, где стоял дом. Это была очень ветхая постройка, почти потерявшая свой первоначальный цвет, с провалившейся крышей и огромными щелями между досок. Посреди поляны стояла телега Винченцо с запряженным в нее мулом, а на телеге было наложено очень много всяких вещей: сетки с кроватей, матрацы, стулья, тумбочки, какие-то узлы. Широкие двери сарая были распахнуты Сыновья Кончетты развязывали веревки, стягивавшие вещи на телеге, Винченцо со всегдашним глупым видом сидел в сторонке на пне и курил трубку, Кончетта была в сарае, я не видела ее, но слышала ее голос:

— Двигайтесь, что ли, поторапливайтесь, уже поздно.

Сыновья, всегда такие молчаливые, неповоротливые и запуганные, теперь совершенно преобразились и стали ловкими, проворными, деловыми и энергичными. Я невольно подумала, что каждый человек проявляет себя в своем ремесле: крестьяне в поле, рабочие на заводе, торговцы в магазине и, чего уж там стесняться, воры — когда занимаются крадеными вещами, потому что все эти сетки, стулья, тумбочки, матрацы, узлы — все это было краденое, я это заподозрила сейчас же, а вечером мне это подтвердила и сама Кончетта, когда после ухода ее сыновей я, собравшись с духом, внезапно спросила ее, чьи это вещи выгружали они в тот день перед сараем В первый момент она растерялась, но тут же спохватилась и ответила мне, как всегда возбужденно и весело:

— Так ты нас видела? Напрасно не подошла и не помогла нам. А нам скрывать нечего, совершенно нечего Эти вещи мы привезли из одного дома в Фонди. Хозяин, бедняжка, убежал в горы и неизвестно когда вернется. Вещи остались в доме и могли погибнуть при первой же бомбежке, так уж пусть лучше они у нас будут По крайней мере от них будет прок. Теперь война, и надо уметь устраиваться, ведь, что не подобрал, то потерял Так-то, кума. А когда война кончится, хозяин вещей получит возмещение убытков от государства и купит себе новые вещи еще лучше старых.

Я была, по правде сказать, поражена и испугана, наверное, я даже побледнела, потому что Розетта, посмотрев на меня, спросила:

— Что с тобой, мама?

Я была испугана, потому что во мне, как во всяком коммерсанте, очень развито чувство собственности, кроме того, я всегда поступала честно и считала, что мое- мое, твое — твое, и между этими двумя понятиями не должно быть путаницы, иначе весь мир полетит вверх тормашками. И вот теперь я попала в дом к ворам, и, что еще хуже, эти воры не боятся никого, потому что здесь нет ни закона, ни карабинеров, больше того: они чуть ли не хвастают тем, что крадут. Я ничего не сказала Кончетте, но она, очевидно, заметила, что я затаила какие-то мысли, и добавила:

— Пойми меня: мы берем эти вещи, потому что они, так сказать, не принадлежат никому. Мы — честные люди, Чезира, и я это тебе сейчас докажу: постучи-ка.

Кончетта поднялась с места и принялась стучать в стену кухни по левую сторону очага. Я тоже постучала в стену, которая оказалась полой. Я спросила:

— Что за этой стеной? Кончетта ответила возбужденно:

— Там вещи Фесты, целый клад: все приданое его дочери и всякие вещи из их дома — простыни, одеяла, белье из льняного полотна, серебро, посуда и другие ценные вещи.

Я была очень удивлена, потому что это было для меня полнейшей неожиданностью. А Кончетта все с тем же странным возбуждением, которое она вкладывала во все свои слова и поступки, объясняла мне: Винченцо и Филиппо Феста были, как говорится у нас, святыми Джованни — Феста крестил сына Винченцо, а Винченцо дочь Фесты; связанные, таким образом, святым Джованни, они стали как бы родственниками. Феста доверял святому Джованни и, прежде чем бежать в горы, замуровал все свое имущество в кухне у Винченцо, потребовав, чтобы Винченцо поклялся возвратить все вещи после окончания войны, и Винченцо поклялся.

— Вещи Фесты для нас священны, — торжественно закончила свое объяснение Кончетта, как будто речь шла о святых дарах. — Я скорее дам себя убить, чем дотронусь до этих вещей. Они находятся в стене уже целый месяц и останутся там до конца войны.

Я тут же усомнилась в этом; не убедили меня и слова Винченцо, до сих пор молчавшего, он вынул трубку изо рта и сказал замогильным голосом:

— Именно так: вещи эти священны. Будь то итальянцы или немцы, они должны будут перешагнуть через мой труп, прежде чем дотронутся до этих вещей.

Слушая мужа, Кончетта смотрела на меня блестящими от возбуждения глазами, взгляд ее говорил: «Вот видишь? Что ты скажешь на это? Разве мы не честные люди?»

Но я вспомнила, как их сыновья разгружали воз, и подумала про себя: «Как бы не так, раз украл, а на век вором стал», — и у меня не повернулся язык, чтобы ответить что-нибудь Кончетте.

Вороватость моих хозяев и была главной причиной, из-за которой я начала подумывать, что надо уйти от Кончетты и податься куда-нибудь в другое место. В кармане под юбкой у меня были спрятаны большие деньги, а напасть на нас и ограбить не представляло больших трудностей. Кто бы стал защищать двух одиноких женщин, если не существовало ни законов, ни карабинеров? Я никогда не показывала Кончетте содержимое моего кармана, но время от времени давала ей небольшие суммы за комнату и стол, кроме того, я обещала ей за все заплатить, и она, конечно, должна была уже понять, что у меня где-то спрятаны деньги. Пока они крали только оставленные вещи, но завтра могут украсть мои деньги или даже убить меня. Сыновья — сущие разбойники, муж-дурачок, сама Кончетта не совсем нормальная, так что ничего хорошего от этой семейки ждать не приходилось. Дом их, хотя и был расположен недалеко от Фонди, затерялся среди апельсиновых садов и был очень уединенным: здесь можно было зарезать человека — и никто ничего не заметил бы. Правда, это было хорошее убежище, но в таком убежище могут случиться вещи похуже, чем под открытым небом во время бомбежки. В тот же вечер, ложась спать, я сказала Розетте: