Анхель де Куатьэ - Сердце ангела

Именно в эту минуту перед подъездом Марьяны остановился автомобиль — красный невзрачный «Фольцваген» начала девяностых. Иван пригляделся — девушка на заднем сиденье сначала достаточно долго общалась с водителем, словно о чем-то с ним договаривалась, а потом вышла и направилась к подъезду.

Это была Марьяна — растерянная, озабоченная.

Первым желанием Ивана было выскочить из машины и побежать за ней, но он остановил себя. И набрал номер ее домашнего телефона...

«А что это за фрукт такой? — думал Иван, глядя на водителя, который, проехав несколько метров, зачем-то полез в капот. — О чем она с ним договаривалась?»

— Мара, где ты была всю ночь? — спросил Иван, когда, услышал голос Марьяны в телефонной трубке.

— Я... Я была дома, — соврала Марьяна, делая вид, что только что проснулась.

У Ивана свело челюсти.

— А почему трубку не брала? — спросил он. — Мобильник выключен. А домашний не берешь...

— Я была дома, — резко оборвала его Марьяна.

Иван сглотнул слюну.

— Вечно ты врешь! Я был у тебя утром — в пять утра... — и тут Иван чуть не проговорился. Теперь он не собирался объяснять Марьяне, почему он посреди ночи поднял старую женщину с постели, залез в квартиру к любимой девушке, что он за нее боялся. — Я звонил в дверь! Зачем врать-то?!

— Ты был у меня в пять часов утра? — вырвалось у Марьяны.

— Значит, действительно не было, — сказал Иван, делая вид, что он только сейчас в этом убедился. — А я уж подумал, забаррикадировалась, — соврал он, — пускать не хочешь. В кошки-мышки играешь...

— Иван, зачем ты приходил? — снова прервала его Марьяна.

— Зачем?! — у Ивана от гнева, от ненависти, от распирающей его злобы побелело в глазах. — Ну вообще-то я люблю тебя. Ты вроде бы моя девушка...

— Ты вчера сказал, что если уйдешь, то навсегда, — холодным, бесчувственным голосом ответила Марьяна.

— А ты только и ждала этого, да?

— Иван, чего ты хочешь, а?

— Да ничего...

Иван нажал красную кнопку мобильника. Связь прервалась.

— Да пошла ты!..

Человек — странное существо... Говорить напрямик о собственных светлых чувствах ему страшно и неловко. Но вот таить в себе злобу и недоверие, растить в себе ненависть и разочарование он считает делом вполне достойным. Но странно не это, странно, что он не замечает этого противоречия.

Когда у человека появляется возможность сказать другому доброе слово, он находит тысячи объяснений, почему он не может этого сделать. Но когда у него появляется какой-то повод возненавидеть другого человека, он сделает все возможное, чтобы превратить этот повод в «обстоятельство непреодолимой силы».

Слабость человека проявляется в его неспособности делать добро. На этом пути он видит массу трудностей, которые не в силах преодолеть. И он не спрашивает себя — зачем он выдумал эти трудности? Он рассказывает, почему они не могут быть устранены.

Зависть человека основывается на его неспособности избавить себя от зла, несмотря на очевидные плюсы этого избавления. Избавление от этого зла кажется человеку преступлением против правды. И он не спрашивает себя — разве может быть избавление от зла преступлением?

Тем временем водитель «Фольцвагена» закончил копаться в моторе, сел за руль и тронулся с места. Иван проводил его взглядом, затем резко, словно бы что-то вспомнив или поняв, завел автомобиль, рванул с места и начал преследование.

На первом же светофоре, где машины встали на красный свет, Иван включил аварийку, выскочил из своего «Порше», подбежал к машине незнакомца и постучал в водительское стекло — мол, открывай!

Человек за рулем нехотя покрутил ручку стеклоподъемника.

— Дело к тебе есть, — сказал Иван.

— Дело? — не понял водитель и оглянулся.

— Да, — бросил Иван, быстро обошел машину спереди, открыл дверцу и сел.

— Аварийку включи, — в приказном тоне сказал Иван.

— Я не понял... — напыжился водитель, пытаясь выглядеть как можно более грозным.

Иван во избежание дальнейших препирательств сам нажал красный треугольник на приборной доске. Удивленный водитель снова обернулся, но на сей раз был более внимателен и, увидев стоящий сзади на аварийке «Порше», присмирел.

— Девушку ты сейчас подвез, — хриплым голосом констатировал Иван. — Давно знаешь ее?

— Давно? — глупо ухмыльнулся водитель. — Да откуда?! Сегодня вот возил ее, и все.

— И все?.. — слегка прищурился Иван.

— Все, — подтвердил водитель. — А чё?

— Одну возил?

