Перихан Магден - Убийства мальчиков-посыльных

Тут Человек в Меховой Шапке, все это время прикрывавший рукой рот, пытаясь сдержать смех, расхохотался так, что господин Волковед вынужден был замолчать. Ни разу не взглянув на него, он встал, пожал мне на прощание руку. Ладошки у него опять были потными. Странной торопливой походкой Волковед удалился из комнаты. Его походке не хватало той же тщательности, с которой он говорил. И еще ему обязательно нужно было подстричься.

Человека в Медвежьей Шапке мучил очередной приступ смеха. Брызгая слюной, он начал причитать:

— Это же робот! Робот, робот!

Боюсь, что господин Волковед, закрывая дверь, слышал его слова. Я сначала смутился, но потом подумал: что я могу поделать? Да он и в самом деле прав: этот торговец спермой действительно как робот.

Когда приступ смеха прошел, Человек в Медвежьей Шапке заискивающе, как собака, заглянул мне в глаза:

— Скажите, прошу вас, вы любите «Rolling Stones»?

— Да, сударь, — ответил я. — Я, как и каждый знающий человек, очень люблю «Rolling Stones». Могу предположить, что и для вас они очень важны. Я даже скажу, что вы — их страстный почитатель.

— Ну, тогда так и скажите, — сказал он, почему-то расстроившись. — Да, вы правы, я всегда слишком увлекаюсь. Вот, смотрите: строчку из моей самой любимой песни я записал себе на руку. То есть сделал та-татурировку. — Внезапно он опять повеселел, как раньше и, едва сдерживая смех, добавил:

— Ездил в другой город по делам, там и сделал.

Я не смог не подумать: «Кто согласился бы взять этого человека на работу? Что ему можно поручить?» Наверное, у него какая-нибудь фабрика, в наследство от отца. Скажем, по разведению улиток.

— Ну-ка, угадайте, — сказал он язвительно, — какую строчку я выбрал для татуировки?

— «I can get no satisfaction», надо полагать, — ответил я с самым равнодушным видом.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся он. — Вот и не угадали, не угадали! Вот что я написал на руке: «Don't play with me cause you play with fire».

— Тоже ничего, — сказал я. Мой незваный гость, был, конечно, болтлив и надоедлив, но, признаться, забавен. Все же он мне порядком надоел, да и голова у меня была занята другим, поэтому я спросил:

— А вам сегодня не надо забирать маму откуда-нибудь и куда-нибудь везти? А самому ехать куда-нибудь не надо? Я помню, как вы беспокоились в первый раз.

При этих словах он посмотрел на часы и вдруг вскочил:

— Господи! Уже семь часов! Вы такой молодец, такая умница! Нет, вы должны стать моим помощником и всегда быть рядом со мной! Вы правы, мне надо было забрать маму в шесть и отвезти к доктору! Она такая строгая! Я про-про-пропал!

Схватив плащ и шапку под мышку, он выбежал, крикнув:

— Пока!

По лестнице он спускался с таким грохотом, что мне показалось, будто от его прыжков у меня качается стол.

«Don't play with me cause you play with fire». Я улыбнулся сам себе. Какой бестолковый, взбалмошный человек, надо же! А Эсме так и не пришла. Да и не собиралась, конечно же. Я встал и взял дедушкин макинтош. Сунул руку в карман, вытащил серебряного Пегаса и посмотрел на него. Он был очень красивым, но как-то хитро смотрел на меня, отчего его морда выглядела ехидной и слегка нетрезвой. Но я не собирался придавать этому значения.

Когда Человек в Медвежьей Шапке ушел, мне расхотелось сидеть в конторе. Когда я добрался по извилистым городским улицам до дома, моим глазам предстало незабываемое зрелище: пьяный в стельку Ванг Ю. У индусов есть одни алкогольный напиток, называется «арак». Вот его-то он, душенька, и налакался. Так, что еле на ногах стоял.

— Боже мой, Ванг Ю! — воскликнул я. — Я мог себе представить, что упаду с дерева и сломаю шею, но представить тебя в таком состоянии я не мог.

— Я вспомнил нашего ворона, господин, — сказал Ванг Ю.

— Вашего ворона? — удивился я. — Конечно, как же тут не напиться, если вспомнить ворона! Что за ворон, чей?

— Мадагаскарский ворон, — ответил он.

— Да ты что! Настоящий ворон?

— Ванг Ю очень любил вашего дедушку, — сказал он. — Ванг Ю жизнь бы за него отдал. У нас был ворон. Очень умный ворон. Читал сонеты Шекспира. Это ваш дедушка его научил.

Сколько удивительных, подчас невыносимых, сюрпризов преподносит жизнь! Правда, мадагаскарский ворон, декламирующий сонеты Шекспира, пожалуй, особенно невыносим…

— Ваш дедушка очень любил читать Шекспира, — продолжал Ванг Ю. — Когда он учил меня читать и писать, он заставлял меня зубрить монологи из «Гамлета».

— Гамлет — это пьеса для подростков, — заявил я. — Классика молодежи. — На мгновение я почувствовал себя болтливым мадагаскарским вороном.

