Игорь Чубаха - Злаки Зодиака, или Ижица-файлы

– Тише ори, всю моль в доме перепугал. Пусть он сам докажет, что не угодник, а честный граальник, – сипло оборвал посредника продавец и тоже отступил в непроглядную и вязкую, будто гудроновая смола, тень, только остались лилово пылать два глаза.

Максим продолжал молчать. Будет правильным добавить – высокомерно молчать. Не объяснять же этим двум шарахающимся собственных ангелов-хранителей персонам, что Максим еще банально не придумал, как повести себя дальше. Также учтем, что в тесном лабиринте магазина Максим, случись что, окажется в весьма плачевном положении. Например, если его обшарят и надыбают или радиомаячок, или жетон. Прямо здесь, на трехкилограммовом пакете чая захотелось размашисто написать Алине выговор с занесением в личное дело. Будет правильным добавить – строгий выговор с занесением.

– Эй, понтифик, так не пойдет, – продолжал накаляться Чек, – Я к тебе с нормальным человеком, реальным и щедрым по деньгам, а ты полное хамства мусорное ведро нам под ноги. А если я тебе глаз высосу?!..

И тут произошло что-то незримое. Что-то в ситуации мгновенно изменилось. Хотя продавец не сделал ни малейшего движения, Чек вдруг заткнулся и отступил на еще один шаг к выходу. И даже на какое-то время прекратил раздражающе дрыгать ногами.

– Мне нужны Злаки Зодиака, – процедил Максим, время которого, кажется, пришло, – Злаки Зодиака. Много, пять-шесть килограммов сушеных Злаков Зодиака, – кроме прочего следовало не позволить сдувшемуся Чеку вспомнить, что он не получил отзыв на пароль: «Эй, приятель, ты тащишься от Боба Марли?».

– Нету, – равнодушно зевнул продавец, спрятав лиловые зарницы зрачков под морщинами век, чтобы не выдали. Но трилистник на щеке откровенно налился фиолетовым соком.

– Эй, понтифик, он платит по долларию за одну сотую грамма!!! – аки боксер, запрыгал на цыпочках за спиной Храпунова оправившийся и вновь оживший неугомонный Чек. И чуть не обрушил стеллаж с коричнево-малиновыми банками чего-то, без чего кофеманы не мыслят жизни.

– Не подвезли, – равнодушно отпасовал продавец, как бы обозначив движением бедра, что грузное тело вот-вот развернется на сто восемьдесят градусов и отчалит. А сделки не будет, потому что хозяину круглосуточного заведения ни фига не интересны ни доллар за сотую грамма, ни даже доллар сорок шесть центов (такие цены приняты в светском и дорогом Копенгагене).

Максим вдохнул, выдохнул с оттягом, будто занимается Цигун, и, нажимая на каждое слово, сделал предложение, от которого нелепо отказаться:

– Ты поищи... Меня устроит и толика малая от той травы-муравы, которую для Богдухана припасли. Плачу по два бака за запятая-ноль-один грамм.

– А гребись оно все петушком! – пятки Чека прошибла восторжено-чечеточная дрожь.

Продавец выдержал длинную, как крысиный хвост паузу, и в голосе его заелозили нотки колебания:

– Откуда проведал про пятьсот Богдухановых кило?

– Не пятьсот кило, а три тонны. Недостачи в пять-шесть килограммов никто и не заметит. Усушка, утруска… А узнал от сороки-босоркани, – играл Максим надменную брезгливость, – Богдухан – известный скупердяй, всегда свом платит по минимуму. А я предлагаю солидный приработок. Потом разбегаемся, забыв о друг друге до скончания веков.

– Откуда я знаю, что ты не угодник? – Веки неторопливо поползли вверх, и снова лиловые зайчики пытливо запрыгали по фигурам гостей. Трилистник на щеке вдвое увеличился в размерах против прежнего.

– От вервольфа. Могу два перста к портрету Гребахи Чучина приложить.

– Да уж лучше приложи, любезный, а то мало ли, кто шляется, – закивал лиловыми огоньками из мрака торговец.

– Лады, только метро откроется, спустимся, и приложу. А пока... – сыпалась ложь изо рта Максима, а в висках пульсировало категорически иное: «Где же Алина? Где же прикрытие?!».

Что произойдет, если Максима раскусят? Может, два бойца незримого инферн-фронта стукнуться об землю, обернутся ночными бабочками и упорхнут в прекрасное далеко. А может, изловчатся и стукнут об землю Максима, и одним пламенным борцом с нечистью станет меньше. Как минимум, Богдухан в обоих вариантах останется в победителях.

– Зачем же ждать до полшестого. У меня и самого портрет сыщется, – жарко дохнул хозяин, приблизившись почти вплотную. В этакой тесноте – крайне опасная позиция.

