Артур Кудашев - Кофе для чайников

— Чуморики будут чуморики, — рассказывал нам про армию сержант, — а пасаны будут пасаны.

Я не понимал, кто такие «чуморики» и кто такие «пасаны». На слух «чуморики» казались мне тогда чем-то вроде сухариков, а «пасаны» — круассанами. Главное, о чём я думал по дороге — это еда. Она занимала почти всё моё сознание.

В пути нас кормили какой-то пищей. Это были хлеб, рыбные консервы и что-то ещё. Сухой паёк, так это называлось. Было съедобно.

Мы приехали на нужную станцию поздно ночью. Из вагона сразу же пересели в кузов грузовика и поехали дальше. Помню, что в дороге кто-то дал мне глотнуть из бутылки водку. Водка мне не понравилась.

Потом мы доехали и нас завели в большой спортивный зал. Там мы попадали прямо на маты и уснули. Сквозь сон я запомнил, что ночью ко мне кто-то подходил и, подняв мою левую руку, рассматривал наручные часы.

Утром нас разбудили и вывели на воздух. Мы сели прямо на землю, спиной к стене спортзала и стали ждать, когда поведут переодеваться. Тогда я впервые увидел это место. Голую степную равнину. Она мне напомнила торт «Медовый». Тот же светло-коричневый цвет. По-военному место именовалось посёлок Ханское-5, а по-граждански — Ханское Поле. Похоже на название торта, типа «Графских развалин». Здесь находится огромный ракетный и артиллерийский полигон. На самом-то деле Ханское Поле расположено всего в часе езды от нашего родного города Арска. Но, как я сказал, нас везли сюда вкруговую почти двое суток. Заметали следы, наверное. Чтобы вражеские орбитальные группировки не могли отследить, где теперь мне предстояло столоваться.

Да, кстати, сразу же про столоваться. Я всё ещё помню своё первое впечатление от посещения нашей полковой столовой. У меня сразу возникло чувство нереальности от того, что увидел на столах. Это никак не могло быть едой. Эта была какая-то фантастика, инсценировка, бутафория, потребная для того, скажем, чтобы напугать нас ещё сильнее. Вот только зачем это было нужно?

В нашей столовой, из того, что подавали срочникам, я мог есть только белый хлеб. Утром он сопровождался таблеткой сливочного масла, а в обед и на ужин белый хлеб пребывал в одиночестве. Всё остальное — варёное сало, солёную капусту, чай неуловимого тёмного цвета и так далее в меня никогда не лезло, как бы голоден я ни был.

А белый армейский хлеб был изумительно вкусен. Такого я нигде не едал.

Через месяц, после карантина, меня, как и всех остальных «щеглов», перевели в линейное подразделение, и я угодил в один из батальонов танкового полка.

Пребывание там стало одним из самых тяжких эпизодов моей жизни. Мне до сих пор больно, стыдно, а главное — голодно об этом вспоминать. Скажу так: человек готов пойти на всё, когда ему страшно и хочется есть. Думаю, дело шло тогда к моему полному унижению, падению, а может быть, и к концу.

Но однажды всё чудесным образом переменилось. В тот день меня отправили в наряд, то есть, на дежурство в «чепок». «Чепок» на армейском жаргоне означает солдатскую чайную, маленькую кафе-кондитерскую на территории нашей части. И моя обязанность, как дневального, заключалась в том, чтобы там прибраться.

Это было большое счастье. Потому что можно было доесть объедки кексов и пирожных со столов. К тому дню я был уже и морально, и физически к этому готов. Сладкого в армии мне не хватало больше всего, а сахар я еженощно видел во сне.

Когда в чайной закончился рабочий день и буфетчица укатила в городок, мой час настал. В тот день в чепке отпировало сразу несколько кавказских компаний, а эти всегда оставляют на столах массу нетронутой еды. Я собрал её всю на один столик и принялся есть. Я ел, да что там — поедал сливочные колбаски с жиринками арахиса, глинистые пирожные «картошка», пятнистые шахматные кексы, похожие на желтоватые мослы эклеры и запивал перечисленные изделия мутно-коричневым яблочным соком прямо из трёхлитровой банки.

Мне было понятно, что это всё кончится плохо. Что кишки мои сейчас совершат заворот, но я, наверное, просто опьянел от насыщения и контролировать свои действия никак не мог. Я не мог остановиться.

Меня остановили. Я съел, наверное, уже половину всего приготовленного, как вдруг меня окликнули.

— Эй, боец! А ты не лопнешь?

Продолжая жевать (остановиться всё же не вышло) я обернулся и увидел перед собой молодого коренастого офицера в чине лейтенанта. Фуражка висела у него на затылке, он с весёлым удивлением смотрел на меня и поглаживал себя по животу. Видимо, он только что вошёл в чепок с улицы.

Я как мог быстро поднялся из-за стола, прожевал и проглотил то, что было у меня во рту.

