Святослав Логинов - Матримониальные размышления среди родных осин

О здоровье — своём и домашних — ива заботится больше всех. Чуть где кольнуло — сразу в аптеку. Не женщина, а ходячий аспирин. Кстати, ежели кто не знает, салициловая кислота впервые была выделена именно из ивы, само её название переводится как «ивовая кислота».

Детей ива держит в строгости и за провинности наказывает, на время забыв о собственных слезах. Ничего не попишешь, гибкая ивовая ветка идёт не только на плетение, но и на розги.

Так, избегнув топора и жертвуя только молодыми ветвями, отскрипит ивушка век, и долго чернеет на берегу, окружённая плакучими правнучками. И если спросить иссохшую старуху, не испытавшую за долгие годы ни весеннего цветения, ни огненной страсти: «Скажи, не тая, где любовь?» — она, ни минуты, против обыкновения, не колеблясь, ответит: «Здесь, конечно, в плетёном семейном гнёздышке».

Ежели кто скажет, что на осине Иуда повесился, не верьте клеветнику, осинка для этого совершенно не приспособлена. В молодости, тоненькая и беззащитная, она кажется родной сестрой берёзки, если бы не одно сомнительное достоинство: молодая осинка — дурнушка. Стволик у неё серый, серёжки висят колбасками, не поймёшь — серёжки или жирные гусеницы, а уж майская, чуть проклюнувшаяся листва и вовсе буроватая, словно осина собралась среди весны встречать осень. Недаром слова эти так схожи, осина — дерево осеннее. Бывают такие девочки, что с самого детства похожи на старушек. От этой некрасивости развивается в осинке страх перед жизнью и душевная горечь. Ждёт бедняжка любви и сама же боится, дрожит дрожмя от одной мысли о девичьем счастье. И, конечно же отпугивает его, оставаясь в итоге у разбитого корыта. «Осина ты, осина, проклятая лесина…» — давно уже исчезла девичья угловатость, угри на лице и старушечья осанка, давно крона оделась в полный лист, узорный, в тончайших прожилках, а осинка всё считается дурнушкой. В конце концов жизнь берёт своё, но настоящей семьи осина так и не создаёт. В любви она горит не жарко, прогорает быстро и бездымно.

Лучшие в мире спички делают из осины. Дешёвое одноразовое изделие.

Потому судьба определила осине быть не женой, а любовницей женатых мужиков. Забежит такой на огонёк, не погреться даже, а так, прикурить, и снова лесная печальница одна. «Грустишь ли об оставленных осинах?» — меланхолично спрашивал поэт Бродский. А чего о них грустить, об одноразовых? Само словосочетание «родные осины» звучит не лирично, а издевательски. Может и ропщет осина на судьбу, только кто это увидит в вечном плеске дрожащих листьев? Осина дерево не скрипучее, молча стоит проклятая лесина, сама справляется с житейскими бурями, в одиночку растит сына-безотцовщину. А уж сколько горечи накопит за свою жизнь, о том знает осиновое сердце.

А ведь всё могло быть иначе. Лучшие грибы где растут? — в осиннике! И смертельная горечь — гликозиды — вещества родственные сахарам, легко могли бы обратиться в сладость. Трудяги бобры и зайцы-захребетники знают это и предпочитают осиновую горькую кору всем иным кушаньям.

Впрочем, на то они и грызуны, чтобы жизнь мёдом не казалась.

Назло горькой судьбе некоторые осины достигают небывалых размеров, возвышаясь над лесом словно крепостные башни. Самое высокое дерево наших краёв — не сосна, а осина. И никакой привозной дуб, выхоленный посреди деревни, не сравнится в толщине с необъятным стволом старой осины. Только что в том радости миллионам безвестных осинок, не сумевшим выбиться в лесные гиганты?

И лишь осенью, когда безжалостный ветер раздёргивает берёзовую желтизну, когда скукоживается ива и облетает побуревшая черёмуховая листва, осина на недолгий срок одевается в царственный пурпур. Все другие деревья тушуются перед сказочным великолепием осенней осины, перед невиданной её роскошью. И мужчины, поражённые этой красой, бормочут растерянно: «Где были мои глаза?» А там и были; дурные глаза всегда не в ту сторону смотрят.

Вот дерево, о котором строчки не спето, ни доброй, ни злой. Сорное дерево наших лесов — ольха. Серая кора; ломкая, ни в какое дело не годная древесина; скучные листья пыльного оттенка, вечно заплёванные пузырящимися выделениями каких-то насекомых. Грибы в ольшанике не растут, разве что горький розовый млечник, из ягод встречается лишь ядовитый вороний глаз. Даже в солнечный день в ольшанике невесело, пахнет гнилью и растут колючие сорные травы. С какой стороны ни посмотри — всё не то и всё не так. «Скрипит ольха у дальнего колодца», никого не радуя, ни к чему не предназначенная, а отскрипев своё, падает и бесполезно сгнивает. Ольха — старая дева, не нужная никому и в первую руку самой себе.

