Сара Раттаро - Я сделаю с тобой все, что захочу

– Я тоже, – и замолчала, чтобы со страху не наговорить лишнего.

Он улыбнулся и с силой привлек меня к себе.

Ран на мне не было, но мне казалось, будто я истекаю кровью.

– Пойдем, нас ждут, – сказал он и поцеловал меня в сомкнутые губы.

Я вцепилась в металлические перила и ощутила грызущую боль в желудке.

Язавела двигатель, включила заднюю, первую, вторую передачу, пролетела перекресток на желтый свет. Резкий звук клаксона заставил меня притормозить. Нет, эту машину я не заметила. Она выезжала справа, и я должна была ее пропустить. Но я торопилась – это отчетливо читалось на моем лице. Неужели кто-то еще этого не понял? Водитель яростно жестикулировал, осыпал меня оскорблениями – «Ослепла, что ли?» – но мне некогда было объясняться.

Лента асфальта стелилась подо мной, лицо освещали фары автомобилей.

Я решительно противостояла потоку машин, который просыпается в семь утра и успокаивается, лишь достигнув определенного уровня, как поток воды, натолкнувшийся на препятствие.

Радио молчало – я хотела побыть одна.

Припарковавшись у дома, я проскользнула в приоткрытую дверь подъезда и через две ступеньки помчалась наверх.

Прочитав наши имена у звонка на двери нашей квартиры, я впервые поняла, что они означают: нам следовало сидеть взаперти и не высовываться. Когда любишь кого-то, нужно придерживаться четко определенных правил и, не задумываясь, исполнять заученные па, ведь за каждой из этих дверей своя сцена, на которой разыгрывается свой спектакль.

Я пересекла коридор и вошла в твою комнату.

На столе лежали раскрытые книги, которые вы взяли в библиотеке.

Я улыбнулась, включила твой компьютер и ввела пароль.

Пока на экране постепенно возникали привычные иконки, я взяла из лотка принтера лист бумаги и принялась писать. Писала долго, ни разу не сбившись, но трижды прерывалась: мешали слезы. Потом попыталась перечитать свое послание, но не смогла: мне вдруг показалось, что если я не дочитаю до последней строчки, то еще останется надежда…

Впрочем, все на свете рано или поздно подходит к концу: день и ночь, лето и зима, поцелуй и любовь, вино за ужином, цикл посудомоечной машины после ополаскивания, бензин – даже когда бак полон, запасы дров и провианта, курс терапии и интересный рассказ, перерыв на обед и очередь у ларька, сказка и дурной сон. В комоде кончаются носки, в шкафу – одежда. Иссякают машины в гараже и письма в почтовом ящике. У заключенных истекают тюремные сроки. Уроки прекращаются, когда звенит звонок. Заканчиваются войны, болезни, экзамены и сахар. Даже музыка стихает, когда убираешь руки с клавиш фортепиано.

Всему приходит конец – может, однажды и конец света настанет.

Я поднялась, неспешно подошла к твоей кровати и положила на нее записку.

Потом села на кровать, схватила в охапку твою подушку и поднесла ее к лицу: мне необходимо было ощутить твой запах, Луче, если я не могла к тебе прикоснуться.

Я окинула взглядом твою комнату: твои постеры и рисунки, фотографии, где ты строишь гримасы вместе с подружками. Бронзовый кубок за третье место на школьном теннисном турнире. Твою одежду на спинке кровати. Беспорядок, в котором я видела ту часть меня самой, что передалась тебе. Не бог весть что – наверное, я могла бы постараться и получше.

– Луче!!! – прокричала я, уставившись в потолок, а затем сжала руки так сильно, что костяшки пальцев побелели как молоко.

Присев за письменный стол, я пошевелила мышкой, чтобы ожил монитор, вышла в Интернет и отключила все фильтры, которые твой отец

установил пару лет назад, чтобы ты не могла попасть ни на какие опасные сайты.

Только тогда я начала поиск.

Непростой.

Безжалостный.

Точный.

Конкретный.

Подробный.

Неопределенный.

Долгий.

Как найти то, в чем я так отчаянно нуждалась? «Рассуждай, как тот, кто размещает информацию, а не как тот, кто ищет», – повторяла я про себя. В строке поиска я напечатала пять существительных, после чего меняла их последовательность четыре раза. После каждого клика я вновь и вновь просматривала страницу, но не опускалась дальше пятой ссылки – где-то читала, что соответствие искомому слову теряется после нескольких первых результатов.

