Александр Ермак - Офелия и Брут

Один раз она вообще ничего не приготовила. Вспомнила об ужине только, когда Брут, вернувшись с работы, зашел на кухню:

– Че у нас пожрать?

– Я ничего не приготовила. Поищи в холодильники какие-нибудь консервы.

– А че не приготовила-то?

Офелия сначала хотела как-то оправдаться, но вдруг передумала и сама перешла в наступление:

– Буду готовить, когда ты ремонтом, наконец, займешься.

Брут почесал затылок и, ничего не сказав, полез в холодильник. К инструментам он так и не прикоснулся. Но готовить Офелия больше старалась все же не забывать.

Что она перестала делать совсем, так это специально одеваться к приходу мужа. Поначалу прихорашивалась, чистила перышки. Но Брут не замечал ее стараний. Он, похоже, относился к ней как и к еде, чтобы она была, а во что завернуто – неважно. И, в конце концов, Офелия забросила свои немногочисленные тряпки. Почти все время по дому носила все тот же старенький любимый халат. Только на работу переодевалась. И Брут ее очень удивил, когда через несколько месяцев высказался вдруг по этому поводу:

– Офель, ты бы это, платье что ли какое одела, а то в халате в этом да в халате. Он у тебя уже и дырявый вон с боку…

Она, как и в случае с едой, тут же парировала:

– Ой, заметил. А то, что бардак в доме такой, ты не замечаешь. Вот ремонт закончишь, порядок наведем, тогда может платье и одену. Чего же мне среди такой грязищи наряжаться…

– А-а, – кивнул Брут. Послонялся по квартире, пнул рулон, поскреб шкафы и затих у телевизора. Все осталось по-старому.

Прежде она приглашала подружек:

– Ну, скоро соберемся, только ремонт закончим…

Теперь же отговаривала тех, кто напрашивался сам:

– Ой, мы еще ремонт не закончили. Потом как-нибудь посидим…

Поначалу, когда заходила мать, Офелия извинялась:

– Ты же понимаешь – ремонт. Поэтому грязь такая…

Потом и объяснять ей ничего не стала. Да и мать заглядывала все реже. Так что никто к ним практически не заходил. И сами они перестали к кому-либо из знакомых выбираться. То Брут задерживался на работе, то у Офелии болела голова, то слякоть была на улице, то – жара, а то просто – никакого настроения.

В общем сидели они вечерами у телевизора, смотрели кино или шоу какое-нибудь. Если Брут включал спортивную программу, то Офелия уходила на кухню читать любовный роман или руководство для беременных женщин. Да, она забеременела.

Еще до свадьбы Офелия представляла, как попадет «в положение», как будет выходить с животом на улицу, чтоб все смотрели на нее и интересовались здоровьем, делами, желали счастливо разродиться, дарили ленты, игрушки для будущего малыша. Муж ее будет все время ласково гладить и целовать:

– Труженица, ты моя…

Но теперь все было не так приятно. Возле этого дома никого из знакомых не было, тащиться же к своему старому с таким животом – не с руки.

И еще Офелия все чаще и чаще смотрела на себя в зеркало:

– Уродина…

Бруту она, конечно, о своем наблюдении не говорила, только ревновать вот его стала по-серьезному. Тем более, что на работу в положенный срок ходить прекратила и времени у нее для подозрительных мыслей и соображений было полным-полно.

Как-то раз Офелии показалось, что от мужа сквозь привычный запах масла, стружки и одеколона пробивается тонкий аромат духов. Другой раз он пришел с работы уж чересчур поздно. И вообще в последнее время глаза у него как-то странно блестели.

В Офелии кровь вскипала от мысли, что, в то время как она тут с животом мается, Брут развлекается с какой-то бабенкой. Она легко представляла себе эту крашенную блондинку, работающую продавщицей или официанткой в соседнем районе. С вихляющей походкой. С толстенькими губенками. В общем вылитая танцовщица из какого-то давнишнего кино.

В один из вечеров Брут пришел, странно улыбаясь, держа руку за спиной.

Офелия подозрительно осмотрела его. А он вдруг чмокнул ее в щеку и протянул из-за спины букет с цветами, с георгинами:

– Это тебе, Офель…

Сердце ее сжалось. За всю жизнь ей дарили цветы не так часто. На дни рождения и на свадьбу, конечно. Но ведь это не в счет. Это ведь по праздникам. А вот так, просто так… Так она только мечтала. Или вернее мечтать не могла. И вот теперь, наконец, муж, который даже во время досвадебного ухаживания ни разу ей ни одного цветочка не принес.

Офелия встрепенулась, хотела броситься Бруту на шею, поцеловать его, расплакаться в ворот рубашки. Но она сдержалась и лишь криво улыбнулась:

– Они что, твоей любовнице не понравились. Георгины… Ей, наверное, только розы подавай. А эти принес, чтобы даром не пропали?…

– Дура, – опешил Брут, развернулся и ушел на улицу, хлопнув дверью.