Максим беззвучно заскрипел зубами, словно неосмотрительно пощекотал ежика и теперь придется бороновать впившиеся в любимую плоть иголки. И кроме обыкновенной досады и обыкновенного страха – мамочка, что сейчас начнется! – рыболовным крючком в мозговые доли фетрового кренделя впился беспристрастный вопрос: «Куда это Максим Храпунов попал, если здесь запросто хранят портрет Гребахи Чучина?» И еще оставалась надежда – вдруг его берут на эманации?

И еще оставалась призрачная надежда, что распахнется дверь, и на двоих гавриков направит уставной «Макаров» с нашпигованной серебряными пулями обоймой Алина…

В 1924-м году от Рождества Христова на заседании коллегии ОГПУ под председательством Феликса Дзержинского было принято решение о создании секретной лаборатории нейроэнергетики и ее целевом финансировании Спецотделом при Главном политическом управлении.

В 1937-м прежнее руководство Лаборатории было репрессировано, официально было объявлено о закрытии Лаборатории. Чем занималась Лаборатория с 1938-го по 1941-й год, материалы в архивах не сохранились. А в январе 1942-го года в рамках привлечения Иосифом Сталиным Православной церкви к борьбе с немецко-фашистскими захватчиками секретная лаборатория была передана в ведение Патриарха всея Руси и переименована новым руководством в отдел по искоренению аномальных явлений – сокращенно ИСАЯ.

С этих пор, по согласованию с органами НКВД, в ИСАЯ для расследования передавались все дела, связанные с необъяснимыми и мистическими явлениями.

В основном районные отделы искоренения аномальных явлений комплектовались незамужними женщинами – как наиболее способными к эзотерическим наукам. Но начальниками отделов всегда становились мужчины. И судьба их была незавидна...

От рабочего кабинета, до пункта Б, в котором сейчас нес нелегкую службу ее бравый командир, было не менее получаса путешествия на таксомоторе. И надежда Алины успеть в срок становилась все призрачней. Впрочем, Алина не сомневалась, что, коль ей прощаются сорокаминутные опоздания к девяти ноль-ноль, то не шибко нагорит и за аналогичное опоздание в два часа ночи.

Тем более, внушала себе сестра Алина, боевая подруга сестра Лариса тщательно – через маячок – прослушивает все, что с командиром происходит. И пока не происходило ничего предосудительного.

– Мне нужны Злаки Зодиака!.. – голосом шефа отчеканили наушники, соединенные с рацией крученным, как саксаул[1], черным проводом.

Три дислоцирующиеся в кабинете сестры-сотрудницы и ухом не повели. Сестра Алина к месту вспомнила, как шеф на прошлой неделе, тяжело сопя, промолчал на десятиминутное опоздание красавицы Ларисы с обеденного перерыва. Лариске можно, а Алине нельзя?

Все офисные аксессуары – календарь, степлер, калькулятор и т. д. – пришлось убрать к чертовой бабушке. На столе осталась только рация: выкрашенный в хаки, прибор с парой циферблатов и суставчатой антенной. И этот прибор стоял в самом центре рисунка – заключенной в окружность звезды, обильно сопровождающейся начертаниями имен демонов. Если верить инструкции, таковое местоположение защищало связь от прослушки надежней всяческих глушилок.

За расчерченным кабалистической геометрией столом в игуменском кресле (пока командир шляется), закинув безукоризненно красивую, как математическая формула, левую ногу на безукоризненно красивую, как строка гениального поэта, правую, пребывала сестра Лариса. Холеная блондинка листала глянцевый каталог с иностранцами[2], мечтающими о скромной девушке из России. Чтобы резиновые наушники не повредили стратегически идеальную прическу, Лариса их одеть погнушалась и положила рядом, а громкость в нарушение секретности врубила на полный:

– …А гребись оно все петушком!.. – транслировали наушники чужую радость.

Сестре Алине тоже было грех жаловаться на внешние данные: тоже вполне прельстительная сестра Алина наспех у зеркала делала помадой свои губы зовущими к поцелую.

– Ой, Лариска, ты мечтаешь о том, чего уже добились тысячи несчастных! – констатировала сестра Алина, плотно прижала губу к губе, разжала и осталась довольна результатом.

– …От вервольфа… – голосом шефа сказали наушники.

Устаревше огромные наушники не мешали Ларисе инспектировать реестр неинициированных суженых:

– Этот вроде ничего. Милашка с усиками. Если между нами что проклюнется, любезный, я заставлю тебя сменить усищи на бакенбарды, мода требует жертв... Что? Ранчо?.. Это я-то поеду в Оклахому, чтобы там свиньям хвосты крутить? Отлынь, обрыдлый, ты уволен! – Лариса маникюрным произведением искусства перелистнула очередную страницу каталога. Сестра Лариса была маленькая и миленькая. Миниатюрная, как фарфоровая статуэтка. Она была по мнению третьей сестры великой стервой.