Ричард Бротиган - Следствие сомбреро

Он хватал воздух ртом, а его жизнь передержанным кустарным кино скакала от сцены к сцене в гостиной его головы, и все его родственники, и друзья, и любовницы смотрели это кино жарким летним вечером с бокалами ледяного лимонада в руках, и им было интересно, когда они появлялись на экране, и скучно, когда не появлялись, разве что всем любовницам было интересно, с кем он ложился в постель.

Одного лишь человека не было в кино.

И она спала в шестнадцати кварталах от юмориста.

У нее полно было долгих черных волос. Японских волос, в которых он мог тонуть вечно.

Сомбреро осталось в одиночестве посреди улицы; компанию ему составляли только горящие полицейские машины и груда мертвых тел.

Люди толпами приходили и уходили с оружием, но на сомбреро никто не обращал внимания. Температура сомбреро застыла на нуле. Любопытно, что никто не замечал сомбреро. Это же логично, раз на улице ошивается столько народу, чтобы кто-нибудь заметил сомбреро и нацепил на голову или хоть попытался бы, а потом заметил, что сомбреро ледяное.

Однако не сложилось.

Все шли мимо сомбреро, будто оно невидимое. Сомбреро, конечно, было очень даже видимое. Торчало, как нос на лице. Не проглядишь. Сомбреро лежало на виду – смотри не хочу.

Потом один старик внезапно уставился прямо на сомбреро и зашагал к нему, но футах в пяти остановился и опустил голову.

Он стоял и смотрел на оторванный ошметок человека. Вообще-то старик к нему и направлялся. А вовсе не к сомбреро. Просто сомбреро оказалось на одной зрительной оси с ошметком человека.

Старик прежде никогда не видел ошметка человека без прицепленных к нему остатков человека.

Старика это зачаровало.

Полиция штата и сотрудники окрестных органов правопорядка, заняв позиции вокруг города, ждали прибытия капитана, командующего силами полиции, чтоб он лично возглавил операцию подавления того, что началось с сомбреро, упавшего с неба, а теперь доросло до вооруженного мятежа.

Время от времени плотный огонь вылетал из города в поисках бойцов, которые залегли по окопам за городской чертой и ждали прибытия капитана, дабы можно было начинать давить мятеж.

Скорчившись в траншеях, полицейские раздумывали, что приключилось с городком и обратило горожан в кровожадных мятежников, но к единому ответу не пришли.

Им неоткуда было знать о сомбреро и о том, что случилось, когда оно упало с неба.

– Что за чертовщина там творится? – сказал сержант полиции штата помощнику шерифа из соседнего городка.

– Не знаю, – ответил помощник. – Все нахуй сбрендили к чертовой матери. Я такого никогда не видал. Надеюсь, это не летающие тарелки.

– Летающие тарелки? – переспросил сержант.

– Ну да, знаете, летающие тарелки, – сказал помощник шерифа. – Космические пришельцы оккупируют человеческие головы. Летающие тарелки, – повторил он. – Летающие тарелки. С Марса.

Глаза помощника шерифа сверкали очень ярко.

Сержант извинился и отправился поболтать с другим полицейским штата. Сержант с трудом терпел психов, даже если они – его полицейские коллеги. У него была спятившая тетушка, и все детство он провел с ней в одном доме. Семья не желала отсылать тетушку в сумасшедший дом. Отец сержанта всегда говорил: «Наши родственники по психушкам не ездют», – поэтому тетушка жила с ними, а спятила она весьма.

Ее всякий раз приходилось запирать на Рождество, поскольку на Рождество у нее отчего-то слетала крыша, и в детстве сержант каждое Рождество слушал, как спятившая тетушка вопит и барабанит в дверь своей комнаты.

Помощник шерифа изложил свою теорию про летающие тарелки последнему человеку на земле, которому следовало об этом рассказывать.

Сержант оглянулся на помощника шерифа и вздрогнул.

Утолив жажду и перекусив среди ночи, кошка вернулась под бок к спящей хозяйке.

Кошка запрыгнула на постель.

Кошка легла подле хозяйки.

Кошка кратко и методично вылизала передние лапы.

Кошка водила языком, будто скрипичным смычком на медленной пьесе.

Кошка умывалась и мурлыкала.

Едва кошка замурлыкала, Юкико снова начали сниться сны, только на сей раз ей снилась Америка. Ей снился Сиэтл.

И снова: отец ее был невидимым персонажем сна. Он был присутствием, но не имел физического облика. Во сне он был всем, чего не увидишь.

