Эдуард Тополь - Свободный полет одинокой блондинки

LE TRIBUNAL A RETIRE SON ENFANTA А UNE AVENTURIERE RUSSE

ALAN COUCHAC A PERDU А LA FOIS SA FILLE ET SA MAITRESSE[38]

— Блин! — воскликнул Смотрящий, увидев эти фотографии. — Так это ты?! А я смотрю газеты и думаю: чего-то больно лицо знакомое!

— А в чем прикол? — поинтересовался один из братков. — За что базар?

— Одну минуту! — сказал второй, вытащил из-под воблы газетную страницу, перевернул ее и показал друзьям: — Вот же!

Действительно, в «Комсомольской правде» были те же фотографии, но с другим заголовком:

ИХ НРАВЫ: МАТЬ ЛИШИЛИ РЕБЕНКА ТОЛЬКО ЗА ТО, ЧТО ОНА РУССКАЯ

— Так! Ну-ка, ну-ка! — Смотрящий потребовал газету, прочел заметку и поднял глаза на Алену: — Ты бы так и сказала! А то ж я по-французски не волоку, вижу в газетах — лицо знакомое, а чего там…

— Короче, — авторитетно обратился к Алене сорокалетний боксер, — мы эти газеты еще в самолете читали. Говори, с кем надо разобраться? С судьей? Или с этой сучкой-мильонершей?

И одним движением мощной руки свинтил голову сушеной воблы.

— Да мы им всем ноги из жопы повырываем! — уверенно сказал второй.

— Мы их научим Россию уважать! — поддержал третий.

А Смотрящий объяснил Алене:

— Ребята только с кичи освободились, по работе соскучились.

— Нет, — сказала Алена. — Ничего этого не нужно. Мне нужна моя дочка и «окно» в Россию. Можете?

Поскольку речь шла о престиже страны, операция была продумана до мельчайших деталей и разделена на три фазы: разведка места действия, то есть осмотр детского дома в Монморанси, тихом и респектабельном пригороде Парижа, где Алена с разрешения суда могла раз в неделю навещать ребенка; похищение девочки не позже 23.00 — с тем чтобы до семи утра, когда в детдоме происходит первое кормление малышей, Алену с ребенком можно было через Германию и Словакию (то есть в обход Польши, с которой у Алены были натянутые отношения) перебросить к украинской границе в район Ивано-Франковска, где по договоренности с украинскими коллегами уже было заготовлено окно; и бросок через братскую Украину на родину, под защиту родного флага и российской Конституции.

Для выполнения первой части операции был взят в аренду шестиместный джип «Ниссан» с затененными стеклами, а для второй — дополнительный джип «Чироки».

— Братки, — инструктировал своих сорокалетний авторитет с перебитым носом, — будем гнать на двух машинах. Наша задача такая: если французские менты стопорят Алену и вяжут, мы подлетаем на второй машине и отбиваем ее или хотя бы девочку. Девочка должна быть наша при любом исходе! Даже если нас всех повяжут, один должен оторваться с ребенком, это закон!

На случай такого обострения ситуации братки, живущие в Штутгарте, заготовили «мерседес» с немецкими номерами — чтобы на франко-германской границе, как эстафету, принять девочку и пролететь с ней через Германию и Словакию без проблем.

В субботу, когда у Алены по расписанию было свидание с дочкой, «ниссан» проводил ее «рено» до департамента Сен-Сен-Дени, въехал вслед за Аленой на проспект Юрия Гагарина и свернул к Монморанси. Там, проезжая вдоль каштановой рощи, чуть отстал, а когда Алена остановилась у детдома, наоборот, проехал мимо и только потом, метров через пятьсот, развернулся и медленно покатил в обратную сторону.

Сидя в джипе, авторитетный боксер и Смотрящий разглядывали детдом через окуляры двух цейсовских биноклей. Это оказалось скромное двухэтажное здание, окруженное небольшим палисадником, примыкавшим к дворику католической церкви. В палисаднике была детская песочница и горка, на которой копошились двух- и трехлетние малыши под присмотром пожилой воспитательницы. Никакой охраны, конечно, не было, и окна даже на первом этаже детдома были без решеток. А на стеклах, которые боксер осмотрел в свой бинокль с особым вниманием, не было заметно ни клемм, ни проводков сигнализации.

— Херня! — пренебрежительно сказал боксер. — Селедка-домушник одной левой любое окно откроет. Нужно только точно знать, где малявка, чтоб не спутать в потемках.

Но и это было продумано: в модном детском магазине «Petit bateau» Алена разыскала фосфоресцирующую куклу-погремушку, которую вешают над детской кроваткой, чтобы ребенок, проснувшись ночью, мог заняться рассмотрением светящейся игрушки, а не орать благим матом. И, выйдя из детдома и отъехав от него в каштановую рощу, где любил сиживать еще Жан Жак Руссо, Алена нарисовала своим новым друзьям внутренний план детдома, обозначила на нем коридор и комнату, где стояли кроватки шести грудных малышей, и кроватку (вторую от окна) со своей Фелицией, над которой она сама повесила фосфоресцирующую куклу-погремушку.

