Легс Макнил - Прошу, убей меня.

Он все смеялся, и я сказал: «Поверить не могу. Ты чем занимался?» Думаю, он давал мужикам отсасывать в машине.

Да, он сильно переменился. Занялся проституцией. Забавно, особенно если знать, каким он был раньше — воспитанный тайваньский парень, математический талант Колумбийского универа, пианист. И вот он дает отсасывать туристам на Пятьдесят третьей и Третьей, а все из-за одной песни Ramones.

Так что, по ходу, рок-н-ролл действительно дурно влияет на людей, да? Потом он подружился с Heartbreakers, тоже, наверное, не лучшее, что стоило бы делать.

Сейчас он уже умер.

Снова наркотики

Я жду своего… бармена. Интервью с Дэнни Филдсом, пленка 3, 9 февраля 1994 года, Нью-Йорк.

Дэнни Филдс: Лу для меня был кем-то, кто только пел о героине. Все время от времени торчали на спиде, но я никогда не видел, чтобы он торчал так, как Грязная Рита, или Ундина, или другие крутые спидовые чуваки. По-моему, Лу больше хотелось не торчать, а петь об этом. Он точно пробовал дурь, но не помню, чтобы когда-нибудь отрубался. Он всегда был в форме. Может быть, ему была по приколу романтика самого ритуала. Контакты с дилерами.

Я никогда не видел героин. Вообще не видел никаких наркотиков на Фабрике. Лу Рид в основном пил. Люди преувеличивают. Хвастаются, как они торчали по-черному, а на самом деле только бухают.

Сленг нью-йоркских наркоманов. Интервью с Филипом Маркейдом, пленка 1, 22 апреля 1995 года, Нью-Йорк.

Филип Маркейд: Когда я первый раз встретил Сида Вишеса, было очень смешно. Я шел по Двадцать третьей стрит. В мастерскую, забрать из ремонта пылесос. Прохожу мимо «Челси», и тут выскакивает Нэнси Спанджен и кричит: «Филип!»

Я ее не видел с тех пор, как она ездила в Англию, несколько месяцев. Говорю: «Здорово, как поживаешь?»

Она говорит: «Сейчас Сид выйдет. Ты обязан с ним познакомиться».

И вот наружу выходит Сид, такой, знаешь, в собачьем ошейнике, все дела. Нэнси говорит: «Сид, это Филип. Мой друг, про которого я тебе рассказывала в Англии».

Мы здороваемся, я не двигаюсь с места, и она спрашивает: «У тебя какие-то дела?»

Я говорю: «Ну, я тут шел забрать кое-что… дурацкая, в общем, штука, просто пылесос».

У Сида глаза загорелись. Он подбирается поближе и спрашивает: «Что забрать?»

Я говорю: «Ну, понимаешь, пылесос».

Он выпучивает глаза, очень ему стало интересно. Придвинулся уже вплотную и продолжает: «Пылесос, понятно. А что это такое?»

Ха-ха-ха! Он подумал, что это какая-нибудь дурь или что-то еще из наркоманского сленга, типа пылесос!

Ну, я и отвечаю: «Понимаешь, пылесос. Такая штука, которой чистят ковры. Типа, врубаешь его, и он начинает так «уууууууу»», — и тут вдруг врубаюсь, что объясняю Сиду Вишесу, что такое пылесос, ха-ха-ха! А он смотрит на меня, типа: «Что за хуйню он порет?» Типа: «Да, да, ага, конечно».

Ха-ха-ха, вот так я познакомился с Сидом Вишесом.

Снова рок-н-ролл Толстый Фонзи. Интервью с Большим Диком Манитобой, пленка 4, 11 июня 1990 года, Нью-Йорк.

Большой Дик Манитоба: Список тех, с кем мы выступали, — это «Кто есть кто» американского рока. То есть по крайней мере по разу мы играли вместе с Kiss, вместе с Бобом Сигером, с AC/DC, Cheap Trick, Dead Boys, Styx, Uriah Heep, Foreigner, Rush. Все они козлы, кроме AC/DC.

Джин Симмонс, наверное — самый большой козел, какого я только встречал за свои пятнадцать лет в рок-н-ролле. Нас выкинули из тура Kiss, потому что я говорил на идиш. Я типа сказал несколько слов на идиш Джину Симмонсу, серьезному религиозному еврейскому чуваку.

К тому же однажды я услышал их вопли на сцене и подумал: как же это убого. По-моему, Пол Стенли орал: «Хотите рок?» Так что на следующий вечер я крикнул то же самое, и это был наш последний день в туре. Мне сказали что-то вроде того, что я был похож на толстого Фонзи, ха-ха-ха!

Отлично. Лучший комплимент трудно представить.

Извини, мама. Интервью с Питером Джорданом, пленка 2, 22 сентября 1994 года, Нью-Йорк.

Питер Джордан: Когда я только начинал играть, где-то в 1965-м, как-то я стою с гитарой посреди своей комнаты, въебенил усилок на полную и ору: «На хуй!», — без перерыва, во все горло. И хуярю на гитаре.

Мама открывает дверь. Типа, мой дом, моя спальня, что тут вообще происходит?

И получается что-то типа: «На хуй! На хуй! На хуй! На хуй! Ой, мам, извини».