— Как же это было… — пробормотал Ванг Ю. — Ах да, вот:

— Это четверостишие наш ворон читал без единой запинки, — пояснил Ванг Ю. — Первое четверостишие самого любимого сонета вашего дедушки. Конечно, и моего любимого тоже. Я ведь любил то же, что и он.

Нда. Без сомнения, индийский слуга, без запинки читавший наизусть сонеты Шекспира, был не менее удивителен, чем мадагаскарский ворон. Не могу сказать, что не подумал того же, что ты, о мой проницательный читатель: может быть, убийца — слуга?

Той ночью я мог бы разговорить Ванга Ю и узнать все, что хотел. Но хоть меня порядочным человеком и не назовешь, не в моих принципах лезть в душу к пьяному, чтобы выведать его тайны.

— Ложись лучше спать, Ванг Ю, — сказал я, — и не расстраивайся. Хочу тебя только об одном спросить: как звали вашего ворона?

— Ангел, — ответил Ванг Ю. — Мы звали ворона Ангел, и ему нравилось это имя.

Я даже не стал спрашивать, почему его самого назвали «Ванг Ю». А только пожелал ему «спокойной ночи».

Он ответил:

— Спокойной ночи, господин, — и ушел спать.

Той ночью я страшно гордился собой, своим великодушием и благородством.

Хотя я был измотан телом и душой, а может, именно поэтому, я не смог заснуть до поздней ночи. Я даже не смог толком взяться за биографию моего лошадиного дрессировщика, хотя мне ужасно хотелось, ведь когда я берусь за какую-нибудь книгу, то забываю обо всем на свете, пока она не закончится, и живу только на ее страницах. Я всегда, с самого детства, любил книги. Все же на все девять томов этой биографии требовалось время, а мне хотя и не терпелось ее поскорее дочитать, пришлось бы иногда отвлекаться — лишь от необходимости немного передохнуть, в каких случаях я обычно читал сказки Андерсена.

Когда я погасил мраморный торшер, первые солнечные лучи уже коснулись тяжелых бархатных занавесей в моей комнате. Дважды, пока я засыпал, мне казалось, будто я падал в какую-то пропасть, отчего я вздрагивал и просыпался.

Мне снилось, что какой-то посыльный, задыхаясь, бежал по улицам и кричал: «Мама! Мама!» Это был не обычный посыльный. Это был тот самый малыш, которого я отправлял к Эсме и господину Волковеду; тот самый, у которого запачкался сзади чулок. Он в страхе бежал по извилистым улицам, а мадагаскарский ворон, сидя в клетке где-то вдалеке, пел своим трескучим голосом: «Спал как-то заяц в канаве…» Внезапно на углу возник огромный человек в черном. На ногах у него были расшитые серебром коричневые ковбойские сапоги на высоких каблуках. Он яростно топтал красные кружевные перчатки, лежавшие на асфальте, до меня доносился треск тонкой ткани. Между тем посыльный все бежал и бежал, и наконец очутился в каком-то тупике. Человек в расшитых сапогах продолжал топтать перчатки, которые стонали на разные голоса. Щегольские чулки с помпонами были у посыльного все в крови. Задыхаясь после быстрого бега, он стоял в тупике и кричал: «Мама! Мама! Мама!»

Я проснулся в поту. Вдруг с милым малышом что-то случилось? Злясь на себя за то, что меня не усыпили сказки Андерсена, я с беспокойством спустился вниз.

Ванг Ю, в котором ничто не напоминало о его вчерашнем состоянии, такой же раздражающе-серьезный и манерный, как всегда, будто ни в чем не бывало, накрывал стол к роскошному завтраку.

— Ванг Ю, — спросил я, — скажи мне, Ванг Ю, сегодня ночью или под утро убили еще одного посыльного?

Он с укором посмотрел на меня, словно желал пристыдить за беспокойство, и сказал:

— Вряд ли, господин.

Ясно было, что я в немилости, потому что видел его пьяным и заплаканным.

— Когда вам подать завтрак? — спросил он. — Будете сэндвич с курицей или паштет из мозгов? Апельсиновый сок или чай?

Я едва сдержался, чтобы не ответить ему: «Паштет из твоих мозгов, Ванг Ю». Схватив дедушкин макинтош, я выскочил на улицу. В городской газете ничего интересного не обнаружилось. Никто не умер, не погиб. Тот малыш-посыльный был таким маленьким, таким беззащитным. Когда я добрался, наконец, до конторы, от избытка чувств у меня лились слезы. Ничего не замечая, я застыл в вестибюле делового центра, перед старинным лифтом, вместо того чтобы, как обычно, подняться по лестнице. На железной двери лифта был выгравирован Икар. Счастливый, парящий Икар, совершенно не замечающий, как тают его крылья. Затаив дыхание, я дивился тому, что прежде не замечал такой красоты. И вдруг сзади раздались шаги. Они все приближались, приближались и, наконец, остановились рядом со мной. Это были ковбойские сапоги, расшитые серебром. Я не решился поднять глаза от этих страшных сапог и посмотреть вверх. Сердце мое бешено колотилось от страха.