Валерий Шашин - Хотелось бы сегодня

«Для начала!» — веско сказал он.

Официантка понимающе кивнула и на крепких своих трудовых ногах удалилась исполнять заказ к бару.

«Тоже ведь обслуживает, — подумал о ней Дмитрий Васильевич. — Интересно, согласилась бы она за тысячу?»

С этой мыслью он осмотрел кафе, точнее сидящих в нём женщин. Таковых было немного: одна, крашенная блондинка, возбуждёно кайфовала среди трёх мужчин, заглушая их голоса своими нарочито громкими междометиями и вульгарным смехом; другая, на вид явная феминистка, тянула своё пиво в гордом одиночестве и в надежде хоть на чьё-то внимание; две девицы справа, тоже с сигаретами и пивом, чем-то напомнили Дмитрию Васильевичу тех подружек, которые попользовались им на даче у архитекторов.

«Согласились бы все!» — решил однозначно Дмитрий Васильевич. — Как миленькие!

Официантка принесла пиво, поставила светло-жёлтую и поверху вспенённую кружку на пластмассовый фирменный кружочек-подставку и ушла, пожелав приятного вечера.

Дмитрий Васильевич не спеша отхлебнул пиво, откинулся на полотняную спинку складного кресла — давненько он не сидел вот так… «А ведь есть, наверно, смысл иногда позволить… расслабиться…»… Он сделал ещё один большой глоток и, подняв вверх ополовиненную кружку, показал её официанте, скоро кончится, мол…

Та понимающе закрыла и открыла глаза.

«А может, и не согласилась бы», — подумал про неё Дмитрий Васильевич, и ему захотелось, чтобы так оно и было.

«Ведь живёт же, работает!»

Он мягко, снизу, улыбнулся ей, ставившей перед ним новую полную кружку. Она, забирая опустошённую, ободряюще улыбнулась ему сверху.

«Не согласилась бы! — решил он окончательно. — И та могла бы… честно работать и жить. Ещё как могла бы! Конечно, не со мной, старым, в сущности, неудачником… но, например, с сыном… Павлу совсем необязательно знать о её сегодняшнем прошлом… Жили бы вместе с нами, — плыл он мечтами. — Я бы каждый день её видел… И это было бы счастьем… Счастьем!»

На улице начал накрапывать дождик, капли падали вразнобой, стучали по тенту, пятнали асфальт, пугали пешеходов, задиравших головы в нахохлившееся небо. Кто-то предусмотрительный уже доставал и распускал разноцветные зонтики…

Ужасно не хотелось врать жене, но ничего вразумительного в голову не приходило, а правда была невозможной, пошлой и даже не смешной… Дмитрий Васильевич и сам, пожалуй, расскажи ему кто про нечто подобное, вспомнил бы и о моче в голову, и о бесе в ребро, и о песенке Высоцкого про девушку белую, которая, — как там? — готова была отдаться по сходной цене обоготворившему её уркагану…

Краем тротуара шла на высоких каблуках Танечка… Дмитрий Васильевич признал её не сразу. На ней была белая шапочка-парик с множеством мелко завитых, чёрных косичек… С оголённых подростковых плеч невесомо свисало короткое, бежевое платье на тонких бретельках, по сути, комбинашка, сквозь которую зримо протаивали овалы нежной, ещё не вполне развитой груди… Куда она шла? Одна… Без мальчика, неловко чмокнувшего её в щёку…

Дмитрий Васильевич долго смотрел ей вслед… Лето кончалось, день неуклонно темнел, и до вывоза из типографии юбилейного тома об отпуске нечего было и думать. А хорошо бы уехать… Куда-нибудь далеко-далеко… К какому-нибудь тихому океану-морю…

Вновь заиграл мобильный. По высветившемуся на дисплее номеру Дмитрий Васильевич почти догадался, что звонят от Юлии… Коллега по должности, менеджер…

— Простите за беспокойство, — сказала она. — Хотелось бы уточнить… Господин ещё не определился насчёт Танечки?

— Определился, — встрепенулся вдруг Балышев. — Да!

Никакого чёткого плана у Дмитрия Васильевича не было, просто показалось с пьяна, что там, на месте, он уж действительно определится.

Через три дня его обнаружили в травматологической больнице на окраине Москвы. У него было сотрясение мозга, перебита переносица, отчего лицо превратилось в один сплошной красно-лиловый синяк. Говорить Дмитрий Васильевич не мог, да и перепуганная насмерть Елизавета Викторовна ни о чём его не расспрашивала — живой и, слава Богу!

Дмитрий Васильевич, наверное, и сам так думал. Впрочем, кто знает, о чём он думал? О том, что приключилось с ним в эти дни, он никому и никогда не рассказывал.

2008 г.