Сергей Носов - Член общества, или Голодное время

“ Ты красивая, Ю.”

“ Я стою у окна, – повторила Юлия, Ю.- Долмат в кресле сидит, на меня смотрит, как ты… внимательно… и спрашивает: “Вы жена Леонида? ” Я говорю: “Да ”. Он: “Я вам сочувствую ”. Ну что ж, пусть сочувствует. Молчим. Он:

“Меня зовут Долмат. (Вот когда.) Ваш муж нас не представил. А как ваше имя?” Говорю: “ Юлия”. Он: “Вы не бойтесь, Юлия, мы люди интеллигентные ”. Тут возвращаются все пятеро – казначей, три амбала и мой, вроде живой, но очень расстроенный. Казначей говорит: “Для начала опишем все, что есть ”,- и смотрит на мебель. А на подоконнике лежала колода карт Ленькина. “Так вы, значит, игрок, милейший? – говорит Долмат, поднимаясь. Подходит к окну, берет колоду и неторопливо тасует. – Предлагаю игру. Вы тащите карту. Если красная масть, я беру на себя весь ваш долг и еще плачу вам от себя половину. Если черная – Юлия будет моей ”.- “ Это как так? ” – спрашиваю, а больше и сказать ничего не могу. Обалдела. Казначей: “Опомнитесь,

Долмат Фомич, вы с ума сошли, не делайте этого! ” И тут

Ленечка мой: “Я согласен, – говорит, – иг раем! ” – А мне: “Будь спокойна, я выиграю! ” Ну, я вышла из комнаты. Через несколько секунд он следом, белый как молоко: “Прости, я проиграл все. Включая тебя!””

Юлия замолчала. Драматизм последних слов произвел на меня неожиданно сильное впечатление, даже слишком сильное.

Драматизм долматизма. Я не выдержал и засмеялся. “Ты не веришь? ” – спросила Юлия удивленно.

Тело мое лишь вздрагивало в ответ. Сначала я смеялся в подушку, отвернувшись от Юлии, но потом сел рядом с ней, хотел обнять – куда там! – спазмы не позволяли!.. Меня всего скрючило. “Но почему? ” – удивлялась Юлия.

Я чуть не рыдал. Давно меня смех так не мучил. Она тоже стала смеяться. Ей стало весело – оттого что я не поверил ей. Это, наверное, действительно очень смешно: я ей не верю. Мы смеялись, то отворачиваясь друг от друга, то сталкиваясь лбами.

Наконец обнялись, насколько это могут смеющиеся.

“Почему?.. поче му?.. ” – все еще не унималась Юлия. “ Извини… но я… хорошо знаю… Долмата… ” – “Ты? ”

Я. Я ласкал ее ухо. Я. Я знаю Долмата. Пробовал зубами мягкую теплую мочку, отнюдь не смешную.

“Ты не знаешь Долмата совсем… Он умеет быть разным ”. Серебряная сережка выскользнула из моих губ, мы соприкоснулись носами.

“А ты бы хотела… чтобы я взял и поверил… что ты взяла вот так… и позволила… вот так… себя проиграть… или выиграть? ” – “Что же в этом особенного?.. Почти все женщины, которых проигрывали мужья, с легким сердцем шли к победителям… ”

Словно мурлыкала – приводила бесспорно достоверные исторические примеры – сбивчиво и торопясь, но все же упорно упорствуя в своем желании высказаться: героинь помянуть поименно вопреки вкрадчиво-наступательным действиям с моей стороны.

В этот раз мы были чересчур болтливы. Вместе и уронились.

“Бюст из бронзы, – спросил я зачем-то, – он чей?.. для кого? ” Прошептала: “Терентьева бюст ”.

Мы прилипли друг к другу, сплелись и больше не занимались бессмысленными разговорами.

Под утро мне приснился сон… Скалистый остров…

Надо открыть. Итак, это случилось утром; то, что случается утром, менее всего походит на сон. Надо открыть, Юлия.

Звонок. Не открывай. Нет, надо открыть, Юлия. Зачем? Ну как зачем? разве не надо? А ты думаешь, надо? А разве не надо? А ты думаешь, да? Да, Ю. Она спряталась у меня на антресолях. Меня нет. Я отворил дверь, и действительно – он.

Нет, просто если звонят, надо открыть. Вот и вся философия.

“Наконец-то, – промолвил Долмат Фомич, войдя и сняв шляпу.

– Слава Богу, нашел. – Он повесил шляпу на ручку двери

(перед отъездом Екатерина Львовна продала вешалку). – Я уже испугался за вас ”.

Я молчал. Не надо за меня пугаться. “Где же вы пропадаете? Почему не посещаете наши обеды? Зачем вас нет вместе с нами? ” Молчу. “Плохо, голубчик, – стыдил Долмат

Фомич, – мы к вам с открытым сердцем, а вы?.. Вы нас игнорируете… Ведь это так называется… игнорируете!..

После всего, что между нами произошло… (“А что, собственно, между нами произошло? ”)…так поступаете с нами?.. Ай-яй-яй. Вы же член Общества, Олег Николаевич! ”

Мы стояли в прихожей. Он ждал, что я скажу. Ничего не скажу. “Ну ладно, ладно, не обращайте внимания… Это я вас, как старший товарищ… Должен ли я как старший товарищ? – засмеялся: мол, должен. И добавил серьезно: – Я ведь вижу ваш рост ”.

