Эльмира Нетесова - Последний шанс

— Дай Бог мне терпения…

— Как она к отцу относилась?

— А никак! Они не общались, не признавали друг друга. Он много раз говорил, что жить с нею не смогу и заранее должен подготовиться к разводу. Но зачем? Я просто уйду и все на том. Скандалить не буду, что-то выяснять ни к чему. Мне все известно. Знаю, она тоже вздохнет с облегченьем. Мы порядком надоели друг другу и, оставив ее, лишь себе сберегу здоровье.

— Это верно! Баб не нужно сажать на цепь и привязывать в доме. Зачем? Их надо почаще менять, не держаться за них, не петь про любовь. Попользовал одну, чуть надоела — дай пинка под задницу, меняй на другую. Вон как я! Забыл, какая по счету у меня канает. Сбился! Чего вокруг носиться и ублажать! Их нынче, как говна вокруг, кучи! Только свистни, мигом примчат. Выбирай какую хошь! Было бы желание! В нашем деле оно главное! — хохотнул Степан раскатисто и оглянулся вокруг, заметил:

— А народу привалило! Гляньте, свободных столов уже нет.

— Ребята, давайте отца помянем. Уже год прошел, как его нет, — напомнил Николай.

— Прости, дружбан! Мы не забыли, зачем сюда пришли. Но как заговорили про баб, словно перца на душу насыпали и снова внутри все горит от обиды и боли. Ты уж не серчай, — извинился Иван за всех разом и первым взял бокал в руки, обнял ладонями:

— Земля пухом, царствие небесное, память вечную усопшему Петру Алексеевичу! Мудрый, хороший был человек. Он всем нам был отцом, любимым и родным. Такие потери долго не забываются…

Мужчины согласно закивали головами, молча выпили. И только налили по второй, грянула музыка. Совсем некстати. Друзья поморщились. Они забыли об оркестре. А он входил в раж.

— Черт бы его взял! — хмурился Степа, он не любил громкую музыку и крикливые глотки. Глянул разъяренным быком на танцующих. И увидел пышнотелую деваху, сидевшую за столиком, совсем рядом, она приветливо улыбалась и, подмаргивая, приглашала потанцевать.

— Ну, кореши, женщине отказать не могу! — спешно встал и пошел навстречу, выкручивая ногами вензеля.

— Молодец, Степка! Мужик! Смотри не оплошай, — пожелали вслед друзья.

Не усидел и Димка. Тоже поднял из-за стола худенькую, нежную блондинку. А тут и к Коле подошла бабенка:

— Ну, пошли, что ль, козлик мой! Оторвемся, покуда не штормит на полубаке. Чего ты «рубильником» в салат влез? Успеешь пожрать! Давай оттянемся по полной программе! — потянула за собой за локоть.

Баба скакала, вертелась волчком, Николай топтался на одном месте, вяло перебирая ногами.

— Ты чего? Иль полные штаны навалил, а теперь уронить боишься? Скачи, прыгай, крутись на одной ноге. Докажи, что мужик! Иначе ни одна баба в постель не примет, — смеялась, открыв все зубы.

— Я эти танцы не умею, не получается, — оправдывался человек.

— Чего тут мудровать? Дергайся куда поведет, прыгай, чтоб ни уши, ни яйцы не отдавили! Крутись, пока бока самому не промяли и меня завлекай!

— А как? — не понял Коля.

— Вот так! — прогнулась в спине, затрясла животом и всем что ниже пупка, покрутила задницей так, что у Николая в глазах зарябило.

— Классно! — вырвалось невольное. Человек не сразу заметил, как вокруг них расступились танцующие, давая место бабе, ей аплодировали. Она, подогретая вниманием, подскочила к Николаю:

— Ну, теперь доперло, чем бабу приманивать нужно? — хотела ущипнуть за задницу, но ее тут же развернул к себе громадный парень и сказал:

— Выбери меня! Зачем тебе заморыш! Со мною не замерзнешь! Я покажу тебе, какою бывает ночь в Ираке! — теснил бабу к выходу, та не сопротивлялась, лишь для видимости крутила глазами изображая козий страх, но ей никто не верил. Танцующие, узнав бабу, зашептались громко:

— Это ж Анька! Ну да! Та самая! Ее и на рынках и в магазинах колотили за блядство. Всю жизнь с прожекторами на глазах ходила. В последний раз даже от мужиков досталось.

— Не поделили?

— Она всех наградила! Одних лобковыми, другие в венеричку загремели. Вломили классно и все ж жива!

Николай, наслышавшись, с кем танцевал, сгорая со стыда и вернувшись к столику, повернулся спиной ко всему залу, попытался поскорее забыть недавнюю партнершу.

— Чего краснеешь? Эту бабу весь город знает, особо мужская часть. Раньше она на панели промышляла, ночами. Говорят, теперь фирму свою открыла и даже купила дом на Гавайях. Уж и не знаю, правду ли базарят, но птаха шустрая и наглая. С нею ухо востро держи. Этот, какой ее заклеил, в городе недавно. Свои мужики даже здороваться с нею стыдятся, чтоб не потерять имя и репутацию. Советую и тебе держаться подальше от Аньки. Видно, давно в свет не вылезал, коль не зная, пошел танцевать с этой профурой, — говорил Степа посмеиваясь.

