Питер Абрахамс - Живущие в ночи. Чрезвычайное положение

Но официальная пропаганда использовала тот факт, что некоторым из привезенных на Юг Африки индийцев удалось выйти из нужды или даже разбогатеть. Среди индийцев появилось немало торговцев, а кое-кто, как Старик Нанда у Абрахамса, сколотил крупное состояние.

Сравнительно обеспечены оказались и такие высококвалифицированные специалисты, как доктор Нанкху в этой книге.

В целом место, которое заняли индийцы в расистской иерархии, созданной правителями ЮАР, все-таки несколько выше положения африканцев. Это и явилось главной причиной отчуждения между африканцами и индийцами и дало властям возможность создать у многих африканцев ложное впечатление, будто именно индийцы — их главные эксплуататоры.

Вместе с цветными индийцы заняли как бы промежуточное положение между белыми и черными. На протяжении жизни поколений власти вели политику, направленную на то, чтобы создать разные условия жизни для различных расовых групп, посеять между ними взаимное недоверие, чувство враждебности и не дать кому-либо из них объединиться против официальной политики.

Такая политика проводилась на Юге Африки с незапамятных времен. Но во времена правительства фельдмаршала Яна Смэтса, о которых вспоминает в книге африканер Ван Ас, возможны были браки индийцев и метисов с белыми. Это, конечно, безнадежно портило анкету и карьеру белым смельчакам, но все же законом такие браки не запрещались.

А потом, в 1948 году, на смену «либералу» Смэтсу пришла африканерская Националистическая партия с ее политикой апартеида (правильнее — апартхейда) — расового обособления и разделения.

Один за другим стали вводиться новые законы. На африканцев, индийцев и метисов налагалось все больше запретов и ограничений. Какие бы то ни было простые человеческие отношения с белыми оказывались уже почти невероятными.

А с другой стороны, в государстве резко усиливался террор властей.

В ответ на это компартия и Африканский национальный конгресс — крупнейшая в стране политическая организация африканцев — призвали народ готовиться к вооруженной борьбе.

Поляризация сил шла во все убыстряющемся темпе. Как отдельному человеку, так и целому народу нельзя уже оставаться на каких-то промежуточных позициях, тешить себя иллюзией, будто можно отмолчаться, постоять в стороне. Это и решает в романе судьбу Милдред Скотт, «цветной» возлюбленной «белого» Ван Аса.

Индийская буржуазия в ЮАР, да и вообще заметная часть индийского национального меньшинства, занимала раньше промежуточные, несколько нейтральные позиции. Теперь это с каждым годом стало все трудней.

Еще в 1962 году Юсуф Даду, один из лидеров как Южно-Африканской коммунистической партии, так и Южноафриканского индийского конгресса, выступил со статьей под заголовком «Союзник или помеха?». Он обратился к индийцам, живущим в Южной и Восточной Африке, со словами о том, что в пору нынешней революции на Африканском континенте индийцам нельзя стоять в стороне. Если они хотят, чтобы африканцы не считали их чужеземцами и признали за ними право жить в будущей Африке, надо принять участие в революции.

Да и необходимость противостоять политике апартеида объективно толкала индийцев, как и цветных, на сближение с африканцами.

Африканский национальный конгресс и Южноафриканский индийский конгресс уже в первые годы после провозглашения политики апартеида начали проводить совместные действия. Громадной заслугой южноафриканских демократов всех цветов кожи является уже то, что им удалось пресечь индийские погромы.

Но искоренить взаимное недоверие между африканцами и индийцами еще трудно. Для этого необходимы время и большие усилия с обеих сторон. И наиболее дальновидные индийцы делают все, чтобы четко определить и занять свое место в борьбе, тем самым сломить стену недоверия, привлечь к своему народу симпатии африканцев.

И в романе Абрахамса индийская подпольная организация Наталя идет на любые жертвы, на гибель своих людей, только бы зулус Нкоси не попал в руки их общего врага.

Если в романе Абрахамса о времени действия можно лишь догадываться — предположительно речь идет о начале шестидесятых годов, — то Ричард Рив обозначил его совершенно определенно: 28–30 марта 1960 года. Да и место действия указано четко. Это город Кейптаун и его окрестности, соседняя с Наталем провинция Южно-Африканской Республики.