Впрочем, люди опытные говорят, что с ольхой хорошо коптить рыбу. Не знаю, не пробовал.

Вот уж эта себя в обиду не даст. А во всём остальном — русская красавица ничем не хуже берёзки. И сарафанчик у неё аккуратный, и вершинка кокошником. Также молодые ёлочки хороводятся на полянах и вдоль опушек. Вот только к вольным любовным играм ёлочка не склонна, рук нескромные касанья не допускает. В строгости себя держит и потому не в пример берёзы счастливее.

Придуманная дальтониками загадка гласит: «Зимой и летом — одним цветом». Полная ерунда! Летняя хвоя живая, дышит и словно светится изнутри. А уж весной… Проклёвываются на кончиках веток нежные светло-изумрудные побеги, кисленькие на вкус, с лёгким смолистым ароматом. Видать в эту радостную пору и ёлке хочется отдавать себя.

Однако, чем дальше, тем меньше в побегах вкуса и больше смолы. Дух чистый, здоровый, но строгий. Такова ёлка и в замужестве. В семье она главная, мужа держит в ежовых рукавицах, детей — а их всегда много — не балует, но и в обиду не даёт. В мрачноватом ельнике ничто постороннее расти не может, зато по полянам и еловым опушкам молоденьких ёлочек высыпано видимо-невидимо! Сарафаны, кокошники, хороводы… только сунься неосторожный парень в эту красу — обсмеют, исхлещут исколят… вырвешься еле жив, и снова тянет туда, в самую хвойную круговерть.

Елка, с виду строгая и холодная, в плотской любви горяча, не чета малохольной рябине, горит ярко, с треском, разбрасывая пылающий уголь.

Ель ревнива, только попробуй негодный муж, оставив домашний очаг, хоть разок сходить на сторону, как раз вернёшься к пожарищу. Ни себя, ни дома не пожалеет. А дом у ёлки всегда самый добротный. Ель с пренебрежением относится ко всяческим финтифлюшкам, которыми увлекаются ива и рябина, она не гребёт под себя как черёмуха, однако, всё что нужно имеется в достатке. Постороннему глазу такой дом может показаться неуютным, уж больно самовластна хозяйка, но своим в доме хорошо и удивительно спокойно.

К старости ёлка становится добрейшей бабушкой, всё, что не дозволялось детям и мужу, оказывается разрешено внучатам. Таково общее свойство бабушек и ёлок.

Старый, что малый — молоденькая ёлочка тоже балует детей, но не всегда, а лишь под Новый год. Песен на эту тему петь не перепеть. В новогодние дни и колючие иголки, и пачкучая смола — всё в радость.

Такое уж оно парадоксальное дерево — вечнозелёный житель северных чащоб.

Неспроста самое знатное дерево наших лесов оказывается и самым скромным. Даже в народных песнях встречается она на пару с ёлкой, всегда уступая властной подруге первое место. Обычно так случается, если одна из подруг дурнушка. Подойди к лесу — вдоль опушки толпятся берёзы, а осинки остаются в тени. А тут — ничем одна подруга другой не уступит. Сарафан у сосёнки растопырочкой, кружевной, кокошник так и вовсе царский. Иголки, правда, вчетверо против еловых, такими кольнёшь — мало не покажется. Есть чего испугаться, уж лучше с ёлкой дело иметь. Однако к ёлке с какой стороны ни подойди — исколот будешь, а к сосенке подойди доверчиво, протяни руку без угрозы, ласково коснись игл и ощутишь в ответ такую шелковистую нежность, какой не сыскать ни у берёзы, ни у черёмухи в пору цветения, и вообще, нигде в мире. Кому хоть раз открылась сосновая душа, тот поймёт.

Сосновый бор светел и чист, дышится в нём легко. Кажется, не в лес пришёл, а домой. А ведь ежели по правде, так оно и есть. Захочешь дом построить, чтобы навек, до правнуков — иди к сосне. В доме таком светло и радостно, у хозяйки на всех хватит любви и тепла. В этом доме не бывает хмурых. Даже в самую декабрьскую стужу и темень золотистый сосновый ствол излучает июльское тепло, хвоя всегда шелковиста, а янтарная смола целебна и чиста. А уж как сосна в любовной страсти горит — рассказывать не надо. Благо тому, кто за скромной застенчивостью долговязой девчонки сумеет рассмотреть душу сосны. С этой минуты незачем ждать и нечего искать. Иди навстречу и будет тебе счастье.