Александр Проханов - Господин Гексоген

– Вы? Каким образом? Куда? Не узнаете меня?

Мгновение Вероника отчужденно на него смотрела, но потом, узнав, просветлела, радостно улыбнулась:

– Как же? Узнаю. Вы – Виктор Андреевич. С папой моим дружили.

– Где только не встречаемся! – Белосельцев осматривал ее лицо, похудевшее, без грима, без перламутрового сиянья.

Маленькие морщинки появились у губ и бровей. Волосы были коротко подстрижены, уложены под берет.

– Улетаю. В Чечню. Когда папу похоронила, места себе найти не могла. Винила себя в его смерти. Вместо того чтобы быть рядом с ним, лечить, заботиться, вы знаете, чем занималась. Хотела руки на себя наложить. А тут война началась. Пошла к знакомому военврачу, попросила похлопотать в военкомате. Меня и взяли санитаркой. Теперь буду мальчиков наших на войне спасать, раны им перевязывать. Грех свой замаливать.

Белосельцеву вдруг стало душно от слез. Еще недавно он был в полусне, усыплен злыми чарами, с изъятым сердцем, с извлеченной душой, с лопнувшим пропавшим пузырьком сокровенного света. И вдруг из каких-то глубин, из-под черного асфальта и пепла в нем пробился сочный росток жизни, всплыл крохотный огненный пузырек. Вероника возвратила ему живое слезное чувство, жаркое прозрение о жизни, где все они, вместе взятые, – смертные, любящие, заблудшие, ищущие спасения – двигались вековечными русскими дорогами – из Моздока в Грозный, из Смоленска в Варшаву, из Термеза в Кабул, по нескончаемым трактам нескончаемой войны.

Голос в громкоговорителе, металлический, склепанный из обрезков кровельного железа, произнес с дребезжанием:

«Пассажиры, вылетающие в Моздок, просьба пройти на посадку в накопитель номер четыре!.. Повторяю!..»

– Мне пора, – заторопилась Вероника, оглядываясь на уходящих подруг.

– Как же так? Не успел ни о чем вас спросить…

– Еще, бог даст, свидимся.

– Поцелую вас на прощанье. – Белосельцев обнял ее, поцеловал в открытый прохладный лоб и, чувствуя, что может сейчас разрыдаться, быстро пошел к машине.

Гречишников воззрился на него удивленно:

– Что с тобой, Виктор Андреевич? Соринка в глаз попала?

– Да, соринка. Из Моздока ветер принес.

Они уселись в джип, и машина промчала их по Щелковскому шоссе, а потом влилась в огромный желоб кольцевой дороги. Они летели среди ревущего потока, мимо бензоколонок, огненных рекламных щитов, пульсирующих табло. Высоковольтные мачты подпрыгивали в полях, как металлические журавли, в разрывах желтых лесов, белая, словно мираж, вставала Москва.

Гречишников объяснял Белосельцеву:

– Ты примешь участие в стратегическом совещании, на котором познакомишься с цветом «Суахили». Тебя все знают, некоторых знаешь ты, но ты не догадывался, что они, как и ты, – творцы единого Проекта. Здесь будут наши прежние товарищи по «конторе» и новые интеллектуалы разведки. Тут будут математики, антропологи, специалисты по психоанализу и «организационному оружию». Здесь будут журналисты, которых ты воспринимал как врагов. Будут политики, которых ты считал предателями. Все мнимо, все относительно, все плод конспирации «Суахили». В Сочи, в стороне от досужих глаз и московских холодных дождей, на закрытой даче мы будем перемежать мозговые атаки с купанием в теплом море, интеллектуальные разработки с музыкой легкого джаза. Обсудим новую фазу проекта. В этой новой фазе тебе, умудренному испытаниями и ошибками, наделенному огромным прошлым и настоящим опытом, надлежит возглавить аналитический центр «Суахили», который станет заниматься ситуационным анализом. Война и общественное сознание. Отставка Истукана и образ обновленного лидера. Коррупция в верхах и методики управления элитами. Это огромная задача, непомерная ответственность, твой долг перед «Суахили».

Белосельцев жадно слушал. Он снова жил, снова думал и действовал. Был по-прежнему один, внедрен глубоко в тыл врага, без связи с Центром. Но война его продолжалась.

Он не мог предсказать, когда, при стечении каких обстоятельств «Проект Суахили» рухнет. Но крах его был предрешен. Проект обладал колоссальной мощью. На него работали разведки мира, его питали мировые богатства, ему служили самые сильные и дерзкие умы человечества. Но Белосельцев, одинокий и слабый, замурованный в толщу проекта, опекаемый зоркими стражами, под неусыпным контролем врагов, предчувствовал крах «Суахили». Он, Белосельцев, и был тем пределом, за который не шагнет «Суахили». Остановится беспомощно перед пузырьком света, что, подобно светлячку, витает в душе. В нем заключалось бессмертие, божественная красота, возможность небывалого чуда. Обращение времени вспять. Спасение любимых и близких.