— Ну... Это... — растерялся водитель. — И одну, и нет.

— Что это значит? — прошептал Иван, сжимая челюсти, словно заворачивая тиски.

— То и значит. Был этот ее ухажер — вместе они ездили. Рассвет встречали. А потом он вышел, а ее я сюда привез — по адресу, как сказано.

— Он сказал?

— Он.

— И что за ухажер? — желваки прокатились по скулам Ивана. — Ничего себе?

— Да откуда мне знать, — стал открещиваться водитель. — Мне пассажир — он всегда пассажир, а какой он и что — не мое собачье дело.

— И... — Иван резко дернул рукой.

— Ну, пониже вас будет, — бормотал водитель. — Импозантный такой. Современный.

— Молодой?

— Молодой. Лет двадцать пять, может. А может, и меньше? — задумался водитель. — А может, и больше? Черт его разберет. Денег дал — ого-го сколько! Неделю теперь можно не работать.

— Понятно... — прохрипел Иван, нервно облизал сухие губы и уже собирался выходить из машины, как вдруг повернулся к водителю и спросил: — Высадил-то где?

Водитель назвал улицу. Иван бросил на него последний испепеляющий взгляд и вышел, хлопнув дверцей.

— Черт вас дери! — выругался водитель. — С ума посходили все!

То, что она лежит на полу, Марьяна поняла только потому, что ей необходимо было встать, чтобы подойти к двери и открыть ее человеку, который вот уже минуту нервно жал на кнопку ее дверного звонка.

— Иван... — прошептала она, пятясь по коридору.

Он стоял на пороге ее квартиры — бледный, осунувшийся, сосредоточенный, злой.

— Кого-то другого ждешь? — Иван посмотрел на нее исподлобья.

— Я... Я... — Марьяна не могла вымолвить ни единого слова.

Она смотрела на Ивана и пыталась понять природу собственных чувств. Что с ней случилось? Что переменилось в ней? Она влюбилась. Она снова в него влюбилась. Она знает, что он никогда не будет таким, каким бы ей того хотелось, она наперед предвидит все его предательства, всю ту боль, которую он принесет ей, но она любит.

Не раздеваясь, Иван прошел в кухню, налил из-под крана стакан холодной воды и выпил его залпом. Марьяна смотрела на Ивана из коридора — высокий, огромный черный силуэт на фоне яркого зимнего солнца, льющегося через окно. Чужой, совершенно чужой человек, без которого Марьяна не может жить. Не сможет никогда...

И вдруг раздался непонятный треск, Иван слабо вскрикнул, точнее, прохрипел: «Эх...» На пол посыпались осколки.

Иван бросил остатки разбившегося стакана в мойку и зажал порезанную руку другой ладонью. Кровь пошла сильно, несколько крупных капель упало на пол.

Марьяна метнулась в кухню и засуетилась:

— Надо под воду, — она крутанула вентиль и потянула Ивана за рукав. — Давай под воду! Вдруг осколки остались, надо промыть...

— Отстань! — рявкнул Иван и оттеснил Марьяну от мойки.

Марьяна подалась назад, ударилась о край стола и бессильно опустилась на стул.

— Эх... Черт! — ругался Иван. — Какая же ты стерва, Марка! Потаскуха... Хорошей жизни захотелось, да? Один мужик ее ужинает, другой танцует. А я-то, я-то какой козел! Дурак! Кретин! А я все за чистую монету... Думаю, может, плохо ей или как? Может, что неправильно делаю? Может, мягче нужно быть, сговорчивее?.. А она... Да, Мара. Удивила ты меня. Точнее, даже не удивила, а, знаешь, в дерьме искупала. Да, это точнее. Правильное сравнение. В дерьме.

Иван обернулся. Марьяна — ни жива ни мертва — смотрела на него своими огромными глазами, плошками слез на крошечном, чем-то очень красивом лице. Она сидела, забравшись на стул с ногами, обхватила колени руками и плакала. Молча. Слезы лились, лились, лились...

— А чего ты плачешь? Чего?! — прорычал Иван. — Ты же все время за честность ратуешь, за правду. И где она, правда эта?! Где?! Я сегодня ночью, Мара...

Иван хотел рассказать о том, как сегодня ночью он чуть с ума не сошел, когда подумал, что с ней что-то случилось, хотел ломать металлическую дверь в эту квартиру, чуть не разбился на машине, мчась за ключами... Но осекся. Он подумал, что это будет проявлением слабости. А он не хотел быть перед Марьяной слабым. Нет. Ни за что.

— Сегодня ночью... — повторил Иван, собираясь с мыслями. — Думал, как нам быть дальше. И я понимаю теперь, что у нас нет этого «дальше». Понимаешь, его просто нет!