Анна Матвеева - Твою мать

— Я обязан сообщить об этом и отправить ее в больницу, — громко говорил папа-Кораблев маме-Кораблевой, механически гладящей по голове перепуганного Мишу. — Это может повториться, и что тогда?

— А что с детьми будет? — мама-Кораблева подняла Мишу на руки и показала его папе-Кораблеву, как будто он его до сих пор не видел. — У Светочки сложный возраст, Миша вообще крошечный... Не сообщай, я потом с ней поговорю?

— Я сам поговорю.

И они поговорили. И какое-то время Светкиной маме было лучше, может, эти, которые сидели у нее внутри, правда вышли — не той ночью, так вместе с кровью, закрасившей ванную в темный, мясной цвет. Светка знала, что никогда не забудет этот цвет.

И еще она знала, что обязана найти Этого и вернуть его маме. Перед тем, как порезаться, мать написала записку — не Светке, не Мише на вырост, не бывшему мужу, а Этому. Как она его любит, всегда ждет, прощает...

Светка закрыла глаза и вспомнила “Мазду” с яблоневыми лепестками на крыше, прилипшими крепко, как на клей. Вспомнила смуглые щеки и розовую рубашку Этого. Его руки, всегда так жадно и цепко хватавшие то, что он хотел бы схватить — бутерброд, мамину руку, сигарету, руль... Светка ненавидела Этого, но решила, что завтра снова будет сидеть в засаде. Прогуляет литературу, все равно у нее по ней одни пятерки.

***

Этот приехал на работу к десяти утра, как Светка и рассчитывала. Жену он, по всей видимости, закинул к месту службы первой и теперь вышел неторопливо из “Мазды”, и пошел, такой самодовольный, что Светку чуть не стошнило. Сегодня он был в блекло-желтой рубашке и галстуке с горохами. Светка шагнула к нему из кустов.

— Ты? — удивился Этот. — Ты что здесь делаешь?

Светка вдруг подумала, что он не может вспомнить ее имя. Он никогда не интересовался ни ей, ни Мишей, они для него были — декорация. Фон. А Светка еще и бесплатный сторож для дурацкой “Мазды”.

— Я хочу поговорить с вами. О маме.

Этот скривился, будто раскусил гнилую сливу.

— Я же сказал Лиде, что все кончено, меж нами связи нет. Ё-моё, ну должна быть какая-то гордость у твоей матери, нет? Твою мать, ведь она уже задолбала меня своими звонками, караулила повсюду, истеричка. И теперь еще тебя присылает, ну нормально, да?

Этот засмеялся, предлагая Светке вместе повеселиться над глупой Лидой. Светка стояла прямо перед ним, засунув руки в карманы низко сидящих на бедрах джинсов. Она была в том возрасте, когда взрослым трудно понять — то ли на равных с ней общаться, то ли вспоминать хоть иногда, что перед тобой — ребенок. Телом — женщина, лифчик третьего размера, ноги длинные и сильные, как у танцовщицы, личико — детское, не Лолитка, но хороша, хороша и на Лиду эту чокнутую совсем не похожа.

Этот откашлялся, переложил портфель в другую руку и сказал:

— Ну, пошли, чаем напою тебя, что ли.

***

Альбина мурыжила Светку больше часа, но поставила в итоге пятерку. А вот Яшке повезло меньше — Светка дожидалась подругу в коридоре и слышала обиженный Яшкин бас, неумело сражавшийся с временами и падежами. В коне концов красная и разъяренная Яшка появилась в дверях.

— Опять пересдача. Заколебала уже.

И, оглянувшись на кабинет, добавила:

— Коза старая.

Светка изо всех сил пыталась выразить сочувствие, хотя Яшка и так уже через пять минут забыть забыла про этот хреновый английский. В туалете они обе быстро накрасились, Яшка нацепила сразу все свои пирсинговые штуки — в нос, язык, уши, пупок, выглядела — вообще классно.

— Ты домой, Яш? — спросила Светка.

— Да не, че там делать. Гулять пойду.

— Мне поговорить с тобой надо, Яшка. Посоветоваться.