И снова: это был не тягостный сон.

И во сне шел дождь, а Юкико шла под дождем, но дождь был весенний, а не осенний, и в Сиэтле, а не в Киото, и шла она в гости к подруге, а не к отцу на могилу.

Кошка долизала себя и уснула, но не перестала мурлыкать. Она спала и мурлыкала, и пока она мурлыкала, японка видела сны.

Кошачье мурлыканье было мотором, что двигал сны японки.

Тем временем новости о городском мятеже транслировались по радио и в специальных телеобъявлениях. Обеспокоенные граждане, у которых в городе жили родственники или друзья, мчались туда и пытались прорваться внутрь, но полиция выставила кордоны и всех разворачивала.

Были, разумеется, и искатели сенсаций, которых интересовала только заваруха: их тоже разворачивали на кордонах и отсылали назад.

Ситуация разрасталась.

Подтасованная, почти бессвязная версия городских событий уже к тому времени шастала по телеграфным агентствам. Городу оставался час до полномасштабного вторжения СМИ. Затишье перед бурей, что называется.

Через несколько часов медийные командные пункты станут рассылать всякую правдивую и лживую деталь оголодавшему по новостям миру, который будет совершенно околдован городишком на Юго-Западе, где все народонаселение сбрендило и пошло в атаку на военную мощь Соединенных Штатов.

До прибытия Нормана Мейлера[7] оставалось шестнадцать часов.

Выйдя из самолета в городке поблизости, он будет очень усталый.

Полет был долгий и трудный.

– Что тут происходит? – Таковы будут его первые слова, едва он коснется земли.

Два репортера будут ждать его, чтобы взять интервью. Нервные, поскольку молоды и обожают Мейлера.

Затем Мейлер подозрительно их оглядит. Удивится, чего это они берут интервью у него, а не сидят в городе и не пишут о том, что там происходит.

– Вы Норман Мейлер? – нервно спросит один репортер, зная, что перед ним Норман Мейлер. Репортер будет стоять с блокнотом и карандашом наготове, ожидая, когда Норман Мейлер скажет, что он Норман Мейлер, дабы репортер смог это записать.

– Надо работать, – скажет Мейлер и пойдет к машине, которая отвезет его в город.

– Это был Норман Мейлер? – спросит молодой репортер своего коллегу. Даже его коллегу это оттолкнет, и он смущенно отвернется. – Это был Норман Мейлер, – скажет молодой репортер сам себе, поскольку Норман Мейлер уехал, а коллега отвернулся.

«Норман Мейлер», – запишет молодой репортер в блокноте. Вот и все, что он напишет.

Норман Мейлер.

Давайте переведем часы назад, поскольку мы на шестнадцать часов опередили историю. Вернемся к телефонам, что надрываются в городе, пока новости о мятеже транслируются по радио и телевидению: люди звонят друзьям и любимым, желая знать, что происходит.

Звонили сотни людей, но к телефону никто не подходил. По всему городу трезвонили телефоны, но горожане просто плюнули на них, заблудившись в бунтарском безумии, вооружаясь и готовясь к атаке на военную мощь Соединенных Штатов.

Телефоны в городе все звонили, звонили и звонили.

Жуть.

Звонили опять, опять и опять.

Во всем городе никто не подходил к телефону.

В трубках люди слышали только длинные гудки.

Как будто городок покинул это столетие.

До того он изолировался.

Когда голова американского юмориста уже приготовилась погрузиться на дно океана, ей швырнули логику, точно спасательный жилет, и она перестала тонуть.

В голове его внезапно стало очень ясно и связно.

Он встал с пола и пошел в кухню.

Открыл ящик и достал фонарик.

Потом вернулся в комнату, где писал свои книги, и взял лупу.

Да, отныне логика правила его бытием.

Он вновь очень осторожно опустился на колени, поднес лупу к полу и посветил в нее фонариком.

Дюйм за дюймом он медленно исследовал пол.

Словно ребенок-астроном, что шарит по небесам телескопом от «Сирз и Роубак»[8] в поисках новой кометы, которую назовут его именем, потому что она случайно прошмыгнула в его объективе: никто прежде ее не видел, а если и видел, не потрудился упомянуть, полагая, что кто-то другой уже ее открыл.

Единственная разница между ним и астрономом была в том, что астроном искал славы в небесах, а юморист искал японский волос на полу, но испытал то же потрясение открытия спустя секунду, когда увидел волос. Такой простой и одинокий в своем существовании. Юморист поразился, как же не заметил его раньше – до того очевидно лежал волос прямо перед ним.