Семен Лопухов - Атака мертвецов

Ошарашенный Волков констатировал:

— Земля мерзлая, Ваше высокопревосходительство. Можем не справиться.

— А Вы постарайтесь, капитан, как можете! Опасность- в промедлении! Честь имею.

Генерал- полковник Август фон Макензен находился на передовых позициях своей девятой армии и разглядывал в бинокль русскую крепость, которая каким- то чудом в прошлом году выстояла под ударом Гинденбурга. Командующий девятой армией думал, что на этот раз чуда не произойдет. На платформе, стоящей на рельсах железной дороги, проходившей через Осовец, стояла привезенная недавно из Кенигсберга «Большая Берта», и ещё три были почти установлены в широком поле с небольшими перелесками, по которым немецкой пехоте следовало идти в атаку. К массированной артподготовке уже были приготовлены и другие триста пятьдесят два орудия от ста до трехсот пяти миллиметров. К штурму готовились десять батальонов пехоты. Фон Макензен прикидывал в уме, сколько сможет продержаться Осовец. Наверное, не больше недели. Генерал- полковник попытался представить себя на месте защитников крепости. Его передернуло. Залпы планировалось вести по триста шестьдесят снарядов через каждые четыре минуты. Получалось, что за неделю по крепости будет выпущено около двухсот тысяч только тяжелых снарядов. А ведь русские все равно падут, сколько ни будут сопротивляться, а снаряды, на изготовление которых было затрачено столько денег и трудов, пропадут почти зря.

Вдруг у бережливого генерала появилась мысль, показавшаяся ему интересной. А почему бы не послать в крепость парламентера? Да, русские известны в таких вопросах своим глупым упорством; да, в четырнадцатом Осовец выстоял под ударами сорока батальонов восьмой армии, но теперь все было иначе…

Генерал Бржозовский нервничал. Новую позицию так и не успели оборудовать, хватило времени лишь на обустройство мелких окопов, кое- где углубленных на высоту полного роста. Вряд ли бы их смогли долго удерживать. Саперные работы прекратили, и почти все труды пропали даром, не доставало полевых заграждений.

Вдруг в дверь постучали.

— Войдите, — обернулся комендант.

В комнату вошел командир тринадцатой роты двести двадцать шестого Землянского полка подпоручик Котлинский.

— Здравия желаю, Ваше высокопревосходительство! К Вам- германский парламентер.

— Парламентер? Гм…Ну, зови.

— Честь имею.

Вошел немецкий капитан около тридцати лет, с забавными усами, карикатурно напоминающими кайзеровские.

— Здравствуйте, я полагаю, Вы говорите по- немецки?

— Говорю, — кивнул головой Николай Александрович и продолжил на немецком, — А Вы, вряд ли, я думаю, владеете русским?

— Увы.

— Невежливо с Вашей стороны, господин парламентер. Чем обязан? Присаживайтесь, капитан.

— Мы Вам предлагаем полмиллиона имперских марок за сдачу крепости. Я понимаю Ваше негодование, но это не подкуп и не предложение предательства. Это простой подсчет: стоимость снарядов, приготовленных для Вашей крепости приблизительно равна полумиллиону марок. Нам выгодно заплатить Вам стоимость снарядов, но сохранить при этом сами боеприпасы, а Вам выгодно получить деньги и сохранить жизнь Ваших людей.

Бржозовский отрицательно покачал головой.

— Если не согласитесь, обещаю Вам, что через три дня от Осовца останется лишь название!

Генерал умел держать себя в руках, но ему пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не влепить немцу пощечину.

— Если Вы так уверены в этом, предлагаю Вам остаться здесь. И если через три дня Осовец не падет, даю слово офицера! Я Вас повешу! Если же крепость падет и я останусь жив- повесьте меня.

От такого тона и сверлящего его сурового взгляда фон Хохенштейн слегка поежился. Он не был человеком редкой храбрости, вспомнил о прошлогоднем штурме Осовца и подумал о том, что чудеса бывают. И нехорошие в частности. Капитан счел за лучшее откланяться.

Утром третьего февраля 1915 года немцы начали ураганную артподготовку. Вся огневая мощь была направлена на то, чтобы перемешать с землей русских, защищающих первую линию выдвинутых полевых позиций.

Подпоручик Котлинский сидел на корточках в невысоком окопе, закрыв уши руками. Немцы вели беглый огонь. Грохот стоял несусветный. Стонов раненых слышно не было. Владимир почти ничего не слышал, кроме непрекращающихся взрывов, и с нетерпением ждал, чтобы скорее этот ад прекратился и немцы пошли в атаку. Раздражала не столько смерть, гуляющая рядом, сколько собственное бессилие. Подпоручик был отважным человеком, но он начинал бояться погибнуть ещё до атаки, не успев хорошенько отплатить врагу за свою жизнь, или, что ещё хуже, получить тяжелое ранение и попасть в плен.

