Белая Мария - Кралль Ханна

13

Это Варшиц, незадолго до смерти.

А это он, в том же возрасте. Нос, глаза, лоб, достаточно взглянуть. А теперь он старше… в два раза старше собственного отца.

Это венчание. У Халины в руках белые розы, одну она приколола к волосам… и ее муж — конечно, в профиль. Всегда в профиль, повернувшись к объективу единственным глазом. Интересно, что случилось со вторым. А впрочем: какое ему дело до второго глаза этого человека.

Он разбирал развалины в Варшаве и вывозил кирпичи. Мезальянс, вздыхала бабушка Дзюба, это же мезальянс.

Вероятно, главным для нее было: спрятаться, раствориться, стать невидимой. Она уже не играла на скрипке, не ездила верхом. Никому не говори, что я играла и что знаю языки, наставляла она сына. Он никому не говорил, но они и так знали. Его не допрашивали, никуда не вызывали, но он чувствовал, что они знают, такие вещи всегда чувствуешь.

Он не хотел с ними жить — с матерью и этим ее мужем — и вернулся к дедушке с бабушкой. Она его навещала, пыталась воспитывать. Ты ЭТО читаешь? — спросила однажды с ужасом. Вместо… и осеклась. Он подумал, что сейчас скажет: вместо «Камней на шанец»^[104], — но она замолчала, и он так и не узнал, что должен прочитать.

Кричала она один раз, когда он вернулся потрепанный со студенческой демонстрации. Нет! — дергала его за отвороты плаща. Не смей! Я не могу еще раз, у меня нет сил!

Об отце они не говорили. Как и о тюрьме. Как и о лесном отряде. Как и о человеке, за которого она вышла замуж.

Она работала в магазине санитарно-гигиенических товаров. Приходили люди и спрашивали зубную пасту, а она требовала тюбик. Принесите пустой тюбик, без тюбика не продам.

Потом она продавала кофе в торговом центре.

Потом заболела раком.

14

Попадись ему он (прокурор, который потребовал для Варшица высшей меры), схватил бы за шиворот и швырнул на землю. Пусть молит, пусть выпрашивает прощение…

За шиворот? Скрюченной рукой?..

Зато другая вон какая сильная. Этой бы его за шкирку и об землю.

Ходит он все лучше, говорит все лучше, вот только рука… Якобы помогает ботокс. Одна инъекция — полторы тысячи, а Фонд ни гроша не возвращает. Мышцы после одного укола расслаблены три месяца. Хочешь, чтобы целый год, выкладывай шесть тысяч. Ну, люди…

15

В тюрьме она попросила о встрече с адвокатом. Она его знала, «он — мой частный адвокат», — писала в суд.

Розенберг. Имени она не назвала. Хотела срочно с ним встретиться и надеялась, что суд в просьбе ей не откажет.

Суд в просьбе отказал, адвоката Розенберга на заседании не было.

Что за адвокат?

Откуда его знала Халина Пикульская, связная Варшица?

С родителями она жила в Радомско. Там никакого адвоката Розенберга не было.

С Варшицем она жила в Ченстохове…

Был! Его помнят бывшие аппликанты^[105]. Он уцелел в войну, защищал военных преступников (адвокат по назначению). Один немец попросил его перед смертью о встрече.

Потрясающий был человек, восхищаются аппликанты.

Только это был не тот Розенберг, которого знала связная. Он вообще был не Розенберг! Аппликанты ошиблись, они имели в виду другого… Розенберг, Хасенфельд, ну, ошиблись. Аппликанты очень сожалели, они даже — искренне сокрушаясь — удивлялись, что могли так ошибиться.

16

Эрнст Й.: рост высокий, крепкого телосложения, усы подстрижены, цвет лица здоровый, нос толстый, губы толстые, недостает пяти зубов, ладонь широкая, говорит по-немецки.

Эрнста Й., жандарма, палача, задержал сотрудник Управления общественной безопасности, возраст сорок шесть лет, образование — три класса русской школы.

У задержанного имелись при себе: туфли из обрезанных сапог, четыре бритвенных лезвия, нитки, брезентовый ремень и мешок с камнем. (Около камня кто-то поставил знак вопроса. Кто-то другой пояснил: милиционеры ему подложили, чтобы тяжело было нести.)