Казалось, все предусмотрено, включая даже такие мелочи, как украинский паспорт для Алены и запасные соски, которые Алена выдала всем участникам операции на случай, если в дороге девочка выронит свою и заплачет. А вместе с соской каждый получил еще по три пластиковые бутылочки с искусственным молоком, на которое перевели ребенка в детдоме…

— Все! — подвел итог боксер. — В понедельник ночью берем ребенка, забурись они со своим Руссо!

Понедельник был выбран для того, чтобы первое подозрение о похищении ребенка пало на Алана Кушака, которому свидание с девочкой разрешалось по воскресеньям. Хотя нянька в детдоме сказала Алене, что Алан не появлялся тут уже больше месяца, нельзя было исключить вероятности того, что он мог появиться здесь завтра, в воскресенье.

Все воскресенье и понедельник Алена не находила себе места, поскольку делать было совершенно нечего, даже собираться в дорогу было нельзя — чтобы ввести полицию в заблуждение, Алена ничего не тронула в своей квартире, все должно было выглядеть так, словно она ни в каком похищении не замешана, а лишь минуту назад вышла из дома. Но именно это безделье было пыткой и терзало нервы. Впрочем, в понедельник к вечеру она взяла себя в руки, и в 9.30 они выдвинулись — впереди «ниссан» с Аленой, Смотрящим, боксером и Селедкой-домушником, а за ними «чироки» с прикрытием. В машине никто не балагурил и не травил анекдоты, все понимали, что идут на дело международной важности. Алена с бьющимся сердцем читала уличные надписи: Rue Cadet… Rue de la Chapellе… Boulevard Ney… От рю Чапелле шла уже прямая дорога на Сен-Сен-Дени, а за бульваром маршала Нея кончался Париж, который она уже больше никогда не увидит. Но ни жалости, ни грусти по этому поводу не было в Аленином сердце — эта гребаная Франция не дала ей ничего, кроме лопнувших надежд, зато отняла самое дорогое — дочку! Так пошли они действительно со своим Руссо, Шанз Элизе и Лазурным берегом! Завтра она будет на Украине, послезавтра — дома, у мамы. Или, чтобы и менты не нашли ее по требованию французов, не ехать к маме? Да, наверно, Франция подаст в Интерпол заявку о поиске пропавшего ребенка, а Интерпол обратится в русское МВД. Черт возьми, куда же ехать? Впрочем, с помощью Стаса и Фонда поддержки воздушных путешествий можно сделать себе новый паспорт и уехать хоть в Сибирь…

Смотрящий, который не читал французских газет, привычно включил «Свободу», по которой он узнавал все новости как в России, так и во Франции. Пражский диктор сообщил о новых бомбежках в Югославии, об очередной перетряске правительства в Москве и мощном землетрясении в Индии. А потом вдруг сказал: «По сообщению французского телеграфного агентства, сегодня в детском доме под Парижем скончалась от пищевого отравления пятимесячная Фелиция Кушак-Бочкарева, дочь французского миллионера и его русской любовницы. Судебный процесс о лишении их родительских прав два месяца назад освещали все французские и русские газеты…»

— Что-что? — не сразу врубилась Алена. — Что он сказал?

— Ты слышала! — отозвался Смотрящий и, включив пятую скорость, рванул в сторону Монморанси.

Ее выпустили из тюрьмы через три недели, когда даже самому последнему ажану в полицейском комиссариате Парижа стало ясно, что ребенка отравила не Алена, а исчезнувшая в тот же день нянька детдома, труп которой через семнадцать дней нашли в Сене. Московские газеты открытым текстом писали, что святой принцип «шерше ля фам» ведет к мадам Илоне Кушак-Превер, которую смерть девочки избавила от грядущего раздела наследства между тремя ее сыновьями и Фелицией Кушак-Бочкаревой. Но ни одна французская газета не только не стала обсуждать этот инцидент, а даже не опубликовала сообщение об отравлении девочки. В прокуратуре же дело повисело еще пару месяцев как нераскрытое, а затем и вообще утекло куда-то — не то под ковер, не то в долгий ящик…

Впрочем, Алену это уже не интересовало.

Она вышла из следственной тюрьмы опустошенная, как после аборта. Серая, с остановившимся взглядом, повзрослевшая сразу на десять лет, она на метро приехала домой, открыла дверь и вошла в свою квартиру. Медленно, как в ступоре, прошла по гостиной, глядя на детскую коляску… на плюшевого медвежонка, лежащего в детской кроватке, на бутылочки с сосками и баночки с вазелином и присыпками на тумбочке… Открыла шкаф… В шкафу висели крохотные детские платьица, сарафанчики, шерстяные костюмчики… Алена провела по ним рукой и вдруг, сотрясаясь от рыданий, рухнула на пол.