Том Роббинс - Тощие ножки и не только

Ну хорошо, я – художница, я могу принять это. Теоретически. Но как мне применить все это в моей повседневной жизни?

– Тебе придется придумать как…

Значит, все придется самой. Одну секунду, погоди, не исчезай! Ты хотя бы можешь напоследок дать мне совет?

– А тебе нужен еще и совет? (усомнился внутренний голос)

Да, пожалуйста. Небольшой. Хотя бы самый маленький практический совет.

– Ну хорошо. Фишка тут вот в чем: не упускай из виду мяч. Даже когда ты мяча не видишь.

Хватит прикалываться, подумала Эллен Черри Чарльз.

Эллен Черри направилась к выходу. Ей требовалось выйти наружу, и как можно быстрее. Все, что она узнала, казалось ей совершенно естественным, столь же естественным, что и грезы наяву, или озарения, или зрительные игры. Нет, она, конечно, была до известной степени ошеломлена, однако вряд ли напугана или растеряна. Сказать по правде, она пребывала в состоянии, близком к «ух ты!». И все же ей необходимо было сменить место, глотнуть свежего воздуха.

Вместе с ней на улицу вышли еще человек двадцать. И когда Эллен Черри завернула за угол по направлению к Восточной Сорок девятой улице, они последовали ее примеру. И вовсе не потому, что она чем-то привлекла их внимание. Скорее люди пошли за ней, потому что она оказалась во главе группы, которая образовалась сама собой, под воздействием некоего бессознательного импульса.

Эта стайка людей ушла далеко вперед и поэтому не могла слышать того, что происходило в «И+И».

Как раз в тот самый момент, когда вышеназванная стайка сворачивала за угол, Бадди Винклер протолкался сквозь толпу ко входу в ресторан. Когда он оказался внутри и увидел Саломею – она по-прежнему стояла голой (сопровождавшая ее матрона как раз собиралась набросить ей на плечи пальто), – то ринулся к эстраде, едва не сбив с ног Роланда Абу Хади. Последний по какой-то причине стоял на четвереньках, подбирая с пола разбросанные покрывала. «Тварь! Великая любострастница! Блудница вавилонская!» – якобы закричал преподобный Бадди Винклер по свидетельству одного из очевидцев. Другие свидетели происшедшего уверяли, что Винклер просто что-то рычал и брызгал слюной. Все сходились в одном – проповедник набросился на девушку и вцепился ей в горло.

Детектив Шафто пристрелил его из пистолета.

В ресторан, размахивая оружием, вбежали два охранника. Они в точности подражали героям боевиков. Саломею подстрелили случайно, Шафто – более или менее намеренно.

Оба – детектив, и танцовщица – получили довольно серьезные ранения, однако и тот и другая остались живы.

Джеки Шафто, после того как снова встал на ноги, уволился из полиции, вышел на пенсию и посвятил себя – хотя и с умеренным успехом – живописи. Как он любил подчеркнуть, в своем творчестве он испытал значительное влияние Эллен Черри Чарльз. А еще Шафто навсегда перестал ходить на футбольные матчи и больше никогда не смотрел их по телевизору.

Как только девушка-танцовщица арабо-израильского происхождения, именовавшая себя Саломеей, научилась дышать самостоятельно, без помощи аппарата «искусственное легкое», родственники быстренько вывезли ее из страны – предположительно в Ливан, это продолжение земли Ханаанской, некогда называвшееся Финикией.

В вечернем воздухе кружились редкие снежинки размером с почтовую марку. Было не слишком холодно, что в общем-то радовало Эллен Черри, которая поленилась надеть пальто. Проходя мимо собачьего салона красоты Мела Дэвиса, она слегка поежилась, однако причиной тому была вовсе не погода. Если мы творцы всего на свете, думала она, то почему творим салоны красоты для собак? Суши-бары – это еще куда ни шло. Что, кстати, вполне понятно, потому что Эллен Черри и пестрая экзальтированная толпа, что шла за ней по пятам, миновали их несколько десятков, закрытых на выходной день. Казалось, зеленые печурки для приготовления васаби[xi] выстроились шеренгой вдоль ночной улицы.

Когда группка приблизилась к Лексингтон-авеню, до их ушей донеслось гудение клаксонов бессчетных автомобилей, что было не вполне обычно для воскресного вечера. Так что не пребывай «пилигримы» в состоянии великого блаженства, кое-кто из них наверняка принял бы звуковые сигналы на свой счет. На обычно сонной в это время суток Парк-авеню гул автомобильных сигналов раздавался еще громче, а на Мэдисон-авеню люди что-то кричали из открытых окон отелей и автомобилей. На подходе к Пятой авеню Эллен Черри остановилась, чтобы разобрать, что же, собственно, кричит народ. Те, что шли за ней, тоже остановились, последовав ее примеру. Удалось различить настоящий гул. Он доносился откуда-то издалека – невнятное пение, радостные возгласы и какой-то ритмичный грохот, как будто на автомобильной стоянке на расстоянии нескольких кварталов отсюда возродился вудстокский фестиваль рок-музыки. Наконец у «пилигримов» появилась конкретная цель. Они пересекли сначала Пятую, потом Шестую авеню и повернули на юг, откуда доносился шум. Во главе по-прежнему шагала, ведя за собой, официантка Эллен Черри.

