Владимир Гончаров - Апокриф

Но что-то не выходит. На самом верху кто-то медлит отдать соответствующий приказ, чуть ниже все кивают друг на друга, спихивая с себя ответственность. Рвения на местах тоже не наблюдается: офицеры безинициативны, солдаты выходят из казарм неохотно, жандармерия машет дубинками вяло… А собирающийся в толпы обыватель, не чувствующий реального отпора, начинает сам ощущать себя силой, способной внушать страх и навязывать свою волю.

Вот тут самое время браться за дело вождям! И они появляются!

Руководители партий и партеек, а то и просто лихие авантюристы-одиночки, наконец-то, видят реальный шанс укусить от того пирога, который дотоле много лет лишь носили у них мимо носа.

Вся классическая квашня — верхи не могут, низы не хотят, плюс руководящая и направляющая сила — в наличии. Пожалуйте бриться!

На четыре дня ситуация как бы застыла в положении неустойчивого равновесия. У власти оставалась еще какая-то возможность, маневрируя силой и готовностью к политическому торгу, отвернуть от обрыва, остаться на своем месте, пусть даже в основательно ощипанном виде. Однако там не нашлось никого, кто обладал бы достаточными талантами и решимостью для выполнения этого виртуозного пируэта.

В деле Острихса, которое сыграло для начавшихся событий роль запала, продолжали тупо разрабатывать сценарий, актуальность которого явно была утрачена. По этой причине, надо полагать, и был неожиданно обнаружен «труп Восты Кирика». Сим фактом, судя по всему, пытались поддержать штаны у версии следствия, которой все равно уже никто не верил.

«Хорошо, — с недоброй внутренней усмешкой подумал Тиоракис, — что для роли основательно залежалого трупа не подходил свежий покойник, а то плохо бы мне пришлось! Куда как здорово было бы предъявить широкой общественности самое настоящее тело самого настоящего Восты Крика, зверски убитого самыми настоящими баскенцами!»

Рассматривая на плохой газетной фотографии свои собственные останки, Тиоракис смог разглядеть только какого-то раздутого безголового монстра, и сам для себя прокомментировал неприятную картинку: «Фу, как некрасиво! Наверняка, бездомный какой-нибудь… Из невостребованных… Какое счастье, что никто из моих родных не знает, кто такой Воста Кирик!»

Судя по газетным сообщениям, обнаруженное тело доставили для проведения экспертизы в судебно-медицинскую лабораторию ФБГБ, что немедленно вызвало вой и улюлюкание распоясавшейся оппозиционной прессы. «Давно ли убийцам стали поручать экспертизу по собственному делу?» — подобные хамские вопросы ставила, в частности, «Старая Газета».

Но уже на следующий день про несчастный неопознанный труп никто даже не вспоминал, поскольку произошло то, что затмило этот малозначащий факт и окончательно перевернуло всю ситуацию.

В четыре часа утра директора Пятого департамента ФБГБ флаг-коммодора Ксанта Авади разбудил телефонный звонок. Любой нормальный человек не ждет от подобных побудок ничего хорошего. И хотя за последние сумасшедшие дни такие вещи стали почти правилом, внутреннее чувство подсказало Ксанту Авади, что здесь не просто очередной пожар, а настоящая катастрофа. Наверное, вся логика предшествующих событий, жизненный опыт и честно заработанная интуиция стали причиной этого точного ощущения.

— Господин флаг-коммодор! — отчеканила мембрана, — здесь колонель Тоофлер!

Может быть, менее всего Ксант Авади ждал подвоха отсюда. Колонель был начальником внутренней тюрьмы ФБГБ.

— Слушаю колонель, что у вас?

— Заключенный Острихс Глэдди умер, господин флаг-коммо..

— Что?!!! — заорал обычно спокойный в любой ситуации Ксант Авади. — Как вы допустили?!!! Самоубийство?!!! Да говорите же, черт бы вас подрал!!!

— Господин флаг-коммодор! — в голосе Тоофлера зазвучали одновременно растерянность, обида и отчаяние. — Сердечный приступ!

— Какой еще к черту сердечный приступ?!! Он что, на сердце жаловался?!! Почему раньше не доложили?!!

— Ни на что он не жаловался, господин флаг-коммодор! При поступлении был тщательно осмотрен врачом… Никаких жалоб не заявлял!

— Когда обнаружили?! Как?! — Ксант Авади начинал постепенно брать себя в руки, — а впрочем… все на месте… Сейчас буду! — и он, сунув трубку телефона в штекерное гнездо, начал быстро одеваться…

Через полчаса флаг-коммодор уже находился в медицинской части внутренней тюрьмы.