Он вернулся чуть ли не под утро, и от него крепко пахло вином.

Офелия всю ночь ревела, сидя на кухне. И до его прихода, и после.

Потом они долго не разговаривали. Брут ходил каким-то поникшим. Офелия же думала, что муж окончательно перешел в руки крашеной блондинке. И она плакала, плакала, плакала.

Но в одно прекрасное утро весь этот кошмар закончился. Она родила. Мысли, которые еще вчера мучили ее, разом испарились. Офелия вся ушла в заботы о ребенке.

Дел у нее с маленьким было невпроворот, но тем не менее она заметила, что Брут стал чаще приходить с работы вовремя. И про ремонт он вдруг сам вспомнил, линолеум по всей кухне раскрутил. Но Офелия его остановила:

– Не сейчас. Не пыли и не шуми.

Он послушно вновь все бросил.

Кроме матери стали заходить в гости и свекор со свекровью. Они как-то неожиданно подобрели к ней. Офелия услышала от них совершенно новое для себя обращение:

– Доченька… Доченька, как там у тебя наша кровинушка? Здорова ли?…

Офелия удивленно качала головой и шептала на ушко своему сыну:

– Ты мой, только мой.

Она кормила, мыла и пеленала его, постоянно представляя, каким он будет, когда вырастет. Как пойдет в школу с портфелем и цветами. Потом на работу, а может быть и в институт. По выходным дням они с сыном будут навещать ее мать – его бабку. Возвращаясь, он поведет ее под руку вдоль домов, мимо магазина. Они пройдутся возле сквера и потом направятся к кинотеатру. Постоят возле входа, поздороваются, перекинутся парой слов со знакомыми.

Она будет говорить своим:

– Мой сын.

Он – своим:

– Моя мама.

Офелия будет выслушивать от старых подруг жалобы:

– Мой-то сынок совсем от рук отбился…

И добрые завидки:

– А у тебя такой послушный. Счастливая ты, Офелия…

Качая на руках маленького и представляя себе такой оборот, она действительно счастливо улыбалась.

Улыбался и Брут. Довольно крутил ус свекор. Свекровь же просто обхаживала ее со всех сторон:

– Давай помогу. Одной-то знаю, как тяжело. Сама рожала. То постирать, то погладить, то приготовить. А муж, он что в этом деле понимает. Мужики тут совсем бестолковые. Что мой, что твой…

Брут со свекром согласно кивали. Не возражала и Офелия. Вдвоем действительно управляться с ребенком и хозяйством было легче.

Между делом свекровь делилась своими соображениями:

– И зачем вам эта квартира. Жили бы мы все вместе – все бы справляться было легче. И денег бы больше оставалось… Ну, даже если и поругаемся иногда. Так помиримся же. Мы же родные, родня. Поругались-помирились, дальше дружно зажили. Ничего зазорного или обидного в этом нет. И мы ведь так жили со своими родителями, земля им пухом…

Слушая ее Офелия порой задумывалась: может, верно, после рождения внука свекор со свекровью изменились, будут помогать им и при этом не лезть в их дела. А хозяйствовать вместе точно – намного легче и дешевле. И, наверное, теперь свекровь согласится поменять кое-что в их комнате. А может даже и во всей квартире сразу ремонт сделают. Не здесь, так там. В общем решила Офелия как-нибудь в подходящий момент намекнуть Бруту, что она согласна снова податься к его родителям.

Теперь, хотя ребенок не давал ей продыху ни днем, ни ночью, Офелия как-то успокоилась. Она уже практически не нервничала при появлении в их доме свекрови, шурудящей на кухне, прибирающей разбросанные вещи сына, стирающей пеленки внука. Взгляды свекра принимала как просто одобряющие ее.

Все было покойно, но до поры до времени. В один из вечеров мать Брута попросила:

– Давай, покачаю ребеночка. Устала, поди?…

Уже привыкшая к таким предложениям Офелия, ничего не подозревая, передала ей Брутика с рук на руки. Вышла на кухню. Помыла посуду. Присела передохнуть. Потом, решив предложить свекрови чая, снова встала.

Офелия заглянула в комнату да так и замерла с открытым ртом. Свекровь, качая внука, нашептывала ему:

– Скажи: ба-ба. Скажи: ба-ба… Ба-ба…

Офелия тут же ворвалась в комнату и выхватила сына:

– Спасибо вам за помощь. Ребенка пора кормить… И потом спать… А вам – домой, домой…

Она в минуту выпроводила за порог растерявшуюся свекровь. Захлопнула дверь. Положив Брутика на кровать, тихо заговорила с ним: