Дубравка Угрешич - Снесла Баба Яга яичко

День второй

Дамы остались равнодушны к соблазнительным предложениям спа-центра. Пупа напоминала старинную фарфоровую чашечку, которую не раз разбивали, не раз склеивали и, чтобы она осталась целой, следовало держать на месте и «употреблять» как можно реже. Кукла в отличие от Пупы была в завидной физической форме, и ее безразличия Беба понять не могла. Кукла, которая жила с Пулой в одних апартаментах, чтобы, если, не дай бог, потребуется, в любой момент быть с ней рядом, оправдывалась тем, что не может уделить себе внимание из-за Пупы. Как бы то ни было, обе они всячески подталкивали Бебу заняться собой. Так что Бебе предстояло, в конце концов, сделать попытку подружиться с собственным телом, с тем, с которым она очень долго жила в состоянии взаимной вражды. Но ввиду того, что скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, мы здесь немного забежим вперед, а позже слегка замедлим ход, чтобы познакомиться с краткой историей нетерпимости между Бебой и ее телом.

Скользя глазами по списку всевозможных видов массажа с красочными названиями, Беба сразу и решительно отвергла «Сладкую виселицу», когда массажист, во всяком случае, так было написано в проспекте, вися на веревке, раскачивался над клиентом, распростертым на массажном столе, и легонько пробегал ногами по его спине («Еще не хватало, чтобы какой-то Тарзан пользовался моей спиной как доской для прыжков!»). Взгляд Бебы переместился с тайского массажа горячими камнями на вариант «Сладостные мечты» и в конечном счете остановился на «Массаже Сулеймана Великого». Она выбрала «Сулеймана» за то, что в обстановке чешской курортной традиции и ее посткоммунистической туристской реинкарнации такое название звучало поистине диковинно. Фотографии в рекламной брошюре выглядели весьма привлекательно, на них наподобие куска бисквита во взбитых сливках лежало окутанное облаком мыльной пены обнаженное женское тело. Пупа и Кукла одобрили Бебин выбор. Им «Сулейман» тоже показался многообещающим.

Женщина в белом халате привела Бебу в небольшой зал, стены которого были покрыты плиткой с ориентальным орнаментом. В центре стоял каменный стол для массажа. Женщина попросила Бебу раздеться и лечь на стол.

— А я не замерзну на этом камне?

— Не волнуйтесь, это специальный стол со встроенным подогревом, — любезно сказала женщина.

Беба по небольшой лесенке забралась на стол, но оказалось, что лечь на живот не представляется возможным. С виноватым выражением лица Беба пальцем показала на свою большую грудь.

— Не волнуйтесь, — с пониманием сказала женщина и тут же принесла специальное приспособление в виде горки, покрытой мягкой губкой, с двумя большими отверстиями. Теперь Беба могла лечь на живот: ее грудь удобно помещалась в отверстиях и не создавала проблем. Беба обняла горку руками. Положение было приятным. Из невидимых динамиков тихо лилась приятная и расслабляющая восточная музыка. На этой горке Беба казалась самой себе гигантской улиткой на шляпке гриба.

Женщина в белом халате извлекла из-под стола шланг с наконечником, похожий на те, которые используются на автомойках, и выпустила на Бебино тело целое облако ароматной мыльной пены.

— Не волнуйтесь, сейчас придет пан Сулейман, — сказала она и удалилась.

Пан Сулейман?! Окутанная горячей пеной, Беба ждала, что будет дальше.

В зал вошел молодой мужчина. На голове у него был шелковый тюрбан всех цветов радуги, торс обнажен, если не считать маленькой и очень короткой жилетки. Вместо брюк шелковые шаровары, точнее, широкие восточные штаны, присборенные на щиколотках. У парня было мужественное тело, красивые мышцы рук, плоский живот и шелковая кожа. Лицо восточное — по крайней мере Бебе оно показалось восточным — со специфическим носом, красивыми зубами, крупными карими глазами и усиками над верхней губой, что выглядело немного старомодно и от этого привлекательно.

— Хай, май нейм из Сулейман. Ай эм юр масер![19] — выговорил массажист на английском для начинающих.

— Hi! My name is Beba![20] — сказалаБеба. В этот момент Бебина голова, которая торчала из облака пены, оказалась совсем близко от шаровар парня, точнее, шаровары парня оказались прямо перед Бебиной головой, и Беба увидела ту часть его тела, которая находится на десять сантиметров ниже пупка. Лицо Бебы залила краска. Подпупковая часть шаровар парня вздымалась, как шатер. «Нашла о чем думать», — корила себя в мыслях Беба.

— Рилекс![21] — сказал парень и прошелся руками по Бебиному телу. Беба покрылась мурашками, как от легкого удара током. Парень, погрузив руки в пену, продолжал массировать ее тело.

В помещении царила тишина. Восточная музыка, доносившаяся из невидимых динамиков, была чуть слышна. Беба подумала, что парень так молчалив из-за того, что его английский плох.

— Мммммм, — простонала Беба от наслаждения.

В этот момент парень случайно коснулся Бебиного бедра подпупковой частью в шароварах, и теперь — во всяком случае у Бебы — сомнений не осталось. «Господи Иисусееее! Что же теперь будет?» — подумала Беба.

— Рилекс! — сказал парень.

Беба не могла вспомнить, когда с ней в последний раз было нечто подобное, а именно: что рядом с ней находится привлекательное, молодое, полунагое мужское тело в полной боевой готовности. Бебино лицо озарила мечтательная улыбка. Она прижалась к горке, обложенной мягкой губкой, и лизнула ароматную мыльную пену. Ее тело горело от ожидания. Парень, массируя Бебу, двигался вокруг стола, и теперь он снова оказался перед Бебиной головой, стараясь половчее подобраться к ее затылку. Сквозь приспущенные веки Беба видела гладкие мышцы его живота. Вздернутая, как шатер, часть шаровар оставалась в таком же напряжении. «Фу! Я прямо какой-то Густав Ашенбах[22] женского пола!» — стыдила себя в мыслях Беба.

Здесь, может быть, будет уместно сказать, что Беба, которая считала себя глупой и которую ближайшее окружение особо не стремилось в этом разуверить, тем не менее очень часто прибегала к сравнениям, свойственным скорее интеллектуалам, при этом не отдавая себе отчета в том, откуда у нее те или иные знания.

Как бы то ни было, наше дело — идти дальше.

— Веар ю фром?[23] — спросил парень.

— From Croatia[24], — неохотно выдавила из себя Беба. Ужасающий английский парня подействовал на Бебино мечтательное настроение как ледяной душ.

Руки парня застыли…

— Соседка?! — изумился он.

— Так ты тоже наш?! — изумилась Беба.

— Наш, ясное дело, какой же еще, как не наш, а ты что подумала?

— Что ты турок! — сказала Беба, хотя на самом деле она предполагала, что парень просто переодетый чех.

— Какой еще турок, побойся Аллаха, я босниец!

— Откуда?

— Фром Сараево![25] — выпалил парень с ударением на «е», явно подражая иностранным военным комментаторам.

— Чем же ты здесь занимаешься?

— Массирую, дорогая. Сама видишь.

— Я имела в виду, как тебя сюда занесло?

— Беженец.

— Давно?

— Незадолго до «Бури» и Дейтона…

— И сколько ты уже здесь? Двенадцать лет?

— Да, так примерно…

— А тебе самому-то сколько?

— Двадцать девять. Но давай все-таки я тебя дальше буду массировать, или как?

— Не знаю, мне как-то неловко. Я тебе в матери гожусь, — сказала Беба и попыталась приподняться со своей горки. Парень подскочил, чтобы ей помочь.

— Что тут может быть неловко, дорогая?! Какие только тела не прошли через мои руки за то время, как я здесь работаю. А кроме того, мы свои люди.

— Да, но все-таки, — смущенно бормотала Беба.

Беба кое-как приподнялась и села на столе, но ее грудь застряла в горке и так там и осталась. Глядя на Бебу, сидящую в облаке мыльной пены, с приспособлением, из которого как два арбуза высовывалась ее грудь, парень расхохотался, очень дружелюбно. Поняв, в каком глупом положении она оказалась, расхохоталась и Беба. От этого во все стороны полетели клочья мыльной пены.

— Э-э, дорогая, ты сейчас прямо копия снежного человека! — сказал парень, борясь со смехом.

Он помог Бебе освободиться от горки для груди и принес ей махровый халат. Закутавшись в белый махровый халат, Беба полотенцем вытирала с лица пену.

— Хошь, курнем? — спросил парень с характерным мягким «ш».

— Что?!

— Хошь, закурим по одной?

— Здесь?!

— Хошь-курнем-мы-вдвоем?

— Ну, давай.

— Я здесь царь и бог, дорогая, никто мне не указ. Да и какой я Сулейман, если вокруг меня не пахнет табачным дымом, как считаешь?