Был назначен день судебного разбирательства и защитник: Мариан Хасенфельд.

Адвокатская контора отказалась принять вызов в суд защитника по назначению.

Адвокатская контора повторно отказалась принять вызов в суд.

Рассмотрение дела началось в 10 часов 30 минут.

Адвокат по назначению просил освободить его от защиты обвиняемого по патриотическим и общечеловеческим мотивам, а также потому, что немцы убили четырнадцать его ближайших родственников.

Прокурор возражал.

Суд не освободил.

Обвиняемый представил объяснения. Он конвоировал поляков на место экзекуции, но лично не вешал, только следил, чтобы партизаны не помешали вешать. Не бил. Ну, возможно, пнул одну. Застрелить не хотел, да и все равно ей был капут. Штыком не колол, выполнял приказы и однажды помог польским пленным.

Защитник по назначению ходатайствовал о допросе свидетелей.

Прокурор возражал.

Суд отклонил.

Присяжный переводчик просил уплатить ему триста злотых.

Прокурор поддержал обвинение.

Защитник просил смягчить меру наказания, нельзя обвинять весь немецкий народ.

Суд удалился на совещание.

В пятнадцать часов суд вернулся. Был зачитан приговор: двукратная высшая мера.

Защитник подал председателю Крайовой рады народовой^[106] ходатайство о замене высшей меры лишением свободы.

Председатель правом помилования не воспользовался.

17

Эрнст Й. попросил о встрече с защитником по назначению.

Неизвестно, где они встретились. В камере? В комнате свиданий? Ничего не известно. Кроме того, что немец хотел поговорить с защитником. Что защитник согласился. Что он, вероятно, был последним человеком, с которым Эрнст Й. хотел поговорить перед смертью.

С чего они могли начать?

С сигарет?

Адвокат протянул пачку, охранник проверил содержимое, Эрнст Й. взял несколько штук — четыре, может быть, пять. Отсчитывал сосредоточенно, остальные отодвинул. Этих мне уже не выкурить, сказал, и адвокат отдал пачку охраннику.

Затем Эрнст Й. поблагодарил (мог поблагодарить) защитника по назначению.

Вы меня по-настоящему защищали, сказал он с удивлением. Или с уважением. Или даже с благодарностью.

В ответ адвокат сообщил Эрнсту Й., что к своей профессии относится ответственно независимо от обстоятельств.

Потом они могли помолчать.

Потом Эрнст Й., который в ходе процесса узнал, что его защитник — еврей, мог спросить, где тот был во время войны.

В гетто, ответил адвокат. Откуда мне удалось вовремя выбраться.

К гетто я не имел никакого отношения, мог поспешно заверить его Эрнст Й.

Вот и хорошо, мог подумать адвокат.

Тут охранник мог сказать, что время закончилось, и оба, адвокат и Эрнст Й., поднялись со стульев. И Эрнст Й. мог попросить у своего еврейского адвоката прощения. Возможно — как знать, — попросил бы его простить.

Адвокат мог задуматься.

Простить?

Он мог так сказать.

Прощения просите у Него. Только у Него. Уже лично.

18

Прокурор Особого уголовного суда^[107] в письменной форме известил начальника тюрьмы, что казнь через повешение заключенного Эрнста Й. назначена на пять часов утра 4 декабря 1945 года, и поручил отдать соответствующие распоряжения.

Начальник тюрьмы в письменной форме любезно попросил органы социального обеспечения забрать останки Эрнста Й.

19

У Иегуды Хасенфельда, крестьянина из деревни Рендзины, было восемь сыновей, и все в детстве умерли от загадочной болезни. Когда заболел девятый, соседи-поляки сказали Иегуде, что нужно сделать. Нужно положить ребенка на простыню и отнести к чудотворному образу Божией Матери. Иегуда пойти не мог, поскольку был евреем, так что соседи-поляки положили его сына на простыню и сами понесли в костел. Внутрь с еврейским ребенком заходить не стали, но Богородица и без того их услышала. Они качали ребенка на простыне, качали, пока болезнь не начала отступать. Тогда они вернулись в Рендзины и отдали Иегуде сына и простыню.