Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы

— Представь себе, она очень изменилась. Больше не доводит меня до белого каления. Стала мягче, приветливей…

— А ты сама как? Я тебя тоже редко вижу в последнее время.

— Работаю. Мы все работаем дома. У меня в квартире жутко рабочая обстановка.

Она лукаво засмеялась, потом ласково, открыто улыбнулась сестре. Ирис сразу узнала эту улыбку веселой, счастливой женщины: больше всего на свете она желала бы оказаться на ее месте. На миг захотелось спросить: «Как у тебя это получается Жозефина?», но вот ответ ей слышать не хотелось.

Больше они ничего друг другу не сказали.

Жозефина ушла, обещав зайти снова. Ирис, как срезанный цветок, ее нужно вновь посадить в плодородную почву… Ей надо пустить корни. Пока ты молод, не думаешь о корнях. Они напоминают о себе к сорока годам, когда уже не можешь рассчитывать на юный пыл, на душевные порывы, когда незаметно стирается красота, когда подводишь итоги тому, что совершил и что испортил. Тогда-то и обращаются к корням, черпают из них новые соки, новые силы. Они незаметно поддерживают нас. «Я всегда рассчитывала на себя, на свою работу маленького трудолюбивого муравья, в самые тяжелые моменты у меня была диссертация, исследования, доклады, конференции, мой любимый двенадцатый век, который никогда не подводил меня и говорил: „Держись!“ и Элеонора, всегда готовая подбодрить и протянуть мне руку помощи!»

Она припарковалась возле дома, выгрузила продукты, которые купила по дороге к Луке. Еще есть время приготовить ужин, Гэри, Гортензия и Зоэ вернутся только через час, не меньше. Она вошла в лифт, нагруженная пакетами, упрекнула себя, что не достала заранее ключи, все пакеты попадают на пол… Вышла на своем этаже, нащупала выключатель.

На площадке ее ждала женщина. Жозефина напряглась, чтобы вспомнить, где же она ее видела, и тут в голове возник красный треугольник: Милена! Маникюрша из парикмахерской, женщина, которая уехала с моим мужем, женщина с красным локтем. Кажется, целая вечность прошла с тех пор, как она в ярости раскрашивала треугольник, подобный тому, что торчал из окна машины.

— Милена? — неуверенно спросила она.

Женщина кивнула, помогла ей собрать пакеты, которые повалились-таки на пол, когда Жозефина доставала ключи. Они прошли в квартиру и уселись на кухне.

— Мне надо приготовить ужин детям. Они скоро вернутся из школы.

Милена привстала, чтобы уйти, но Жозефина ее удержала:

— У нас есть время, они придут только через час. Хотите что-нибудь выпить?

Милена помотала головой, и Жозефина предложила ей посидеть, пока она разберет покупки.

— Дело в Антуане, да? С ним что-нибудь случилось?

Милена кивнула, ее плечи задрожали.

Жозефина взяла ее за руки, и Милена разрыдалась у нее на плече. Жозефина укачивала ее, успокаивала. «Он умер, да?» Милена сквозь слезы проронила: «да», и Жозефина крепко прижала ее к себе. Антуан мертв, не может быть… она тоже заплакала, и обе они долго всхлипывали, обнявшись.

— Как это случилось? — спросила Жозефина, когда наконец выпрямилась и вытерла слезы.

Милена рассказала все. Про ферму, про крокодилов, про Понга и Минг, про Бэмби. Про то, как работать становилось тяжелее день ото дня, про крокодилов, которые не хотели размножаться и рвали на части всех, кто к ним приближался, про рабочих, которые не хотели трудиться и разворовывали кур.

— Антуан все чаще погружался в себя, в свои мысли. Он был здесь — и как бы не здесь. По ночам шел разговаривать с крокодилами. Каждый вечер одно и то же: я, мол, пойду поговорю с крокодилами, они должны меня выслушать… как будто крокодилы умеют слушать! Однажды он ушел, как всегда, зашел в болото, Понг научил его, как это правильно делать, как подходить к ним, чтобы они не тронули. Они сожрали его целиком!

Она вновь разрыдалась и достала из сумки платок.

— От него почти ничего не осталось. Только часы для дайвинга, что я ему подарила, и обувь.

Жозефина вздрогнула, подумав о дочках.

— Не стоит пока говорить девочкам, — сказала она. — У Гортензии через неделю экзамены, а Зоэ такая чувствительная… Я постепенно их подготовлю. Сначала скажу, что он исчез, что его нигде не могут найти, и потом уж как-нибудь выложу правду. В любом случае, — продолжала она задумчиво, словно разговаривая сама с собой, — он им давно не писал, давно не звонил. Он почти исчез из их жизни. Они еще долго не будут спрашивать меня о нем… Я им потом скажу… потом… не знаю когда… сначала скажу, что он уехал куда-то подыскивать место для нового питомника… а потом… ну, посмотрим.