Обнаженное тело Острихса лежало на операционном столе, накрытое простыней. Ксант Авади сам не зная зачем, наверное, в какой-то тайной надежде, что под белым бурнусом может оказаться другой человек, откинул тонкую ткань с головы лежащего и тут же вернул ее на место. Он окончательно убедился, что на чудеса ему по-прежнему не везет.

Ситуация со смертью заключенного оказалась сколь простой, столь и ужасной.

По докладу дежурного контролера, Острихс Глэдди, находившийся в одиночной камере, по существовавшему тюремному распорядку в положенное время отправился ко сну. Контролер, в соответствии с инструкцией, через каждые пять минут заглядывал в наблюдательный глазок камеры, осуществляя контроль за поведением заключенного, находившегося под особым надзором. Сначала все было как всегда. Острихс засыпал трудно, а спал неспокойно, часто изменяя положение тела. Однако, примерно с часу ночи он перестал ворочаться на кровати и затих, лежа на спине. Вначале это не вызвало никакой тревоги у контролера. В конце концов, даже человек с хронической бессонницей иногда крепко и безмятежно засыпает. Прошел час — Острихс оставался все в том же положении. Затем контролер заметил, что соскользнувшая с груди спящего рука как-то очень неудобно свешивается с кровати. Это вроде бы должно, было заставить Острихса переменить позу, но он оставался недвижим. Наконец, минут через пятнадцать контролер решил проверить все ли в порядке и зашел в камеру. Заключенный на оклик не ответил и вообще не подавал признаков жизни. В камеру немедленно был вызван дежурный врач…

— Неужели ничего нельзя было сделать?! — обратился Ксант Авади к находившемуся здесь же доктору.

Тот медленно покачал головой из стороны в сторону.

— Когда я пришел в камеру, он был уже мертв… Никакие реанимационные мероприятия на месте результата не дали. Электростимуляция, искусственное дыхание, укол в сердечную мышцу… Впрочем, вам это вряд ли нужно, это я все в отчете напишу… Я разумеется, распорядился доставить его, — доктор дернул головой в сторону тела под простыней, — в медчасть и повторил все, возможное здесь… Но это, что называется, для очистки совести. Поздно.

— А если в наш медицинский центр?! — в какой-то детской надежде пытал доктора Ксант Авади, там ведь оборудование…

— Ну, нет там оборудования для воскрешения мертвых! Нигде такого нет! — слегка озверел врач. — Можете, если вам угодно, считать меня коновалом, но мертвого от живого я отделяю безошибочно! Кроме того, в соседней комнате находятся двое моих коллег, как раз и из того самого медицинского центра… Колонель Тоофлер вызвал мне на подмогу… Можете поинтересоваться у них.

Ксант Авади нервно протер руками ставшее горячим лицо.

— А почему? В смысле, что с ним произошло? Хоть это сказать можете?

Доктор пожал плечами.

— Без вскрытия и анализов могу только предполагать внезапно развившуюся острую сердечную недостаточность, неясной, пока, этиологии. Знаете, с молодыми людьми такое изредка случается и протекает значительно опаснее, чем у людей пожилых… У тех коллатеральное кровообращение…

— О, Господи! Доктор! — только, что не взвыл Ксант Авади. — Как мы это все там объяснять будем? — и он сделал судорожный жест рукой куда-то туда, в сторону лежащих за стенами операционной и пока еще спящих улиц и площадей.

— Вы полагаете, этот вопрос в моей компетенции? — мрачно поинтересовался врач. — И позвольте осведомиться, какие будут распоряжения по поводу вскрытия? Сами будем делать, или еще как? И тело куда?

Ксант Авади задумался несколько секунд, а потом сухо ответил:

— Да, действительно. Вашей компетенции явно не хватит. Тело в морг нашей судебно-медицинской лаборатории. Пока не вскрывать.

В газетах, которые Тиоракис исследовал на кухне собственной квартиры, никакая из этих сцен отражения не нашла. Зато там были официальные коммюнике, содержавшие кристальной чистоты правду, состоявшую в том, что арестованный шесть дней назад Острихс Глэдди умер в камере следственного изолятора от острой сердечной недостаточности. Сообщалось также, что по данному прискорбному факту назначено расследование, которое будет «беспрецедентно прозрачно», а для установления точной причины смерти компетентные органы намерены прибегнуть к независимой экспертизе.