Ненси Джонс - Молли

– У тебя есть четвертак? – спрашивала она.

Ему обычно бывало примерно шестнадцать, он был высоким блондином с адамовым яблоком, которое двигалось вверх и вниз. Он доставал из кармана джинсов мелочь и вел ее к музыкальному ящику; Молли становилась на цыпочки, рассматривая список песен и все время водя ступней одной ноги по лодыжке другой. Потом она указывала на несколько номеров, и он вел ее на танцплощадку.

Я наблюдала со своего стульчика, постукивая башмаками в такт мелодии; парень крутил Молли так и этак, его руки оказывались то у нее на спине, то на бедрах, то на талии, то под мышками; он крутил ее по комнате и подбрасывал в воздух. Однажды он подбросил ее так, что она оказалась стоящей у него на плечах, прямо под оловянным потолком; Молли изогнула спину, ее пальцы вытянулись прямо к небу – фантастическое видение, туман и свет… Почувствовав, что все затаили дыхание. Молли прыгнула вперед, в манящий воздух. Парень вытянул руки и поймал ее. Она широко взмахнула ногами, ухитрившись на минуту изогнуться в его руках, прежде чем спрыгнуть на пол.

Я отодвинула остатки мороженого. Молли моя половина. Вряд ли я понимала, наблюдая за ней, как мне хочется быть на ее месте, но я чувствовала грубые руки парня на своей спине, на своей талии, они обхватывали мои ноги – или же мне хотелось самой превратиться в этого парня, чтобы именно я поднимала Молли себе на плечи и ловила ее в свои объятия. Может быть, я чувствовала: предо мной именно то, что впоследствии отнимет ее у меня, разлучит нас навеки.

Музыка смолкла. Парень поднес руку Молли к губам. Она присела в реверансе, кивнула мне и побежала обратно к своему стульчику, где мистер Палмер, хозяин магазина, все аплодировал и аплодировал ей. С глубоким поклоном он поднес Молли коробочку своего фирменного шоколада – замороженное ореховое масло.

– Прошу, – сказала она, шаря в коробочке своими сладкими пальчиками и протягивая мне кусочек. – Остальное съедим сегодня вечером. – И она запихала в рот большой кусок.

Я осторожно надкусила свой, подождала, пока сладко-соленая крошка растает на языке, как обещание. Парень ничего не значил для Молли. Она любила меня, меня, готовую провести всю ночь, шепчась с нею под розовым одеялом. Мой мир, пошатнувшийся было, теперь снова стал надежным.

Сначала я не могла поверить, что Молли выбрала меня своей лучшей подругой. Это произошло не постепенно, а внезапно – собственно говоря, это произошло в первый же день учебы в первом классе, когда мы сидели за партой, распаковывая свои завтраки. Молли перегнулась через проход и положила руку мне на плечо.

Я подпрыгнула и отшатнулась. В то утро, притворяясь, что читаю, я наблюдала за ней. Непослушные волосы выбивались из ее кос. А юбочка была короче, чем у других девочек; у нее была особенная, как бы не осознающая себя улыбка, а страницы учебника она переворачивала так, словно каждое движение каждого ce пальца предназначалось для глаз широкой публики. Ее искусственная отстраненность и притягивала, и отталкивала меня.

– Меняю яблоко на твои пирожные с ореховым маслом, – сказала она, протягивая мне яблоко, как карнавальный приз.

Это было странное предложение: какой же ребенок согласится обменять пирожное на яблоко? Но

Молли держалась так уверенно, ее подбородок был вздернут так вызывающе и победно, что я вдруг поймала себя на том, что протягиваю ей пирожное с ореховым маслом – и не простое, а особенное, потому что мама испекла его специально для моего первого школьного завтрака.

– Хочешь прийти ко мне в гости после школы? – спросила Молли. Рот ее был набит моим пирожным; она облизывала пальцы с таким видом, что было ясно: она довольна и им, и собой. – У меня есть одна секретное местечко, я его тебе покажу.

– Хорошо, – ответила я. – Но мне надо спросить у мамы.

День уже не казался мне таким ужасным, как утром, когда я сидела за грубой деревянной партой и таращилась на молодую серьезную учительницу, мисс Хамильтон, которая раздавала нам учебники. Тяжелый запах мела щекотал мне ноздри, и я чихнула; множество незнакомых лиц немедленно повернулось в мою сторону и уставилось на меня.

– Будь здорова, – сказала мисс Хамильтон.

Я опустила глаза, молясь, чтобы щеки не слишком пылали.

– Извините, – ответила я.

Теперь же пережитый утром стыд стал забываться. У меня появился друг, и это было чудесно.