И тут воспоминания обрушились на нее.

Их первая встреча. Он тогда заблудился в Париже. Держал в руке план города и пытался в нем разобраться. Она приняла его за иностранца. Подошла и произнесла, тщательно выговаривая слова: «Могу я вам чем-то помочь?» Он растерянно взглянул на нее и объяснил: «У меня важная встреча, деловая встреча, я боюсь опоздать». «Это недалеко, я провожу вас», — сказала она. День был чудесный, отличная погода, первый летний день в Париже, она была в легком платье, только что выиграла конкурс и получила место. Ходила довольная, счастливая. Она довела его до нужного ему дома и оставила перед лакированной деревянной дверью на улице Фридланд. Он вспотел. Вытирая лицо, беспокойно спросил ее: «Я прилично выгляжу?» Она засмеялась и ответила: «Безупречно!» Антуан поблагодарил ее взглядом побитой собаки. Она очень хорошо помнила этот взгляд. А тогда подумала «Вот хорошо, оказала ему услугу, сделала сегодня доброе дело, у бедняги был такой несчастный вид…» Да, именно в таких выражениях она подумала о нем. Он предложил ей сходить в кафе после его собеседования: «Если все будет хорошо, отпразднуем мое новое назначение, а если нет, вы будете меня утешать». Она решила, что приглашение высказано довольно неуклюже, но тем не менее согласилась. «Помню, я согласилась, потому что не боялась его, потому что погода была хорошая, потому что делать мне было нечего, а опекать кого-то — приятно. Он смотрелся потерянным в этом слишком большом городе, в этом слишком большом костюме, с этим планом в руках, который он не мог разобрать, с каплями пота на лице». Пока ждала его, решила прогуляться по Елисейским Полям, купила ванильно-шоколадное мороженое и губную помаду. Потом вернулась за ним к той же деревянной лакированной двери. И застала там энергичного, пылкого, уверенного в себе, даже властного мужчину. Она не могла понять: то ли сама придумала его образ во время прогулки, то ли плохо его разглядела при первой встрече. Теперь он предстал в новом свете: мужественный, убедительный, остроумный. «Все прошло как по маслу, — сказал он ей. — Я принят!» И пригласил ее на ужин. Весь вечер говорил о будущей работе, он будет делать то, он будет делать это, она слушала, и ей хотелось расслабиться, покориться ему. Он был таким надежным, таким привлекательным. Потом она часто думала о том, насколько по-разному можно увидеть одного и того же человека и как понять, под каким углом зрения нам открывается истинное его лицо. И меняется ли в зависимости от этого наше отношение к нему. Если бы его не взяли на работу, и он бы остался таким же, грустным, потным, растерянным, — согласилась бы она? «Не думаю, — честно признала Жозефина. — Я бы пожелала ему удачи и ушла бы, не обернувшись». Так от чего зависит рождение чувства? От некого мимолетного, неуловимого, изменчивого впечатления? От образа, который меняется, давая возможность домысливать его по своему вкусу? Потом, предлагая ей руку и сердце, он был таким сильным и мужественным. Вот она и согласилась. Но еще несколько лет не могла привыкнуть к разнообразным сторонам его сложной натуры.

«А теперь не осталось ни сторон, ни натуры. Он умер. Мне осталось только воспоминание о непостоянном, но милом и нежном человеке. Может, ему нужна была не такая жена, как я».

— Что вы собираетесь делать? — спросила Жозефина у Милены.

— Пока не знаю. Может быть, уеду в Китай. Не знаю, говорили вам девочки, но я начала там свой бизнес.

— Да, они мне рассказывали.

— Думаю, все-таки поеду туда, заработаю много денег.

Глаза ее загорелись. Чувствовалось, что она думает о своих планах, о заказах, о будущих прибылях.

— В любом случае, вы должны попробовать… отвлечетесь.

— В любом случае, выбора у меня нет. У меня ничего не осталось, я все свои сбережения отдала Антуану. Ох! Вы не подумайте, будто я что-то у вас прошу! Я пришла совсем не за этим!

У Жозефины действительно возникла задняя мысль, когда Милена заговорила о деньгах. Мелькнуло подозрение: «Она приехала просить меня, чтобы я ей возместила долг Антуана». Но, поймав грустный, добрый взгляд Милены, она упрекнула себя в бессердечии, и тут же попыталась исправить положение:

— Мой отчим торгует с китайцами. Съездите к нему, он может вам что-нибудь посоветовать…