О мартовских событиях 1960 года на Юге Африки знали даже люди, живущие за тысячи километров. В последние дни марта и потом еще в течение нескольких недель первые полосы газет всего мира пестрели южноафриканскими терминами и географическими названиями. Слова «Трансвааль» и «Кейптаун» не слышались так часто, должно быть, со времен англо-бурской войны начала нашего столетия.

Но к этим привычным географическим названиям прибавились и новые. В первую очередь Шарпевиль и Ланга. За пределами Южной Африки о них раньше почти никто не слышал, и найти их можно лишь на подробных картах пригородов Йоханнесбурга и Кейптауна. Как Шарпевиль, так и Ланга — поселки для африканцев, которые работают в «белых» городах, но не имеют права там жить, даже оставаться на ночь, а поэтому вынуждены обитать в нескольких милях от города. Шарпевиль — в окрестностях Йоханнесбурга, города с более чем миллионным населением, крупнейшего промышленного центра на всем Африканском континенте. Ланга — возле Кейптауна.

Тысячи жителей обоих этих поселков в воскресенье, 21 марта, вышли на демонстрацию протеста против наиболее жестоких мер расовой дискриминации. По демонстрантам полиция открыла огонь. Было убито и ранено, по разным данным, от 250 до 300 человек.

Демонстрацию 21 марта многие демократы Южной Африки считали ошибочной, потому что она была организована наспех, проведена только в двух поселках и сорвала тщательно готовившиеся в то время массовые действия.

Дело в том, что на последние числа марта Африканский национальный конгресс наметил крупные выступления по всей стране. Демонстрации же 21 марта были проведены другой организацией, Панафриканистским конгрессом (ПАК), который возник годом раньше из крайне националистического крыла, отколовшегося от Африканского национального конгресса. Панафриканисты заявляли, что Африканский национальный конгресс находится под влиянием белых коммунистов. Сторонники же этого конгресса обвинили панафриканистов в авантюризме и черном шовинизме, или, как в Африке иногда говорят, «антирасистском расизме».

Поступок панафриканистов 21 марта называли провокацией, сравнивали даже с действиями Гапона в январском Санкт-Петербурге 1905 года.

Но, как и в Петербурге, жертвами пали простые люди, зачастую не очень разбиравшиеся в разнице между политикой двух конгрессов. И как Джастин в книге Рива, многие понимавшие обстановку люди, осуждая панафриканистов, вывод из событий делали такой:

— Поскольку ПАК затеял все это, наша задача состоит в том, чтобы довести дело до логического конца.

И так же, как в Петербурге, за расстрелом последовали события, охватившие все государство. Первые несколько дней после кровопролития страна была в состоянии шока, а затем началось…

Многие наблюдатели считают конец марта — начало апреля 1960 года переломными в жизни этой огромной страны, по территории в несколько раз превышающей Великобританию. Не случайно Организация Объединенных Наций призвала с тех пор ежегодно отмечать 21 марта как Международный день борьбы против расизма.

Чрезвычайное положение, которое было введено 30 марта, означало, что власти получили легальные полномочия арестовать любого человека, запретить любую организацию, закрыть любую газету, разогнать любое собрание и даже применить для этого огнестрельное оружие, производить обыски, конфисковывать любые материалы, устанавливать комендантский час. Официально объявлялось, что в связи с чрезвычайным положением писаные законы, как и обычное право, не будут приниматься во внимание. Ведущие политические организации были запрещены, и большинство каналов для легального протеста оказались закрытыми. Тысячи людей очутились в тюрьмах.

До этого в подполье находилась лишь коммунистическая партия. После мартовских событий началась организация подпольной деятельности Африканского национального конгресса — он тоже оказался под запретом.

Таким образом, избрав чрезвычайное положение темой для своей книги, Ричард Рив сразу как бы нащупал пульс родины в тот момент, когда число ударов достигло максимума, было учащенным, как, наверно, никогда раньше. В тот момент, когда на поверхности проявилось многое, что раньше тщательно скрывалось.

Правда, назвав свою книгу «Чрезвычайное положение», Рив не стал показывать, к чему же привело введение этой меры. Действие обрывается на том дне, когда чрезвычайное положение было объявлено. Читатель видит лишь, с каким ужасом герои ждут этого акта и как выглядят самые первые часы после его провозглашения.