— Не-ет, мужики! Ну, я торчу, как она лихо гузном трясла! — хохотал Димка.

— Ладно, проехали, хватит о ней! — взмолился Николай.

— Чего заходишься? Мужик и о последствиях всегда знать должен заранее, — поддержал Степан друзей и предложил:

— Выпьем за мужиков! И за нас!

— А мы разве не мужики?

— Мужчины те, кого любят! А нам не повезло. Облом вышел. Значит не все в ажуре!

— Степка, ты не прав! Я бабью дурь на себя не возьму. И еще найду ту, какая меня полюбит!

— Ваня! Да не обойдет тебя судьба. Пусть подкинет послушную, умелую мартышку, чтоб была хорошей хозяйкой и любящей женой.

— Наверное, все сразу не бывает в одной обойме. Чего-то обязательно не хватит. Да и не умеют любить бабы! Во всяком случае, лично я не верю в такое. Они обожают сладости, тряпки, украшения. А мужика на себя не нацепишь. Да и меняют они нашего брата чаще, чем нижнее белье. Потому путаются, кого ругать, кого хвалить, — заметил Степан, философски подняв палец.

— Женщин разумом не постичь. Им недоступна логика. Возьми любую — в голове сумбур, в поступках полная неразбериха. Возьми хоть мою сестру, прожила с мужем больше десяти лет. Все нормально ладилось, не грызлись, разбегаться не думали. А тут вдруг встретился на пути плюгавенький мужичонка. На такого и по хорошей погоде не оглянешься. Весь помятый, замызганный, серый. Росточком и сложеньем такой, что поставь в угол, за веник сойдет, да и то потрепанный. Работал грузчиком. Поверите, у него на брюках вместо пуговки гвоздик болтался. Его будто со свалки подняли, а помыть забыли. Кто он, где жил, никто не знал. А сеструха, вот дура набитая мякиной, предпочла это чмо своему мужику. Я сначала не поверил, подумал, будто прикол, грязный анекдот рассказали мне. Ну как можно человека сменить на недоноска? Зять настоящий мужик, хоть внешне — человек что надо, а и положение неплохое, семью обеспечивал классно, никто ни в чем не нуждался. Сестра, как новогодняя елка, вся в бриллиантах ходила. К каждому празднику супруг подарки дарил. Вот и разбаловал. Стукнула моча в башку. Все имела. А тут вдруг про любовь вспомнила, мол, ее не хватает. Кто ж без любви столько побрякушек покупает, кормит одними деликатесами? А сеструха свое заладила, мол, это все покупное, не от души. Ну, что ей чокнутой скажешь? Я, недолго думая, вломил по шее, чтоб семью не позорила, велел одуматься пока не поздно. Пригрозил, если увижу с тем козлом, ему тыкву на задницу сверну, а и ей ноги вырву. Ведь у нее дочка в школу пошла, хорошая, умная пацанка. О ней бы подумала. Так нет же, заладила свое, про любовь! И как только не бились с нею, ушла к тому хмырю. Я офонарел от удивления. Чего не хватало бабе? Все имела. Ну зять сказал, что отпустил ее. Всю ночь перед ним и дочкой на коленях простояла, плакала, просила простить и отпустить. Клялась, будто любит того отморозка больше жизни. Что он дороже и милее всех, — чертыхнулся Степа и крутнув головой продолжил:

— Как это все выдержал зять, ума не приложу.

— Вломить требовалось сучке. А то вишь ты, под хвостом загорелось с жиру! — буркнул нахмурившийся Димка.

— А может, зять по мужской части слабак? — встрял Коля.

— Да нет, с этим все в порядке. Но сеструха и ему и мне одно твердила, что ее мужик нежный и ласковый, он, как сказка, какая случается раз в жизни, ее не заменишь деньгами, тряпками, побрякушками. Он предел мечты, жизнь с ним сплошная радость. И дело вовсе не в сытости. Ее впервые осчастливила любовь, и сеструхе тот отморозок самый дорогой и родной человек, что лучше его на всей земле нет никого!

— Я не поверил в ту басню. Подумал, что свихнулась баба, но не тут-то было. Нормальная! Вздумал сам с тем козлом встретиться и побазарить. Закралась мысль, что охмурил сестру. Но и тут мимо. Знаете, что тот придурок вякнул мне? — усмехнулся Степа:

— Вы дарите женщинам золото и бриллианты, да об одном забываете, о самом главном. Любовь, в какой клянетесь, не покупается и не продается. Она внутри живет, в самой душе. И просыпается не по просьбе, не смотрит на положения и ценники, оживает на зов другой души, какую выбирает сама. Не пытайся нам помешать. Из этого ничего хорошего не получится. Можешь убить меня, сестру, но любовь не отнимешь. Она навсегда с нами. Я не прошу тебя признать меня. Об одном молю, оставь нас в покое. Быть может, когда-то самому повезет встретить свою любовь. И тогда поймешь нас…