И я пошла к Молли, радуясь, что она пригласила меня, а не других девочек, чьи косы были безупречны, руки чисто вымыты, улыбки сдержанны. Была теплая осень, на заднем дворе ее дома мы играли в грязи под зарослями акации.

– Сейчас покажу тебе кое-что, – сообщила Молли в темно-зеленом свете и присела на корточки. Она принялась копать мягкую глину острой маленькой лопаткой и скоро вытащила зеленую металлическую коробочку. Смахнув с нее грязь, она протянула коробочку мне. Я неуверенно взяла ее.

– Открой, – приказала Молли.

Я открыла. Не знаю, что я ожидала увидеть – украденные сокровища, ухо пирата, отрезанную голову, – но в коробочке оказались только три гладких серых камня. Я подняла брови и посмотрела на Молли.

– Вытащи их, – сказала она, наклоняясь вперед. – Посмотри на них поближе.

На поверхности камней угадывались очертания странных треухих созданий, напоминавших скорпионов.

– Трилобиты, – поведала Молли. – Им пятьсот миллионов лет. Мне их подарил папа. Он ученый.

– А почему ты не держишь их у себя в комнате? – Я пробежалась пальцами по поверхности камней. Мне никогда не приходилось держать в руках ничего столь древнего.

– М-м-м, – промычала Молли, словно это и было нужное объяснение. И поскольку я продолжала вопросительно смотреть на нее, добавила: – Она не любит, когда в доме находятся папины научные экспонаты. Она говорит, что это заставляет ее чувствовать себя так, словно она живет среди мертвецов.

– Но ведь это только камни, – возразила я.

– Может быть, ты сможешь сходить со мной в папину лабораторию, – Молли взяла меня за руку. – У него там целая стена заставлена банками с маринованными лягушками и мозгами, даже настоящий скелет есть, его зовут Дем Боунс.

– А мой папа адвокат, – сказала я. – В его офис мы тоже можем как-нибудь пойти. У него там полно книг, прямо до потолка, есть специальная лестница – на нее приходится вставать, если нужно достать книжку с самого верха. У этой лестницы есть колесики.

– А твоя мама? – спросила Молли. – Как ты думаешь, она напечет нам еще пирожных? Моя мама готовит только закуски, – и она сморщила нос.

– Конечно, – отвечала я. – Она даже позволит нам помочь ей. Ты даже сможешь полизать немного теста. – Оказалось, что у меня было что-то, чего Молли хочется, и я спешила этим воспользоваться. – А еще у мамы есть темная комната, и мы можем помочь ей проявлять фотографии.

С этого дня мы стали неразлучны. Даже дождливые дни, которые мы проводили взаперти в моей или ее комнате, были восхитительны. Дождь поливал оконные рамы, делая мир ненадежным и расплывчатым снаружи. Дуб и вяз, словно нарисованные акварелью, сливались с мокрой землей, а украшения на викторианских домах на противоположной стороне улицы растворялись, точно коричневый сахар, во влажном воздухе.

Скинув туфли, Молли и я сидели на кровати, в тепле и сухости, опершись спинами на прохладную стену. Часто мы рисовали. Однажды Молли нарисовала лошадь с крыльями и сделала внизу надпись неуклюжими печатными буквами: «Вы когда-нибудь видели летающую лошадь?» На другой картинке, где была изображена гуляющая парочка, я написала: «Или веселую прогулку?» А на картинке, где красовалась коричневая корова с влажными темными глазами и огромным розовым языком, появилась надпись: «А если вас лизнет корова?»

На День Благодарения мы делали поздравительные открытки с названием нашей собственной компании «Хэнд Мэйд» на обороте и дарили их друг другу. У меня до сих пор есть подаренная мне Молли открытка: зеленая бумага вырезана в форме ели, надпись гласит: «Я поймала это Рождество для тебя!» И внизу приклеено несколько настоящих сосновых иголок.

Однажды мы играли в моей комнате, удобно расположившись на плетеном ковре на полу, когда вошла моя мать.

– Девочки, Молли придется у нас переночевать. У Майкла пневмония, Молли. Твоим родителям пришлось срочно везти его в больницу. – Она опустилась на колени на ковер и обняла Молли. – Не волнуйся, малышка, он поправится.

Но Майкл, братишка Молли, не поправился. Вот уж действительно, ничего и никогда не повторяется.

Была суббота. На следующее утро мы проснулись от завываний ветра; стремительно падал тяжелый снег, мир стал белым и покрылся вуалью. Родители Молли все еще были в больнице с Майклом. Чарльстон словно парализовало. Молли не могла отправиться к родителям, мы не могли пойти в церковь.

– Миссис Тюрмонт, – сказала Молли, – но мы же должны послушать службу! – Ее серо-зеленые глаза умоляли, выдавая отчаяние.