Вдруг взрывы стали бить по ушам реже, а потом огонь и вовсе прекратился. Владимир нетерпеливо вскочил, отряхнул с плеч землю и стал тревожно вглядываться в сторону германских окопов. Тевтоны вылезали из траншей и строились цепями для атаки на русские позиции.

Подсчитали потери. В роте погибло одиннадцать человек, четырнадцать было ранено. Котлинский вздохнул с облегчением, подумав, что верно его роте повезло, во время обстрела он уже боялся недосчитаться и трети её состава.

Дистанция между противниками довольно быстро сокращалась, и уже вырывалась земля из- под ног у немцев, и алел слабый февральский снег… Это вела огонь крепостная артиллерия.

Владимир приказал роте приготовиться к залповому огню, какой уже вела соседняя двенадцатая рота. Расстояние сократилось примерно до восьмисот шагов.

— Цельсь! Пли! — скомандовал Котлинский.

— Цельсь! Пли!

Меткий стрелок рядовой Никитин давал короткие очереди из «Максима». Передние немецкие ряды редели.

Вела огонь крепостная артиллерия, залпами стреляли роты, но немцев было много. И они продолжали идти.

Двести шагов.

— Прицельным, пли! — скомандовал подпоручик, выхватил маузер и пристегнул к кобуре- прикладу. Котлинский занял устойчивую позицию, взвел курок, прицелился. Попал с первого раза, Владимир был хорошим стрелком. Любимый маузер сидел в руке, как влитой. Рота продолжала вести залповый огонь, разила германцев крепостная артиллерия. Снаряды вырывали целые «клоки» из немецкого строя. Но тевтоны продолжали идти, перешагивая через трупы своих товарищей.

Дистанция от окопов до немецких цепей подходила почти к ста метрам. Владимир начал беспокоиться, как бы не пришлось выходить им навстречу, в штыки.

Вдруг, после очередного залпа русской артиллерии германские цепи поредели так сильно, что дрогнули. Начали пятиться, поперхнувшись собственной кровью. Над русскими позициями раздалось громовое «Ура!». Немецкую атаку отбили.

Котлинский был очень доволен собой и своей ротой. Немало германских трупов лежало перед Сосненской позицией. «Слава Богу!» — подумал Владимир и приник губами к баклажке.

Ожесточенные немецкие атаки продолжались пять дней. Увеличивались потери гарнизона, а вместе с ними и вероятность германского прорыва через Сосненскую позицию. Бржозовский принял решение отвести пехоту на вторую, более подготовленную линию полевых укреплений.

Ещё два дня тевтоны волнами накатывались на русские позиции, но так же откатывались назад, как морской прибой от каменного берега, оставляя после себя десятки, а то и сотни трупов.

Несмотря на огромные потери и дьявольскую стойкость русских, фон Макензен не отчаивался. Отвод русской пехоты позволил германской артиллерии, наконец- то, начать обстрел фортов из всех тяжелых, а точнее сверхтяжелых осадных орудий. Гинденбург торопил командующего девятой армией с взятием Осовца. «Что ж, теперь крепость долго не продержится. Четыре «Большие Берты» или, как их называли солдаты, «Толстушки Берты», четыре трехсот пятимиллиметровых «Шкоды» и ещё триста пятьдесят два орудия меньшего калибра вполне достаточно для того, чтобы перемешать с бетоном «даже самый упрямый гарнизон на свете», — почти не беспокоясь, размышлял фон Макензен.

Генерал- полковник взглянул на часы. Через несколько секунд должен был прогреметь первый залп. Фон Макензен приник к биноклю, направил его на крепость и затаил дыхание.

Над немецкими позициями раздался, словно громовой раскат, а затем последовал леденящий душу звук, свист снарядов осадных мортир. Триста шестьдесят снарядов превратили Осовец в огромное облако пыли, медленно оседающее. Через четыре минуты последовал второй залп.

Территория крепости превратилась в настоящую преисподнюю, из которой каждые четыре минуты «в рай» отправлялись десятки русских солдат. Уже первый залп привел к многочисленным пожарам, которые едва ли успевали тушить в перерывах между обстрелом. Каждые четыре минуты сотни немецких снарядов поднимали на воздух столпы земли, воды, кирпичей и бетонной пыли. Девятисоткилограммовые снаряды «Больших Берт» проламывали двухметровые железобетонные перекрытия, крошили кирпичные строения, вырывали и подбрасывали к небесам деревья, словно щепки, оставляли воронки глубиной десять с половиной метров.