Я вчитывалась, пыталась отыскать интересующие меня слова, не теряя времени на вступительные замечания. В очередной раз я упрекнула себя,

что так и не записалась на курсы скорочтения, которое одно время так меня увлекало. Сейчас это пригодилось бы. Я бы, как радар, мгновенно и безошибочно просканировала Всемирную паутину.

Я проверила время на мобильном телефоне и почувствовала облегчение.

Опустив голову на клавиатуру, я прикусила губу. Нужно выбросить все из головы.

Абсолютно все.

Даже Луче и Карло.

На глаза опять навернулись слезы, и я подумала: правильно ли я поступаю? Стоит ли сейчас терять время за компьютером в бесконечных поисках того, что и объяснить-то сложно, а не то что найти, или все-таки было бы лучше сидеть у кровати дочери, держать ее за руку и, возможно, в последний раз рассказывать ей, как сильно я ее люблю?

От этих мыслей внутри меня образовалась пустота.

Я старалась не окаменеть, а хотя бы на этот раз дойти до конца, поверить своей интуиции и сделать что-нибудь ради нее.

Ради вас.

Когда я снова положила руки на клавиатуру, меня как будто озарило, и я взмолилась, чтобы на этот раз мне повезло.

Я напечатала несколько слов, и перед моими глазами возникло решение проблемы.

Довольно долго я читала, скачивала и сравнивала тексты и картинки. Не теряя времени на слишком длинные рассказы, я тщательно анализировала реплики на форумах, пыталась как можно больше понять. Перед зеркалом я отрепетировала несколько жестов и распечатала все то, что не смогла запомнить.

Вскочив со стула, я схватила мобильник, сумку и выбежала из дома. Компьютер так и продолжал работать, а на кровати Луче осталась моя записка.

От Массимо не было вестей очень долго. Я пыталась ему звонить, но он не отвечал. При каждом звонке телефона у меня болезненно сжимался желудок. Я чувствовала себя виноватой перед ним и перед Карло и в конце концов стала их путать, как будто их очертания наложились у меня в голове одно на другое.

К трем часам дня мое лицо становилось красным и опухшим от слез. Рыдания не слишком облегчали душу, но не плакать было еще тяжелее. Плакала я от стыда, и от этого становилось еще больнее. Анджела как-то раз нашла меня в подсобке нашей галереи.

Это помещение стало моим прибежищем греха. Здесь царил беспорядок, сюда приходили, чтобы выпить кофе и погреться, когда зимой входная дверь то и дело открывалась, выстуживая всю галерею. Здесь мы доверяли друг другу свои секреты. А теперь я сидела здесь и рыдала.

Она взглянула на меня и села рядом. Ощутив ее руку на своей голове, я принялась рыдать – бурно, с упоением. Если бы жидкость, накопившаяся во всех отсеках моего существа, не находила выхода, меня бы уже затопило, как город во время наводнения.

Я была опустошена, потеряна, испугана, измотана. Анджела протянула мне бумажные платочки.

Когда уровень влаги в моих глазах чуть понизился, я умоляющим тоном спросила:

– Что же мне теперь делать?

– Не знаю, – ответила она. – Но смотреть на тебя в таком состоянии невозможно. Ты ко всему потеряла интерес. Я говорю не только о Карло, но и о твоей работе. Галерея была нашей общей мечтой, нашим общим проектом, а теперь ты бродишь по ней, не замечая ничего вокруг.

Похоже, тебя даже не интересуют картины, которые я то перевешиваю, то продаю. И художников ты путаешь с клиентами.

Она помолчала, пытаясь заглянуть мне в глаза, и, как всегда, спокойно продолжала:

– Нам нужно оформить витрину к Рождеству, украсить входные двери, отправить заказчикам упакованные картины, связаться с поставщиками. Нужно составить план на следующий год, пополнить картотеку и найти парочку блестящих идей. Тебе это всегда удавалось, ты отличный компаньон, ты пунктуальна и проницательна. Но теперь тебе как будто нет до всего этого никакого дела.

Анджела поднялась и пошла к двери, но, прежде чем выйти, обернулась и бросила:

– Это всего лишь мужчина, Виола, но он вынул из тебя душу. Давай, поднимайся и делай что-нибудь, действуй, реагируй! Прости за прямоту, но в эту ситуацию ты ввязалась сама, а со стороны, поверь мне, она выглядит совсем по-другому.