Алексей Щербаков - Солнце за нас

Для начала встретились с представителями британской администрации. Англы спихнули их на рыжего капитана, у которого левая рука была затянута в черную перчатку. Начался разговор невесело, но Эмиль быстро сломал стену отчуждения. Выяснилось, что капитан потерял руку на Великой войне. Так что журналисту с этим парнем было о чём поговорить. Появилась бутылка виски, а затем и другая.

– Ребята, хотите честно? Только на меня не ссылайтесь. Мы эту территорию про…бем. Мы прикармливаем арабов, но они нас ненавидят. Мы играем в игры с евреями, но они нас ненавидят ещё больше. О турках я даже и не говорю. Так что черт знает, что тут начнется.

Вторая встреча была с каким-то из местных лидеров сионистов. Эмиль беседу повел, прикидываясь туповатым журналюгой, который ничего не понимает. А потом исподволь раскрутил собеседника, выводя его из равновесия разными ехидными вопросами. Он это умел. Клиент стал горячиться – и в итоге понес то, что думал.

И тут Максима проняло. Да, он был индифферентный к политике человек, но тут вдруг вспомнил, что его прадед брал Берлин. А всё потому что излагаемые господином Розенвассером мысли являлись самым обыкновенным нацизмом. Ну, только что самыми главными должны быть не «истинные арийцы», а «богоизбранный народ». Максим в своем времени читал материалы, что сионисты отлично корешились с ребятами Гитлера. Но он этому не слишком верил. Мало что напишут. А получалось – где-то это и правда.

– И как тебе? – спросил Эмиль Максима после окончания интервью.

– У меня рука чесалась достать пистолет.

– У меня тоже. А я бы точно не промахнулся. Но ничего. Они от нас не уйдут.

Еду я на Родину!

Дорога во Францию на пароходе была достаточно, долгой. Так что Максим имел время подумать. Это ведь в его времени всегда можно зайти на социальные сети – и вроде как при деле. Тут этого не было. У Максима появилась мысль – а может, так в его мире были специально и сделано, чтобы люди меньше думали?

А у него-то были причины раскинуть мозгами. Ведь пока что Максим действовал просто потому что так жизнь складывалась. Он и в том мире жил примерно так же. Почему он поступил на социологический факультет питерского Университета? Так всё просто. Когда он ещё учился в школе, то в Рязанской области состоялись выборы какого-то там местного начальника. На это дело требовались люди, вот Максим и решил подработать. А кандидат, за которого он вписался, выписал из Питера команду политтехнологов. Наверное, на москвичей у него денег не хватило. Так вот, один из этой команды как раз закончил факультет социологии. Он и заметил, что Максим способен на большее, нежели тупо раскидывать листовки по почтовым ящикам. Этот тип и посоветовал ехать в Питер. Ну, а дальше понеслось.

Вот и здесь. Он ведь прибился не к какой-нибудь маргинальной тусовке, а к серьезной структуре, у которой всё было. А что они коммунисты… Кого ипет? В конце концов, они были не какие-нибудь подпольщики, а легальная партия. И революции во Франции не состоится. Или…

Вот тут-то Максим понял, что у него с мозгами что-то не то. Он уже верил, что эти ребята могут победить! Мало того – он понимал, что хочет, чтобы он победили!

Тут, конечно, отразились беседы с Эмилем. Этот мужик любил выпить, правда категорически никогда не пьянел. Но под бутылочку еврейской водки, которой, кстати, он вытащил из кибуца несколько ящиков, он был склонен пофилософствовать. Так что разговоры выходили интересные.

Максим его о многом спрашивал. Очень его интересовал вопрос веры. Эмиль, как он рассказывал, вырос в шибко религиозной семье, где, как понял Максим, более всего парились над формальным соблюдением религиозных традиций. Так что Эмиля они достали по самое не могу. И он религию возненавидел. Но ведь Эмиль был на войне…

– Вот ты атеист. Но ты воевал. А говорят, что не бывает атеистов в окопах под огнем.

– Да как тебе сказать. На войне – да, очень страшно. И вспоминаешь иногда про Бога. Но это больше свойственно для пехоты. У них – да. Вот сидят они в окопах. Летит немецкий снаряд, кто поймет, куда он летит. Может, в тебя, а может чуть в сторону. В кого он попадет и кто после этого умрет, никто не возьмется сказать. Меня вот трусом никто не называл, но я скажу – это и в самом деле жутко. Знаешь, вот, он воет, а ты ждешь. Рвануло. Не в тебя, слава Богу. Тут следующий летит. Артподготовка могла день длиться, а могла и больше. Некоторые с ума сходили. А если наоборот, пехота пошла в атаку – в кого там попадет, в кого нет… Но! Это пехота. У нас-то в атаке было не совсем так. В нашем деле главное – что ты умеешь – и что товарищ твою спину прикроет. Но дело даже не в этом. Интереснее иное. Ну, война, оно понятно. Но она закончилась. Ты думаешь, что нам мозги в окопах отшибло? А вот и нет, мы думать начали. Сам посуди. Нас попы благословляли на войну с немцами. А, между прочим, под Аррсасом против нас воевали баварцы. Такие же католики. И ихние попы так же благословляли воевать с нами. А ваших, русских, попы, небось, так же посылали на бойню. И Бог допустил эти горы трупов? За интересы банкиров. Вот такой Бог? Да нет его.

– Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь.

Процитировал Максим.

– Нет. Это у тебя мелкобуржуазные идейки. Мы живем ради того, чтобы победить.

– Их надо сбросить с перевала, – всплыла у Максима фраза.

– Хорошо сказал. Да. Так и только так.

А потом добавил:

– На самом-то деле суть коммунизма не в том, что мы хотим построить общество, в котором у всех полно жратвы. Это социал-демократия. Мы хотим построить общество Людей. Тех, кто думает не о жратве, а о чем-то большем.

Так вот, Максим переваривал мировоззрение людей, с которыми он оказался рядом. А это были те ещё ребята. Вот Эмиль – жутковатый парень. Ему убить человека было что плюнуть. Он ведь и в самом деле радовался, что смог, наконец-то пострелять из пулемета по коннице. Но ведь он своих не предаст.

Да и многие иные левые и ребята вокруг них, которых видел Максим… Те же сюрреалисты. Эти люди не ведь не за бабки суетились. Он хотели перевернуть искусство и искренне верили, что это будет хорошо.

Максим понял, чем отличаются его современники от этих ребят. Эти были, так сказать, калибром побольше. В этом мире были Маяковский и Есенин и многие другие, а в его мире – соплежуй Бродский. В этом времени был Зощенко, а в его – Петросян.

Тут играли всерьез – и были готовы были положить за то, во что верили, не только свою жизнь, но и сколько придется чужих. И ведь, в глубине души, у Максима было нечто такое… Не зря ведь он любил «металлический авангард» – бешеную музыку, которая отчаянно пыталась уйти от всеобщей коммерциализации. И ведь, если честно, всегда брала завидка, когда Максима видел в телевизоре ветеранов Великой войны. Можно быть сколько угодно циником, но если ты не совсем тупой, то понимаешь – вот такие ОНИ, и вот ты. Вот и это время было временем героев. Ну, а значит, придется соответствовать.

* * *

Возвращение в Париж началось, как уже привык Максим, со скандала. Эмиль тиснул ряд статеек о поездке, так она не понравилось очень многим, в том числе и партейным товарищам. Автора обвинили одновременно в антисемитизме и юдофилии. А что там пошло со стороны – это вообще атас. Более всего Максима возмущала тема в правой прессе, что они «продались жидам». Блин, если продались, то где от них деньги? Тут и в самом деле станешь антисемитом. Ведь не подгоняют денег, гады!

Особо чутким эстетам понравилась фотография Сени Черного с винтовкой в руках и с огромным серо-полосатым котом на плече. Данный кот по имени Мах, кстати, вступил в кибуц волне сознательно. В смысле, что его не привезли поселенцы, а он откуда-то пришел сам. Коммунары вообще-то любили животных. У них имелось даже два верблюда, которые в хозяйстве были на фиг не нужны. Не говоря уже об огромном количестве собак, которых ребята прикормили.

Так вот, о коте. Он был той ещё сволочью. Коммунистической идеологией котяра не проникся – и воровал из еды всё, до чего мог дотянуться. Не потому что его плохо кормили, а просто по западлизму характера. Впрочем, парень он был крутой, его все собаки боялись. На снимке котик просек важность политического момента и рожу состроил очень боевую. Самое смешное, что на этой фотке Максим прилично заработал. Его купил какой-то американский, совершенно аполитичный «кошачий» журнал.

Но самое главное началось дальше. Во время очередной встречи Эмиль сказал:

– На с тобой приглашают в Москву. На семинар коммунистических журналистов.

– А это… Меня там в ЧК не возьмут? Всё-таки я русский дворянин.

– Ага. Вот срезу тут же заберут. Главная в этом деле – редактор «Красного журналиста» Светлана Баскакова, которая в Кёнигсберге на пресс-конференции заявляла, что её род древнее Романовых. Вот так, заявляла и над всеми потешалась. Это та самая девушка, которую ты видел на плакатах как «лицо революции». А она, между прочим, жена самого главного человека в РОСТА, Сергея Конькова.