Она такая: «Что ты делаешь?»

А я не знал, что сказать. Не мог объяснить ебучие мотивы своего охуенно антисоциального поведения.

Music Machine. Интервью со Скоттом Эштоном, пленка 3, 15 февраля 1995 года, Анн-Арбор.

Скотт Эштон: С Джонни Роттеном я познакомился в Англии уже после того, как распались Sex Pistols. Это было, когда мы с Фредом Смитом и Гэри Расмуссеном работали с Игги. По-моему, во время тура «Lust for Life», потому что я не ходил «клубиться» — думал, что это совсем глупо. И мы отказывались играть «China Girl». Я не люблю эту песню. Игги хотел ее спеть, но мы мычали и мямлили до тех пор, пока до него не дошло.

Мы выступали в «Music Machine», и после окончания за кулисы подошли Боуи и Роттен. Все сидят там за большим столом, и Боуи с Игги открытым текстом объясняют Джонни, что ему нужно делать. Ну типа: «Сделай вот это, пошли тех чуваков, соберись, пойди поговори вот с кем…» А он просто сидит и молчит. В конце концов Джонни встал и сказал: «Идите на хуй. Заебали».

Он подошел к нам с Фредом и Гэри, у Фреда оставалась четверть бутылки вискаря, и он говорит: «Можно?» И потом: «Вот с вами я бы посидел, народ». До этого я как-то не обращал на него внимания. А теперь подумал: «Нормальный чувак. Только что послал на хуй Игги и Боуи».

Гостиничный сервис. Интервью с Ли Блэком Чайлдерсом, пленка 7, 26 января 1994 года, Нью-Йорк.

Ли Чайлдерс: Видели заднюю сторону «LAMP»? Там, где отпечатки пальцев? Никогда не задумывались над тем, почему там эта куча отпечатков? Ну так вот. Я с ними вместе не мотался, Гейл мне рассказала.

Кажется, они приехали в Лидс. В комнате она и пара музыкантов из группы, и тут они слышат стук в дверь. Входит чувак с пушкой: «Спокойствие, спокойствие, не волнуйтесь. Я из охраны. Ловим террориста».

Гейл говорит: «Ясно».

Тогда он сказал: «Я вынужден задержать вас на некоторое время ради вашей собственной безопасности».

Гейл сказала: «Ладно».

Время идет, чувак сидит, наведя на них ствол, и в основном молчит. Гейл пытается завязать разговор, но у нее не очень получается. Потом из вестибюля позвонил Уолтер и говорит: «Гейл, жрать охота. Спускайся и купи нам завтрак».

Гейл говорит ему типа: «Слушай, меня тут задерживают. Очень важно. Если уйду, я труп».

Уолтер говорит: «Странная ты какая-то. Я сейчас поднимусь».

Приходит Уолтер. Тук-тук-тук, открывает дверь — и чувак с пушкой тоже берет его в заложники. И так всех. Как в фильмах у братьев Маркс,[84] ага? Очевидно, они все приходили к Гейл в комнату, потому что, кроме нее, ни у кого не было денег.

И вот они все сидят под стволом, и, к высочайшей чести Гейл, она совершенно спокойна. Она разговаривает с ним.

Типа: «Что тут вообще происходит? Вы что, больной? Мы рок-н-ролльная группа, мы не террористы. Заканчивайте, потому что нам через двадцать минут надо идти на прослушивание».

Он отвечает: «Сидите тихо, мэм».

Наконец он встал и говорит: «Все чисто. Я пошел», — и пошел.

Оказывается, чувак был известный псих и давно уже этим занимался. Когда приехала полиция, им пришлось снять у всех отпечатки пальцев, чтобы потом искать его отпечатки по несовпадениям.

Естественно, полицейские заявили, что они ничего не могли сделать, но вообще вели себя очень вежливо. Гейл сказала: «О, из этого получатся классные сувениры. Можно мне взять?», — и они сказали: «Конечно». Потом она отдала их Крису Стэмпу, и он сделал из них обложку.

Снова в упадке Психнациевробаблотелки. Интервью с Роном Эштоном, пленка 5, 27 июня 1994 года, Анн-Арбор.

Рон Эштон: Игги был полный дебил. Занимался такой дурью — клеил богатых евреек. У него была одна очень богатая еврейская телка по имени Алекс. А у нее была закадычная подруга Джорджия. Игги начал приводить их к нам, но сам всегда был под таким кайфом, что они начинали докапываться до меня — из-за всех этих нацистских штучек. Стали такие психнациевробаблотелки.

То есть я использовал Игги.

Тогда я начал немного понимать его: как он сам использовал их и почему им надоедал. Кончилось тем, что я тоже стал их использовать, вместе с их лимузинами. Я появлялся в доме Алекс — в «Большом Доме» — и говорил: «Блин, а если придет твой отец?»

Алекс говорила: «Слушай, дом такой большой, что у него есть целое отдельное крыло, и ему все равно. Мне послать горничную за дурью?»

И я типа: «Оооооо!»

Понимаешь, вот это мир Игги. Он надувал их как мог. Но как только я что-нибудь говорил, Игги сразу: «Нет, да ты что, чувак!»