Джон Ирвинг - Мир от Гарпа

— Однако, — добавила она, — эта ситуация имеет и преимущества. Я ведь всегда заранее знаю, что скажет мужчина.

— Что тут такого, Роберта? Я тоже это знаю, — ответила Хелен.

И Роберта разразилась своим оглушающим хохотом; у нее была дурная привычка стискивать друзей в своих медвежьих объятиях, и Хелен в общении с ней приходилось постоянно быть начеку; однажды Роберта так ее обняла, что разбила очки.

Роберте удалось в значительной мере побороть свою эксцентричность. Способствовало этому чувство ответственности перед Фондом Дженни Филдз; она правила им с таким рвением, что Эллен Джеймс прозвала ее „генератором“.

— Ха! Это Гарп был „генератор“, — поправила она Эллен.

Роберта пользовалась огромным уважением среди немногочисленного населения Догз-хеда, ибо никогда ранее хозяйство Дженни Филдз не находилось в таком образцовом состоянии, к тому же Роберта принимала самое активное участие в местной общественной жизни, на что Дженни всегда не хватало времени. Десять лет возглавляла она правление местной школы — хотя, разумеется, своих детей у нее не было и быть не могло. Она стала создателем и главным тренером женской футбольной команды Рокингхэмского округа, двенадцать лет не знавшей себе равных в штате Нью-Гэмпшир. Однажды все тот же губернатор Нью-Гэмпшира, дурак и свинья, потребовал, чтобы Роберту подвергли хромосомному анализу, без чего не хотел допускать ее к решающему матчу; тогда Роберта предложила губернатору встретиться с ней лицом к лицу перед началом игры „и тогда поглядим, кому нужно будет делать хромосомный анализ“. Разумеется, дело кончилось ничем, губернатор торжественно ввел мяч в игру. Команда Роберты выиграла, а противникам даже не удалось открыть счет.

Заведующий кафедрой физкультуры „Академии Стиринга“ не был обременен подобными предрассудками и предложил Роберте тренировать нападение стирингской футбольной команды. Но бывший правый крайний „Орлов“ вежливо отклонил предложение. — Слишком много мальчиков, — нежно промурлыкала Роберта. — Боюсь, они доведут меня до греха.

Ее любимчиком всегда оставался Данкен Гарп; она была ему и матерью и сестрой, и он иногда буквально тонул в волнах ее любви и духов. Данкен тоже любил Роберту; он один из немногих мужчин был удостоен чести посещать Догз-хед. Правда, не обошлось без накладок. Данкен, так вышло, соблазнил одну молоденькую поэтессу. Роберта очень рассердилась и отлучила его от своих владений на целых два года.

— Весь в отца, — сказала Хелен. — Он просто прелесть.

— Чересчур много прелести, — ответила ей Роберта. — А эта поэтесса существо неуравновешенное. И к тому же стара для него.

— По-моему, Роберта, ты просто ревнуешь, — заметила Хелен.

— Он обманул мое доверие, — отрезала Роберта.

С этим Хелен пришлось согласиться. Данкен принес извинения. Но и поэтесса чувствовала себя виноватой.

— Это я его соблазнила, — сказала она Роберте.

— Чепуха, — заявила Роберта. — У тебя бы ничего не вышло.

В конце концов Данкен был прощен. Как-то весной он, к своему удивлению, получил от Роберты приглашение на обед.

— Я пригласила одну свою знакомую. Потрясающая девочка, в твоем вкусе, — сказала ему Роберта. — Будь добр, отмой как следует руки от краски, вымой голову и будь паинькой. Я сказала ей, что ты очень милый, я ведь знаю, что ты можешь быть очень милым, если захочешь. Думаю, что тебе она понравится.

Обеспечив таким образом Данкена партнершей по своему вкусу, Роберта успокоилась. Впоследствии выяснилось, что Роберта просто терпеть не могла ту поэтессу, в этом и была главная причина ее недовольства.

Когда Данкен разбился на мотоцикле в миле от вермонтской больницы, Роберта приехала туда первой; она как раз устроила себе каникулы — каталась на лыжах недалеко от места происшествия. Хелен позвонила ей, и Роберта примчалась в больницу раньше нее.

— Гоняться на мотоцикле по снегу! — бушевала Роберта. — Что сказал бы отец?

Данкен едва мог шевелить губами. Казалось, у него на теле нет ни одного живого места; позже выяснилось, что он отшиб почку и, что хуже всего (в тот день Данкен с Робертой этого еще не знали), предстояло ампутировать руку.

Хелен, Роберта и Дженни Гарп три дня просидели у его постели, пока опасность не миновала. Эллен Джеймс так потрясло случившееся, что она слегла и не могла приехать помочь. Все три дня Роберта непрерывно ругалась.