И, подумав, сказал: “Мы ведь все, Олег Николаевич, видим… Какой вы духовной жизнью живете… – Обвел взглядом прихожую. Но почему в этой квартире? ”

Странный вопрос. По идее мне следовало извиниться за то, что у нас не убрано. “Нет, я не затем пришел, чтоб вас упрекать. Я к вам по делу, как вы сами, наверное, догадались. Видите ли, временно отсутствует курьер, помните нашего курьера?.. Так вот я за нее. Лично вам – из рук в руки. Никому не доверил. Сам. Сам принес ”.- Он достал конверт.

“Что это? ” – произнеслось мною. “Приглашение. На заседание. И не говорите, что не сможете прийти!.. Мы ждем вас ”. Я промычал: “ Мммм ”.- “ Никаких “ мммм ”. Придете, вы обязательно придете. Вы нам нужны. А мы нужны вам. Вы многое поняли и поймете еще больше. Как вы все-таки похудели!.. Совсем себя не бережете!.. Вы опять ничего не едите! ”

“Ем ”,- сказал я машинально.

Он положил руку мне на плечо, дружески сжал, я отстранился , я спросил неприветливо, почти зло: “Наверное, кофе хотите? ” У нас не было кофе, был чай. Он не хотел. “ Нет, не буду вас отвлекать. – Однако прошел в комнату. – А хозяйка-то где? – И, не дожидаясь ответа, Долмат Фомич выдохнул: – Ах, да! Извините ”.

Что “ да ”? Что “ извините ”? Мы оба смотрели на лестницу, на антресоли.

Ну? Чихни, кашляни, шевельнись, урони пепельницу, она лежит на матрасе. “ У вас мыши? ” – “ Нет, это я, Юлия. И вышла бы, спустилась бы вниз. – “Прости, Долмат, ты сам все видишь. Вот так ”. И он бы увидел. Вот так. А я бы сказал: “ Долмат Фомич, хватит ломать комедию, мы не хотим вас обманывать ”. И: “ Это любовь? ” – спросил бы он. “

Это жизнь ”,- я бы ответил.

“Послушайте, жить в этой квартире вам никак нельзя. Вы достойны других жилищных условий. – Долмат Фомич брезгливо оглядывал стены, пол, потолок. – Надеюсь, вы порадуете нас новыми кулинарными изысканиями. Общество ждет от вас изысканий. Мы вас любим и бережем. Будьте уверены, мы поместим ваш опыт в очередной номер газеты ”.

“А что, – не выдержал я опять, – хоть один номер газеты вышел уже? ” – “Нет. Пока еще нет. Но ведь главное – не газета, а идея газеты. Мы все вместе работаем на идею. А вот это аванс ”.

Он достал еще один конверт, положил на стол, жестом остановил во мне безотчетный порыв осуществить высказывание и снова стал сокрушаться:

“Почему я раньше к вам не приходил? О чем я думал? Нет, нет, это никуда не годится. Значит так, милейший, вот ключи от квартиры.

У нас неплохая квартира пустует, закреплена за нашим

Обществом. Будете там жить и работать.

Я сейчас вам адресок напишу… Сразу бы так… Вторая линия, Васильевский остров… ”

Я ощутил себя телеграфным столбом. Что это у меня в кулаке? Ключи. А вот и листок из блокнота. “ Извините.

Позвольте. – Он забрал, положил в третий конверт и вернул мне в конверте. – Мы должны помогать друг другу. До свидания ”.- Ушел.

“Васильевский остров, Вторая линия, д. 11 ” и даже номер телефона… Зачем-то я стал складывать цифры.

Вышла Юлия или вошла. “Эту я знаю, хорошая, с обстановкой.

Весной был ремонт. – Она зевнула, не выспалась. – Мы хотим, то есть они хотят оборудовать ее под офис, под редакцию… Ты дверь не закрыл. – Щелкнула замком, закрыла входную дверь за мужем. – По секрету, Олежка: эта газета никогда не выйдет ”.

Мысленно я спросил: почему?

“Странно, почему же я сама не вспомнила, у меня ведь тоже есть ключи. Теперь у нас оба комплекта… А там ведь можно жить! Вот здорово! ”

Я внимательно глядел на нее. У нее были желтые зрачки.

Зрачки, а в них что-то желтое. Это футболка моя желтая, она отражалась в зрачках. Я подумал в желтой футболке, что совсем не знаю ее. Совсем. Я спросил: “ Ты кто? ” Она ответила: “ Юлия”.

А теперь скажи, что это не сон. И что не было разговора того, еще на этой, Екатерины Львовны, квартире: о Долмате

Фомиче я расспрашивал Юлию, она отвечала, я, пугаясь ответов, просил замолчать – и опять вопрошал.

“Как ты можешь такое сказать о себе? ”

Потому что она не о нем, о себе говорила.

По ее-то словам выходило сейчас, что никого у нее почти что и не было. А конкретно: я примерно четвертый – шестой.

“Врешь. (Не сходилось. Ничего не сходилось. Я же помню ее у художника Б.) По тебе десятками сохли. У тебя любовников было… Ты… ” – “Вот и не так ”.

Как же не так? Если так.

“ Он хороший, он добрый, он благородный… ” – Позлить захотела меня?.. Потому у Долмата она Фомича, что лишь он, благородный, один взять такую ее согласился.

“Какую такую? ” – “Ну, посмотри на меня, протри глаза, я же уродина ”.- “Ты??? ” – “Неужели ты не видишь ничего?