Александр Лекаренко - Дальний родственник

Юра оглянулся вокруг. Женщин было немного, и таких ослепительных, что их принадлежность к племени наемниц из модельных агентств почти не вызывала сомнений. Они были поддельными леди и поддельными подругами, купленными за деньги, - но красота-то была настоящей, - как бриллиант на пальце нувориша. И Юре взгрустнулось от того очевидного факта, что красоту, имеющую спасти мир, уже поимел лабазник, оставив миру дырку от бублика - в качестве спасательного круга.

- Ты чего это грустишь? - спросил у его плеча родственник. - Ты это, не грусти. Ты у меня благодетель и меценат, и веселиться должен на моем празднике жизни.

- Я буду веселиться и за него тоже, - радостно встрял подошедший Павел.

- Смотри, не довеселись до цугундера, как всегда, - Елена дернула Павла за локоть, едва не расплескав бокал с шампанским в его руке.

- О, Боже!.. - вдруг простонал Юра, глядя остановившимся взглядом в зал. - Ну зачем, зачем ты притащил сюда этого абортмахера!

К ним приближался странно одетый и необъятной толщины мужчина в сопровождении ослепительно красивой блондинки.

- Да не тащил я его! - возмутился родственник. - Я вообще понятия не имею, кто это такой.

- Это Матвей Курапольский, - ответил Юра, - известный в узких кругах, как “Курвапольский”. Считает себя журналистом и философом. Способен поломать, заболтать и заплевать любой кайф.

- Это твои проделки, Павел? - злобно прошипела Елена.

- Мои, - Павел невинно улыбнулся. - Хозяин поручил мне кастинг, это же все нужные люди.

Матвей продвигался, мерзкая ухмылка, как жирная глиста, свисала с его мокрых губ, и он помахивал ею направо и налево, приветствуя знакомых, миазмы его огромного жирного тела двигались впереди него, раздвигая толпу, как бетонная стена, а запах его ног, упакованных в грязные бурки, ощущался даже взглядом.

- Шикозный перстень! - закричал он, хватая хозяина за руку и тряся ее. - Душевно рад познакомиться!

Освободившись, хозяин тут же сорвал перстень и вложил его в лапищу Матвея:

- Прошу принять, как сувенир о сегодняшнем вечере.

Матвей тут же обернулся и насадил перстень на указательный палец своей блондинке.

- Это единственный из моих пальцев, который подходит для такой дырки, - пояснил он.

- Мог бы хоть “спасибо” сказать, - заметила Елена.

- Скажи “спасибо”,  деточка, - немедленно потребовал Матвей.

- Спасибо, - блондинка мило улыбнулась и даже сделала намек на книксен.

- Вот! - воскликнул Матвей, воздевая сарделечный палец. - Кто-то должен приседать за меня, не могу сам. Ленив, знаете ли, и меланхолик, пока не выпью. Но моя леность - это высшая форма познания необходимости. “Данная гению меланхолия покоится на том, что воля к жизни тем явственней воспринимает нищету своего состояния, чем более светлым интеллектом она озарена”. Артур Шопенгауэр. А воля есть “веревка, протянутая над сценой человеческого мира, на которой марионетки висят на незаметных нитях”, как изволил выразиться тот же автор. Если натяжение ослабевает, марионетка получает свободу маневра, которой не может воспользоваться - у нее подкашиваются ноги. Сплин, меланхолия, склонность к суициду, человек ищет ссоры с самим собой и окружающим миром, чтобы убить себя. Эрго: если хочешь шагать по жизни без поводка, ищи стержень в самом себе, найди дорогу между Эросом и Танатасом. Как я. У меня нет воли к жизни и нет воли к смерти, я безволен, ленив и вполне счастлив. Теперь я праздно шатаюсь туда-сюда, я сорвался с поводка и гуляю сам по себе, как птица небесная и как кот, охочусь сам на себя.

- О, Гос-с-споди! - пробормотала - Елена, закатывая глаза. - Пошли отсюда, Павел.

- В нормальном государстве, Матвей, сидеть бы тебе в сумасшедшем доме, как лилия полевая, - сказал Юра.

- А нормальное государство это и есть хороший сумасшедший дом, - живо ответил Курапольский. - Там пациентов держат взаперти, но хорошо кормят. А вот когда врачей выбирают из среды психов, а психи от власти впадают в буйство - жди беды. Америка и Китай хорошие государства, и там и здесь управляет элита, пациентов зря не обижают и дают поиграть в демократию. Старая же Европа давно закатилась, как глаз покойника, там нет уже ни врачей, ни врачуемых, только несколько усталых сторожей бродят из палаты в палату, подметая прах сгоревших идеологий. Но на перекрестке Европы и Азии сидит некий Соловей-разбойник и пыжится и пыхтит, примеряя на себя то звезду, то свастику, нет у него ни элиты, ни подгузников, ноги хоругвями обмотаны, как портянками, морда красная, скверно ругается, пальцы в перстнях нарисованных - за каждую кровавую баню - вот как сунет их в пасть, да как свистнет, тогда, может, и падут стены, может, и появится шанс у человечества стать человеком, - Матвей поскреб в затылке. - А может, и не свистнет, может, и засохнет там, на своей ветке, может, и не Соловей это вовсе, а так, ворона, посидит себе да и полетит - падаль искать. Пойду-ка и я, поищу чего-нибудь пожрать, - с этими словами Курапольский удалился, волоча свою подругу за руку, украшенную аметистовым перстнем.