Они вышли из школьного двора. Светка в очередной раз думала о том, как Яшке повезло с матерью — она была ей, как подруга. Как только узнала, что Яшка курит, разрешила курить дома. И пиво ей разрешала, и еще Яшка говорила, что мать в курсе, что дочь уже того. Не девочка. Вот как раз об этом Светке и нужно было узнать кое-что у Яковлевой. Не растрепала бы только. Яшка по жизни — трепло на палочке. Кораблева, та совсем не такая, но Кораблева, как и Светка — девственница. Слово-то какое — девственница. Не нашего века.

В гаражах Яшка достала из сумки пачку “Вог Суперлайт”, закурила. Светка отказалась — как часто бывает, дочь курящей мамы не переносила даже дыма сигаретного.

— Ну так че у тебя случилось, Светик? Чем может тебе помочь старая опытная женщина?

Светку давно уже никто не называл Светиком — только папа. Она еще раз подумала о том, что хочет позвонить ему, но вслух сказала совсем другое:

— Яшка, ты не смейся, только скажи — это... делать... это очень больно?

Презервативы добыла Кораблева, украла у отца из тумбочки. Квадратные плоские коробочки, в каждой — четыре штуки.

— Мне так много не надо, — пролепетала Светка. Яшка засмеялась: все так говорят. Процесс она описала в подробностях, обещала, что больно будет, но не слишком, зато кайф такой! Светка содрогнулась от ужаса, когда Яшка описала ей, на что все будет похоже, и еще ей стыдно было, что пришлось врать подругам — она придумала под это дело восемнадцатилетнего парня, с которым познакомилась во время весенних каникул. Кораблева, ясное дело, пропылила, что тут не все так просто — почему же Светка ей раньше ничего не рассказывала? Но расспрашивать не стала, спасибо ей. И Яшке тоже — спасибо.

— Слава богу, еще одной целкой в школе меньше будет, — сказала Яшка на прощанье, а Светка вдруг подумала, что Яшка выглядит какой-то очень несчастной. Наверное, из-за английского.

***

Этот ждал Светку у себя в кабинете — последнее, что она смогла запомнить, был звук ключа, повернувшегося в двери. Все остальное она постаралась забыть сразу же. Все было очень больно, больнее, чем обещала Яшка. И противнее. И она не говорила ни слова о том, что Этот сделает в конце всего — он сел в кресло и заставил Светку встать перед ним на колени. Она не поняла вначале, что он хочет, и прижалась к его груди лицом, но он растянул губы в улыбочке и покачал головой: “Нет, голубушка, ниже, ниже”. Светка попыталась сделать, как он хочет, но ее тут же вырвало. Этот, как ни странно, не рассердился, не ругал Светку и сказал мягко, как родной:

— Завтра придешь?

— Нет. Ты сегодня придешь к матери. А потом посмотрим.

— Что ж, уговор дороже денег. — Этот вытирал брюки салфетками. В кабинете сильно пахло Светкиной блевотиной.

В туалете Светка сняла джинсы, увидела в трусах кровь и еще какие-то тонкие пластиночки, похожие на обрывки воздушного шарика. Папа в детстве всегда покупал ей воздушные шарики, а мама говорила, что у Светки они слишком быстро лопаются.

***

Этот приехал вечером, когда мама еще не успела напиться, а Мишка уже успел уснуть. Дверь открыла Светка, удивилась, что Этот смотрит мимо нее. Он привез цветы и здоровенную бутылку вина. Целлофан шелестел, от Этого пахло до тошноты знакомым парфюмом. Мать вылетела из комнаты и расплакалась. Светка давно уже не видела ее такой счастливой.

— Ты посмотришь за машиной? — попросил Этот. В голосе его звучало что-то новое, жалкое — так говорила бы раздавленная букашка, умей она говорить.

Мама с Этим заперлись в спальне, а Светка надела наушники и села у окна. Красная “Мазда” притулилась под яблоней, как в старые добрые времена.

— Прости меня, Светочка, — сказала мама первым делом после того, как за Этим закрылась дверь. — Я на самом деле его люблю, вот в чем дело. И ты, когда вырастешь и влюбишься, обязательно меня поймешь.

Светка обняла мать крепко, как в детстве — умоляя задержаться у кроватки еще на одну минуту. Потом мама уснула, а Светка до утра сидела на кухне, вглядываясь в темную пустоту на том месте, где всего лишь несколько часов назад стояла красная “Мазда”. Она сидела, слушала музыку и думала о том, что, в конце концов, любая жизнь — рано или поздно — съеживается до размеров одного-единственного человека. Которого ты на самом деле любишь.