Елизавета Ланская - Принцесса из собачьей будки

Что тем временем было с Оксаной, Коля не знал, так что оставалось мучиться в неведении.

Разлеплялись веки тяжело. Очень. Будто сделаны они не из плоти, не кожей покрыты, а какой-то броней железной или панцирем… Словно какой-то груз давил на них, не давая глазам увидеть свет солнечного дня. Ко всему прочему, что-то шершавое и влажное постоянно перемещалось по лицу туда-сюда. Наверное, кто-то полотенцем лицо обмакивает, чтобы не так жарко было. Но что за запах? Разве полотенце может пахнуть рыбными консервами, тухлятиной и еще чем-то непонятным? Нет, это точно не полотенце. Тогда что? Неужели какой-то умник догадался личико Оксане половой тряпкой протирать, убирать выступающий пот? Ну, уж это совсем ни в какие ворота! Готовая возмутиться воем или криком, девочка с трудом открыла глаза. Оказалось, что вовсе не полотенцами и тряпками промачивают горячие щеки и лоб, а это Найда своим языком вылизывает девочку. Теперь понятно, откуда такой неприятный запах. Так и хотелось сказать ей, чтоб зубки почаще чистить не забывала, да только сил не было ни говорить, ни шевелиться. С трудом она осмотрелась по сторонам. Коли рядом не было. На минуту пришло облегчение оттого, что наконец-то она вернулась, наконец, отвязался этот мальчишка и теперь можно жить как прежде. Но потом тоска накрыла ее с головой.

Голова же гудела все сильнее и сильнее, будто там ни с того ни с сего включили реактивный двигатель. Как же в таком состоянии справиться? Почему именно сейчас Коли нет, когда он так необходим?

Вот ведь мужики, все одинаковы — когда их не надо, так не отвяжутся, а как только действительно не обойтись — ищи, свищи! Конечно, это были не Оксанины мысли, так Вера Павловна рассуждала по отношению к мужчинам, но отчего-то сейчас вспомнились мамины рассуждения. Хорошо, конечно, вот так лежать рассуждать, но Оксана хотела выбраться на воздух. С трудом она перевернулась на бок и начала выползать по-пластунски. Сперва из будки высунулись ножки, потом попа, спинка, плечи и, наконец, голова. Как только голова оказалась на улице, и самое время было насладиться прохладой ветерка, послышался голос. Узнать его было дело нехитрое, потому что и зол он был, как обычно, и криклив.

— Ну, ничего себе! Я тут, можно сказать, поминки по родной дочери справляю, от горя отойти не могу, что аж руки трясутся вон как и ноги еле шагают, а она, понимаете ли, как ни в чем не бывало из будки выползает и на солнышке себе греется! — Вера Павловна склонилась над девочкой, пытаясь посмотреть ей в глаза. Оксана, ничего в этом хорошего не предчувствовавшая, попыталась обратно уползти в будку, но не тут-то было! Рука женщины буквально вросла в плечо девочки, не давая сдвинуться с места. Малышка начала извиваться.

— Да что хоть ты, совсем, что ли, дурная? Мать не признаешь родную? И обнять не хочешь? И поцеловать? Вот так тебя растили, старались, ночей не спали с отцом, а ты нам такую благодарность? Знаешь хоть, что Найда твоя отца укусила? Вот тварь еще одна неблагодарная, давно пристрелить нужно было.

При этих словах собака, словно все понявшая, хотела наброситься на женщину, тревожно зарычала. Но Вера Павловна ученая была, так что не хуже какой-нибудь волшебницы из школы магии и колдовства, выставила перед собой палку, из которой торчали ржавые гвозди. Конечно, Найда была не глупой и смекнула сразу, что нападать опасно. Отступила, заскулила. Вот бы и Оксане тоже также отстраниться и скулить себе, сколько влезет, но у матери на дочь были другие планы.

— Тут мальчонка какой-то с утра пробегал, говорил, что заблудился. Не твой ли дружок-то, а? Уже женихаться что ли начала? Смотри у меня, принесешь в подоле — так мигом ноги повырываю и спички вставлю! Отделаю такой вот палкой с гвоздями — будешь тогда знать! Потом ни один парень нормальный в твою сторону не посмотрит, это я тебе говорю! — женщина настолько вжилась в роль воспитательницы, что ничуть не озаботилась абсурдностью собственных слов. Но забота Веры Павловны была очевидна — горло горело, о чем она тут же объявила как о величайшей трагедии века. Голос ее при этом смягчился и хватка ослабла.

— Дочур, ну будешь ведь ты человеком, правда? Сгоняешь матери за спасительной бутылочкой? У меня и денежка имеется на это дело. Я дам тебе, потому что доверяю, знаю, что ты не обманешь. Не то, что папаша твой, который сам по дороге, пока несет до дома, половину сжирает. Вот уж кто истинная неблагодарная сволочь, угораздило ведь нас с тобой такого папку заиметь! Бедная ты моя! — рука женщины заскользила по головке девочки, нащупала жар. — Ты, что, и болеешь у меня еще? Вот давай значит сходи, а потом вместе лечиться станем.