Выдержав курс на столик с едой и напитками, Юра с родственником неожиданно наткнулись там на священника в рясе. Тот живо что-то жевал, активно двигая жидкой бороденкой, и запивал, успевая объяснять что-то двум скучающим “зайкам” с фарфоровыми глазами и почти без юбок.

- Откуда тут поп? - удивился Юра.

- Откуда я знаю? - пожал плечами родственник. - Из церкви, наверное.

- Проще надо жить, проще, - частил поп, - банальней, я бы сказал...

- Да сама жизнь банальна, отче, - встрял хозяин, чтобы освободить “заек” для более важных дел, и взял бокал шампанского. - Банальный человек смотрит на небо и говорит: “Кажется, дождь собирается”. А не банальный садится и пишет: “Буря мглою небо кроет…” Банальный человек смотрит па кусок мрамора и видит банальный камень. А не банальный извлекает из этого камня Аполлона Бельведерского. Жизнь - это камень. Извлечь из камня Аполлона, совершить акт творчества - вот что делает человека подобным Богу.

- Аполлон - это языческий бог, - зловеще произнес священник.

- Не имеет значения, ЧТО есть Аполлон и есть ли он вообще, - усмехнулся хозяин. - Он станет быть, если его сделать. Бога нет без человека. Человек извлекает Бога из несуществования, чтобы Бог мог создать мир и человека. Кто может гарантировать, что этот мир существовал мгновение назад? Прошлое не существует нигде, кроме как в сознании человека, создающего себя и мир в каждое мгновение своего существования. Время не существует без человека, человек - это и есть Время, змея, кусающая себя за хвост. Если все время вашей жизни вы точите одну и ту же гайку - вы будете жить в мире гаек. Если вы не создаете ничего, кроме дерьма из поглощаемой вами пищи - вы будете жить в канализационной трубе. Вот что такое банальность и вот что такое Бог.

- Вот что такое богохульство, - угрожающе сказал священник. - Сатана тоже полагал себя равным Богу, и что из этого вышло…

- Человек вышел, святой отец, - весело сказал родственник. - Как только “пал о землю Утренняя Звезда, Сын Зари”. Разве не изгнал Бог человека из Рая? Куда? Разве создавал Господь “тьму кромешную и скрежет зубов”? Ничего не сказано о творении такого места. Однако там и родился “гомо сапиенс” - в самом кратере тьмы. Так кто же их создал - мир и человека - в скрежете соб-

ственных зубов, если не Князь мира сего? Ведь сказано в Писании, что Царство Божие - не от мира сего. Так кого же вы благодарите за хлеб насущный в ваших церквах?

- Это Содомогнозис, старая, как мир, гностическая ересь, - сквозь зубы сказал священник. - Давно осужденная.

- Кем осужденная? - насмешливо спросил родственник. - Кучкой Никейских хамов, которые драли друг друга за бороды, решая, что вставить в Святое Писание? А не богохульно ли, по-христиански - называть Бога своим отцом? Или полагать, что Он создал вас, персонально - по своему образу и подобию? Зачем Богу, который не от мира сего - ваши ноги, яйца и пищевод? Безграмотные компиляторы Книги Бытия так перепутали подлинный гностический текст с собственной ахинеей, что люди по сей день ломают друг другу головы. А разве не сказал Господь, что вкусивший от Древа Гнозиса станет “как один из Нас”? Быть богом или животным - это выбор человека, но вы извели свою пайку на дерьмо и гадите им людям на головы уже две тысячи лет.

Священник вскочил, возмущенно шурша своей шелковой ризой, и ушел, но недалеко - к столу, где мстительно схватился за бокал с шампанским. Опорожнив его, он вернулся по дуге в исходную позицию и значительно сказал, тряся пальцем под носом у хозяина:

- Бог все видит, на все воля Его!

- Человек может исполнить волю Бога, только нарушая ее, - сказал родственник.

- Что вы такое несете? — сморщился священник.

- Святое Писание, - скромно ответил родственник. - Немного образования никогда не повредит, святой отец. Разве не запретил Господь вкушать от древа познания Добра и Зла? Но как можно осознать запрет, не зная, о чем идет речь? Понятия запрета не существует там, где нет понимания хорошего и плохого. Как можно повиноваться Богу без вины и без осознания Добра и Зла?