— Какого черта он вообще ездит на мотоцикле — с одним-то глазом? Ну какое у него периферийное зрение? — возмущалась она. — С одной стороны обзор всегда на нуле.

Именно из-за этого, собственно, все и случилось. Пьяный водитель проехал на красный свет, а Данкен заметил мчавшуюся на него машину слишком поздно; он попытался увернуться от удара, но мотоцикл застрял в снегу, и он превратился фактически в неподвижную мишень для этого пьянчуги.

Данкен переломал себе все, что можно.

„Он так похож на своего отца“, — сокрушалась Хелен. Но, по мнению Роберты, Данкен кое в чем как раз и не походил на отца. Она считала, что Данкену не хватает целеустремленности.

Когда жизни Данкена больше ничего не угрожало, Роберта дала волю чувствам в его присутствии.

— Если ты, сукин сын, угробишься до смерти, — рыдала она, — это меня убьет! Скорее всего, и твою матушку тоже, возможно, и Эллен. Но насчет меня можешь не сомневаться. Это убьет меня на месте, слышишь, ты, негодный мальчишка! — Роберта плакала и плакала, и Данкен тоже плакал, потому что знал — она говорит чистую правду. Роберта так любила его, что помыслить не могла о каком-нибудь несчастье с Данкеном.

Дженни Гарп, только-только поступившая учиться, бросила колледж, чтобы ухаживать за Данкеном в Вермонте, пока он не встанет на ноги. Дженни закончила школу Стиринга с отличием и после выздоровления Данкена без всяких препон вернулась в тот же колледж. Дженни устроилась в больницу помощницей медсестры и была большой радостью и источником оптимизма для Данкена, которому предстояло долгое мучительное выздоровление. Правда, у него по этой части был богатый опыт.

Хелен приезжала из Стиринга на выходные каждую неделю; Роберта сидела в Нью-Йорке и присматривала за мастерской Данкена, служившей ему и квартирой. Он боялся, что в его отсутствие украдут все его картины и фотографии вместе со стереомагнитофоном.

Когда Роберта вошла в мастерскую, она обнаружила, что там живет высокая тонкая девица. Она носила одежду Данкена и была вся измазана краской; гора грязной посуды говорила о том, что девица не слишком обременяла себя домашними заботами.

— Выметайся отсюда, солнышко, — сказала ей Роберта, открыв дверь ключом Данкена. — Данкен возвращается в лоно семьи.

— А вы кто? — спросила девушка Роберту. — Его мать?

— Я его жена, лапочка, — заявила Роберта. — Мне всегда нравились молодые мужчины.

— Его жена? — девушка глядела на Роберту, разинув рот. — А я не знала, что он женат.

— Его дети как раз поднимаются на лифте, — сообщила ей Роберта, — так что лучше воспользуйся лестницей. Они почти такие же большие, как я.

— Его дети? — ахнула девушка; через минуту ее и след простыл.

Роберта привела мастерскую в порядок и поселила в ней молодую женщину, свою знакомую, поручив ей сторожить помещение; женщина только что изменила пол и хотела начать жизнь в новом качестве на новом месте. — Это идеальное место для тебя, — сказала Роберта новоявленной женщине. — Оно принадлежит очаровательному молодому человеку, но его здесь не будет несколько месяцев. Присматривай за его вещами и мечтай, а когда надо будет съехать отсюда, я дам тебе знать.

Вернувшись в Вермонт, Роберта сказала Данкену:

— Я надеюсь, наконец-то ты наведешь порядок в своей жизни. Забудь про мотоциклы и прочую ерунду, забудь о девицах, которых знаешь без году неделя. Мой Бог — спать невесть с кем! Ты пока что еще не твой отец; ты еще даже не начал по-настоящему работать. Если бы ты был настоящим художником, у тебя бы просто не оставалось времени на все эти глупости. Особенно на то, что грозит самоистреблением.

После смерти Гарпа Роберта была единственным человеком, кто мог говорить с Данкеном подобным образом. У Хелен не хватало духу ругать его. Она благодарила Бога за то, что он остался жив, а Дженни была на десять лет моложе Данкена; она могла лишь восхищаться им, любить и быть рядом во время его долгого выздоровления. Эллен Джеймс, горячо любившая Данкена, так расстраивалась, что, случалось, в сердцах запускала блокнот с карандашом куда подальше; а сказать ему что-нибудь она, разумеется, не могла.

— Одноглазый, однорукий художник, — жаловался на жизнь Данкен. — Господи!

— Скажи спасибо, что у тебя еще остались голова и сердце, — говорила ему Роберта. — Художник держит кисть не двумя руками. А два глаза нужны, чтобы ездить на мотоцикле, дурашка, для рисования вполне хватит одного.