— Виноват, товарищ лейтенант! — сказал я потом.

— Чем же ты виноват? — спросил он. Я не нашёлся, что сказать.

— Ты откуда, боец? — спросил меня дальше лейтенант.

— Из Арска, — был мой ответ.

— Что, серьёзно? — не поверил он мне. — А живёшь там где?

— В Красном Лесу, — назвал я свой родной микрорайон.

— Быть не может! — продолжал не верить мне лейтенант. — Кого знаешь?

— Нерона знаю, — вспомнил я кличку известного в наших местах хулигана.

— Ишь ты! — хмыкнул офицер. — Нерона! А я вот — из Иванкалы. Нерона, извини, не знаю.

Иванкалой называли старейшую часть нашего города, те места, где когда-то, как говорят, стоял первый арский острог. От Красного Леса это было довольно далеко.

— Ну что, земляк, будем знакомы, — лейтенант протянул мне свою руку. — Лейтенант Магрибов!

Представился и я.

Магрибов взглянул на стол, занятый не съеденными мною остатками и тут лицо его стало серьёзным.

— Ты что, ешь объедки? — спросил он меня. Я покраснел, наверное, до пояса.

Мой ответ лейтенанту не требовался. Ему и так всё стало понятно.

Секунду или две офицер размышлял, а потом заговорил снова.

— Хочешь каждый день хорошо питаться?

Да, я очень хотел каждый день хорошо питаться.

— А что для этого надо? — спросил я.

— Сам готовить умеешь? — поинтересовался лейтенант.

— Умею, — сказал я.

— Ой ли? — опять не поверил он мне. — Жаренную картошку когда надо солить?

— В конце, конечно, — пожал я плечами. — Если солить в начале или в середине готовки — она разваливается и сереет.

— Смотри-ка, разбираешься. А надо ли класть в «бефстроганов» томатную пасту?

— Нет, — ответил я. — Только сметану. Хотя некоторые уроды томатную пасту туда всё же кладут.

Лейтенант засмеялся.

— Некоторые уроды, — сказал он, — даже не кладут туда мяса. Ну, ладно. Контрольный вопрос. Составь мне рецепт солянки.

Этот вопрос был по-настоящему тяжёлый для меня. Солянку я никогда не готовил. Я и ел то её всего пару раз в жизни. У меня были, конечно, кой-какие предположения на тему как её готовят, но… Эх, была не была!

— Вам какую — рыбную или мясную?

— Пускай будет мясная, — решил лейтенант. Вздохнув, я начал медленно излагать свою фантазию на данную тему.

— Солёные огурцы когда будем добавлять? — немного погодя перебил меня Магрибов.

Я запнулся.

— Н-нет, товарищ лейтенант, — был мой ответ. — Солёные огурцы добавлять мы вообще не будем. Это уже не солянка будет, а рассольник какой-то.

— Ну, ладно, — сказал офицер. — Хорошо. Я понял, что солянку ты делать пока не умеешь, но рассуждаешь, в общем, здраво. В каком подразделении служишь?

В общем, я не знаю как, но лейтенант это устроил и через две недели меня перевели к нему. Магрибов был начальником продовольственной службы нашего полка. Коротко, начпродом.

Вот так я и стал армейским поваром. Ну что вам сказать про это? В целом-то, служба как служба. Сначала была короткая учебка, потом — наша же полковая столовая. Но уже с другой стороны раздатки.

Помню первую свою поварскую задачу. Надо было набрать для обеда ту самую, солёную капусту. Мы с напарником пришли в хранилище, оказавшееся большим цементным бассейном. Капуста была в нём.

— На! — сказал мне напарник вручая вилы. — Прыгай, давай!

— Куда? — я не понял.

— Туда! — кивнул он мне в сторону бассейна. После секундного колебания я решился, спрыгнул вниз, встал на капусту своими сапогами и принялся вилами наполнять бак. Очень странное, надо заметить, чувство возникает, когда стоишь на еде ногами.

Я, наверное, избавлю вас от лишних подробностей моей службы в полковой столовой. Например, от того, как режут свиней на морозе, когда бойцом управляет не жестокость, а нужда спасти от обморожения свои мокрые пальцы, закоченевшие на колючем зимнем ветру. А сделать это можно только одним способом — забить свинью и побыстрее засунуть руки в глубину её тёплой туши.

Магрибова я видел каждый день, но говорили мы редко. Чаще всего он мне просто по-свойски подмигивал и это заменяло разговор. Лейтенант приходил в столовую снимать пробы и делать записи в бракеражный журнал. Начальником столовой, а стало быть и моим непосредственным начальником был некий старший прапорщик, старый вор и пожилой уже человек. Себя он в шутку называл «пра-пра-прапорщик». Иногда они с Магрибовым цапались по поводу качества пищи, но это всегда заканчивалось ничем. Прапорщик был какой-то свойственник заместителя командира полка по тылу, а тот был Магрибовский командир. Вот и все дела.