Оксана поднялась на ноги. От головокружения немного покачнулась. Ее подташнивало. Хотелось найти точку опоры, за что-то схватиться, держаться и не падать. Тут как раз вовремя Найда подоспела: встала с правой стороны от Оксаны, так что девочка смогла теперь рукой опираться на загривок собаки. Так и пошли тихонько по дороге той самой, которая вчера ночью казалась спасительной. В довершение ко всему Вера Павловна не постеснялась разойкаться над загипсованными руками дочери, однако это обстоятельство не остановило ее, не внушило мысль о том, что девочке больно, что не стоит посылать в магазин малышку, а лучше в больницу прямиком обратиться. Нет, вместо этого хозяйка дома всучила Найде в зубы старенькую авоську с денежкой внутри и отправила собаку и девочку как прислужниц — для собственной надобности. Даже не поинтересовалась, что такое с Оксаной стало, почему вся она такая больная, поломанная. Одно средство для лечения от всех болезней в этой семье существовало — бутылка спиртного. Таким же методом и муж ее лечиться собирался, так сказать, продезинфецироваться изнутри, да только отговорила его жена, мол, мало ли какую собака заразу таскает, может против такой заразы и водка бессильна. Спорили-спорили, в итоге сплавила благоверного как минимум дней на десять из дома — хоть отдохнет от него. Для себя, что называется, поживет. А тут и Оксана как вовремя подвернулась. Так что, самое то — будут мать и дочь жить в идиллии, а между ними никого, кроме, разве что, водочки.

Пока Вера Павловна предавалась таким мечтаниям и планам, Оксана плелась в ларек за покупкой. Попадавшиеся люди только косились на девочку странного вида с огромной собакой. Кто узнавал, а кто и нет, но ни те, ни другие подходить и помогать не торопились. Делали старательно вид, что сами невероятно заняты, словно без них сейчас произойдет пожар или цунами, а они никак этого не могут допустить. Когда Оксана подошла к окошечку ларька, за которым как в панцире, спряталась женщина неопределенного возраста и неопределенной жизни, раненая нога начала нестерпимо болеть.

Коля в спешке забыл перевязать ногу девочке, так что кровь все это время вытекала и вытекала. За Оксаной даже тянулся кровавый след. Спрашивать, чего хочет эта оборванка, стоящая с той стороны, не требовалось. И так все понятно — очередная душа без рода, без племени. Жалость давно покинула душу ларечницы, как торопятся оставить прохудившийся старый дом жильцы, ищут лучших условий, но даже и теперь при взгляде на маленькую отощавшую от голода девочку, сердце отчего-то не то крякало, не то екало, в общем, вело себя как-то необычно. Только поэтому женщина обратилась к Оксане с вопросом: «Чего хотели-то?». Очевидно, и собаку она подразумевала тоже. Найда в ответ, как бы понимая, что и ее вниманием не обделили, громко тявкнула. Но ответить Оксана не успела, потому что все силы ушли на то, чтобы добраться до заветного ларька. Вдруг земля начала уплывать из-под ног, в голове загудело. Силуэты мира стирались, голоса отдалялись. Готовая вот-вот отключиться, девочка только и смогла, что положить перед ларечницей авоську с денежкой на водку. И тут же упала на землю, словно неживая. Черная дыра поглотила ее, принеся ей долгожданное забвение…

Жизнь молоточка можно считать самой замечательной жизнью. Не поднимайте брови и не морщите лоб в удивлении. Вы бы тоже так рассудили, если бы вам посчастливилось быть молоточком. Но не тем, которым гвозди забивают, и даже не тем, что по коленкам пациентам во врачебном кабинете стучит, чтобы реакцию проверить. Нет, молоточком судейским быть куда как приятнее и благороднее. И бросьте претворяться, будто не понимаете как это здорово! Вот ты издаешь свое «тук-тук-тук», а в это время решаются человеческие судьбы, целые трагедии с комедиями разыгрываются! А ты знай себе наблюдай, да стучи не как попало, а так, чтобы все трепетали вокруг от ожидания, от звука этого. Вот и сейчас молоточек в руках судьи нарадоваться не мог в миллионный раз тому, что причастен он к делу, которое рассматривается на заседании. История могла бы сойти за самую заурядную, если бы женщина по имени Тамара не начала рассказывать такое, что даже видавшему виды молоточку не представлялось возможным. Рассказывали о маленькой девочке, которая у родите-лей-алкоголиков жила вместо собаки, то есть на цепи, ела из одной миски с собаками сырое мясо, не мылась, ходила на четвереньках, выла на луну и даже чесалась по-собачьи — ногой. В общем, кошмар, а не жизнь. Что ж, отделали девчонку в интернат, но оттуда она сбежала. Да конечно, кто хочешь сбежит, если пальцы начнут ломать ни за что ни про что, да еще под дружное улюлюканье «коллектива». И кто тут станет слушать про интернатские законы, про честь? Чехарда! В общем, разглагольствовали часа два, а потом судья удалился.