Они приехали во Внуково, на правительственный аэродром, где у здания порта на влажном, голубоватом бетоне стояли два самолета, готовые к рейсу. Огромный президентский «Ил», белоснежный, с синей надписью «Россия», и белый, двухтурбинный «Ту». На стоянке автомобилей было тесно от лимузинов, толстозадых «мерседесов», узконосых «вольво», высоких мордастых джипов. Тут же расхаживали их хозяева, ожидая приглашения в самолет. Белосельцев видел, как они окружили Гречишникова, как бодро и твердо, на правах благожелательного руководителя, тот пожимает им руки, каждому говорит приятное и важное слово, отчего рассеянная и лениво фланирующая толпа наполняется энергией, оживлением, готовностью осмысленно и слаженно действовать.

Он увидел здесь нескольких молодых генералов ФСБ, занимавшихся борьбой с терроризмом, политической оппозицией и аналитикой. Здесь был именитый телеведущий, который отличался резкой и оригинальной манерой – всегда слыл подопечным магната Зарецкого, но после смерти последнего легко, словно нарядная крылатая мушка, перескочил с подломленного цветка на другой, такой же медоносный и сладкий. Тут были политологи конкурирующих направлений, жарко и беспощадно уничтожавшие друг друга в телевизионных баталиях, но здесь, у самолета, собравшиеся в дружную стайку. Среди гулявших, чуть особняком, с видом некоторого превосходства, прохаживался известный «политтехнолог», слывший за «серого кардинала», творца дворцовых интриг. Некоторые издали кланялись Белосельцеву, некоторые подходили и пожимали руки. Одних он узнавал, других едва помнил, третьи были ему незнакомы. Эта была элита «Суахили», ее коллективный мозг, его «роза ветров», разносившая по всем направлениям семена заговора.

Сквозь открывшиеся ворота на территорию аэродрома, с затихающим выдохом сирены, меркнущим фиолетовым лучом «мигалки», влетали машины. Из переднего джипа, распахивая и не закрывая двери, высыпала охрана, в раздутых пиджаках, с рациями, с тонкими проводками, уходящими сквозь ушные раковины в глубь черепов. Из второго ослепительно черного лимузина вышел Избранник, маленький, легкий.

Все собравшиеся, увидев Избранника, потянулись к нему, словно к магниту. Избранник улыбался им всем, и никому в отдельности. Здоровался со всеми сразу, прижимая руку к груди, глядя сквозь них в далекие пространства, где блуждали лучи и синие тени. Лишь один Гречишников приблизился к Избраннику, обменялся рукопожатием, что-то негромко, наклонившись, говорил ему. Тот тихо внимал, улыбался, послушный, согласный со всем наперед, но Белосельцеву издали чудилась в Избраннике странная отрешенность, невнимание к тому, о чем говорит Гречишников. Словно эти слова не имели для него смысла, а смысл имели блуждающие сквозь тучи лучи осеннего солнца, поджигавшие на далеких лесах красные и желтые пятна.

– Наш-то Избранничек входит во вкус. Еще не Президент, а летает на президентском самолете. Вот и охрану себе сменил. Сам, говорят, подбирал. – Копейко усмехался, словно прощая баловнику его детские шалости. – Надо пригласить к себе начальника охраны и положить ему второе жалованье, из наших рук. Так будет легче охранять, – хмыкнул Буравков, и оба они шагнули сквозь толпу, расположившуюся по силовым линиям на разном расстоянии от Избранника. Белосельцев остался один, наблюдая, как с борта могучего спецсамолета с надписью «Россия» спускается летчик.

– Виктор Андреевич, – услышал за своей спиной Белосельцев. Оглянулся – перед ним стоял Кадачкин, круглолицый, синеглазый, с белесыми офицерскими усиками, отросшими после их последнего свидания. В его ухе, на прозрачной пластмассовой скобке, был укреплен миниатюрный микрофон с едва заметным, скользнувшим за ворот проводком. – Слушай меня внимательно и делай все, что я тебе скажу. – Он улыбался так, словно не приказывал Белосельцеву, а любезно расспрашивал о здоровье. – Сейчас мы сядем в машину, уедем отсюда, и ты не будешь меня ни о чем расспрашивать. А только верить мне, как своему другу, который уже два раза спасал тебе жизнь. Считай, что это третий раз. Так же улыбаясь, он направился на стоянку. Усадил в зеркально-черную «ауди» Белосельцева, сам сел за руль. Ловко вывернул со стоянки, удаляясь от многолюдной свиты, все еще окружавшей Избранника. Кивнул, как знакомому, постовому у ворот, выкатил на шоссе. Быстро достиг главной, переполненной машинами трассы, но помчался не к Москве, а в противоположную сторону. Очень скоро свернул к обочине.