На Таймс-сквер бушевало ликующее людское море. Вся площадь была запружена тысячами, а возможно, и десятками тысяч людей. Огромная шумная людская масса, подобно обретшему душу холестерину, на протяжении нескольких кварталов во всех направлениях закупорила каждую транспортную артерию. Водители что было сил жали на клаксоны, правда, скорее от злости и раздражения, нежели от радостного воодушевления. Что касается большинства пешеходов, то они, как древние воины, истошно вопили, пританцовывали, подпрыгивали, ритуально ударяли друг друга в ладони и показывали небесам средний палец. Блаженно улыбающиеся юноши всех цветов кожи потягивали пиво из квартовых бутылок, захорошевшие от алкоголя девушки устраивали сеанс блиц-стриптиза, демонстрируя окружающим бюст, как то обычно водится на маскараде Марди-Гра в Новом Орлеане. Кстати сказать, все это здорово напоминало этот самый маскарад, разве что в воздухе порхали снежинки, а на празднующих не было карнавальных масок. Это действительно было шумное празднество – мощное, безудержное, бесшабашное, и ошеломленная стайка тех, что пришли сюда из ресторанчика «Исаак и Исмаил», мгновенно поняли: в эти мгновения на Таймс-сквер празднуется конец иллюзии, разоблачение – в буквальном смысле – великой Тайны, рождение прекрасного нового века.

Даже Эллен Черри на миг подумала, что этот спонтанный выброс неукротимой человеческой энергии вызван к жизни Танцем Семи Покрывал. Однако в следующий миг до нее дошло, что же именно столь бурно и бесшабашно празднует народ. А праздновал он победу Нью-Йорка в финальной игре на Суперкубок.

Работая локтями, Эллен Черри направилась против людского потока, с трудом пробиваясь к выходу с Таймс-сквер, в то время как сотни других людей двигались как раз ей навстречу. В какой-то момент ее движение блокировала группка парней из Нью-Джерси.

Протиснуться сквозь них ей не удалось, и она воспользовалась временной задержкой, чтобы пробежать глазами первые полосы газет в киоске. Одна весьма внушительных размеров статья описывала ситуацию в Иерусалиме. В первом абзаце сообщалось о том, что отряд израильских солдат при помощи бульдозера заживо похоронил под обломками дома с полдесятка молодых арабов с Западного берега (одному из детей было одиннадцать лет), которые, как им показалось, закидали камнями армейские грузовики. Во втором абзаце описывалось то, как в уличном кафе в Иерусалиме пара палестинцев заколола ножами четверых ни в чем не повинных мирных израильских граждан и одного американского туриста. Нанося своим жертвам ножевые удары в живот, сердце и легкие, они кричали: «Аллах Акбар!»

Эллен Черри пришла в ужас от прочитанного и поспешила отвести взгляд. Отвернувшись, она заметила небольшую прогалину в толпе, в которую и поспешила юркнуть. Она толкалась, ее толкали, и вскоре человеческий поток снова вынес ее на Пятую авеню. Здесь она зашагала в северном направлении, где толпа значительно поредела, а гул с каждым шагом звучал все глуше. Когда она добралась до собора Святого Патрика, то была на улице едва ли не единственным пешеходом, хотя Таймс-сквер за ее спиной гудела, как отдаленный водопад попугаев и суповых кастрюль, а каждый второй проезжающий мимо автомобилист от всей души давил ладонью на клаксон.

Возле собора Эллен Черри замедлила шаг. Совершенно неожиданно за решеткой на уровне лодыжек мелькнуло – или ей только показалось, что мелькнуло, – нечто похожее на пурпурный лоскут. Это настолько напомнило ей одно из покрывал Саломеи, которые та роняла на пол, что Эллен Черри решила, что в данную секунду стала жертвой обычной галлюцинации.

«Похоже, теперь они будут мне мерещиться повсюду, – подумала она. Я действительно как под гипнозом».

Она прошла еще несколько ярдов и остановилась на том месте, где когда-то выступал Перевертыш Норман. Намеренно, с максимально возможной точностью, поставила ноги на то место, где обычно стоял он. Затем зажмурилась и попыталась на какую-то долю дюйма повернуться налево. Однако ее, казалось бы, предельно медленное вращение на самом деле было чересчур быстрым и доступным глазу.