Вика Варлей - Наказание

В кабинете наступила тишина. Ковалев потянулся за очередной сигаретой и выдохнул вместе с дымом:

– Может, попробовать заманить его как тигра в клетку? Выставить приманку на ряде объектов. Установить там скрытое наблюдение. На остальных объектах наоборот, усилить видимое. Авось, и выплывет. Только нужно, чтобы наблюдение было достаточно длительным и беспрерывным.

– Согласен с тобой, – кивнул Сидоренко. – Может и выйдет толк. Хотя это опять ходить…согласовывать…людей выпрашивать… Надоело! Но меня беспокоит даже не это. У нас до сих пор нет никаких улик на него. Нет свидетелей.

– А если на живца все-таки поймаем? Так сказать возьмем с поличным? – спросил молоденький опер.

Сидоренко невесело хмыкнул, а Валентина пояснила:

– Дурья твоя башка! А что мы ему предъявим?

– Убийство…

– Какое? Мы ж не дадим ему в человека ножом тыкать. Максимум, что вменить можно будет – статью за попытку изнасилования. Отсидит пару лет и опять на свободу.

– А нож?

– А мало ли для чего у него нож? Может, для самообороны под рукой держит? И гадай потом он настоящий убийца – не он. Как ему остальные преступления то пришьешь?

– А что ему будет, если найдем доказательства?

– Скорее всего, расстрел. Хотя сидят эти смертники по своим камерам десятилетиями… Наверное, никто не хочет руки марать… Но на сегодняшний день нам точно в суд идти не с чем и не с кем.

– На сегодняшний день в суд идти не с чем, – согласился шеф.– Все. Все свободны.

Раздался шум отодвигаемых стульев, сотрудники один за другим начали расходиться. В поле зрения полковника попала высокая и крепкая фигура капитана Машкова.

– Сергей! Погоди… Возьми под свой личный контроль наблюдение за вокзалом. Ты ведь этот участок знаешь как облупленный. Давай, день – ты, день – я будем дежурить. Шансы реальные есть, что наш убийца там объявится.

На выходные Кира уехала домой к матери, – ее тихую гавань от всех тревог и печалей. Но даже здесь ей не удалось расслабиться и забыть обо всем. Кира прислонилась лбом к оконному стеклу. Внизу, в песочнице копошились дети. Мальчишки гоняли на велосипедах. Бабушки на лавочках кутались в пальто и болтали обо все на свете. А ее жизнь – сумасшедший дом; убийства, тюрьмы, камеры, жестокость…

Мысль о том, что и у них с Виктором когда-то мог быть сын, жизнь как у всех, горечью откликнулась в душе. Тогда она по его настоянию сделала аборт. После развода с женой Виктор поставил на своей личной жизни крест, а она… А она побоится неловким вопросом разрушить то светлое и нежное, что есть между ними. Что же им мешает быть вместе? Ведь он – один, она – одна. Девушка тяжело вздохнула. В конце концов, она помогает людям и потом, нет ничего интереснее, чем распутывать запутанный клубок…

Мысли перетекли на рассуждения главврача в Плеханово об унижениях детей и домашнем насилии. На слова ее недавнего подопечного Савченко о своей ненависти к отцу, как тот в детстве его методично бил с толком, с вразумлениями. Бил до тех пор, пока сын не начинал мочиться прямо в штаны. Бил, чтобы потом стыдить сына за слабость. Врач прав, – кто после этого остался бы нормальным? И кто бы мог подумать, что этот обычный с виду ребенок вырастит в человека без вредных привычек, семьянина, который при этом в свободное от работы время будет душить, а потом расчленять тела своих жертв? Жена и коллеги до сих пор верят в его невиновность. Кира не без содрогания вспомнила, как после длительных допросов Савченко не без гордости стал выдавать такие подробности, от которых волосы на голове шевелились у всех присутствующих, называя при этом себя слабохарактерным. Савченко утверждал, что в садизме есть нечто возвышенное, недоступное обычным людям. Что только там он чувствует себя самим собой. Что только так он получает сексуальное удовлетворение…

В комнату вошла мать, тоже подошла к окну. Взглянула вниз, на копошащихся детей и мотнула в их сторону головой.

– А ты мне когда таких же народишь?

– Не знаю, мам. Не спрашивай…

– Что ж не спросить то? Что у тебя с Виктором?

Кира нахмурилась и буркнула недовольно:

– Ну, не хочет он семью больше. Понимаешь? Может, боится… У него такой тяжелый развод был!

– Уж сколько лет прошло?! Пора бы уж перестать мучиться и тебя мучить… А сколько Виктору сейчас?

Дочь прищурилась, вспоминая.

– Сорок шесть. Да, точно.

– И чего ждешь? Любишь его – рожай. Сколько можно увлекаться преступниками? Пора увлечься кем-то еще…

– Ничего не буду с него спрашивать! Захочет – сам предложит!

Мать неодобрительно покачала головой и решила вскипятить чайник. В кране зашумела вода. А Кира подумала о том, сколько ее мать, врач – терапевт по специальности, за всю жизнь сделала для людей хорошего. Ей самой и не снилось… Она сама… Чтобы сделала она сама… Что-то тревожно мельтешило в сознании и никак не хотело всплывать на поверхность. Сбивало общий плавный поток. Неожиданно резко Кира обернулась и спросила:

– Мам! А чтобы ты сделала, если бы до смерти ненавидела себя? Считала себя ничтожеством хуже некуда. Ну, такая какая есть? Или тебя в этом основательно убедили?

Серые глаза внимательно уставились на дочь.

– Попыталась бы покончить с собой, наверное. Или со своим прошлым.

– Хм… Обрезала бы старые хвосты? Сбежала?

– Ну, не знаю… По разному можно. Кто-то переезжает в другое место, кто-то меняет фамилию. Кто-то стремится к славе, известности, чтобы доказать самому себе обратное, – у кого на что фантазии хватит. Некоторые даже пол меняют!

– А чтобы ты сделала, например, если бы до смерти ненавидела своего отца? Отца, который тебя всю жизнь унижал, подавлял? Ты бы тоже захотела сменить фамилию? Отмыться?

– Наверняка… Ну, и вопросики ты мне, девочка моя, задаешь!

Кира подскочила к матери, чмокнула ее в нос и понеслась в прихожую со словами:

– Мамочка! Я тебя обожаю! Ты у меня самая лучшая!

– Ты куда?!!!

– Сделаю звонок и вернусь. Ты не успеешь даже напечь и пару блинов!

Замок входной двери щелкнул, а мать с улыбкой потянулась к шкафу за мукой.

Кира сломя голову неслась к автомату. Набрала знакомый номер.

– Вить, я знаю! Мы его скоро поймаем!

Голос на другом конце выдержал паузу, затем шутливо спросил:

– Откуда такая уверенность, милая?

– Давай по порядку. Что мы про него знаем? Он местный, верно? Верно! 40-45 лет – верно? Высокий шатен. Как-то связан с переездами, согласна. Но транспортников всех проверили и безрезультатно. Думаю, он просто ездит в командировки, и мы одной облавой без свидетелей никогда его не поймаем.

– Ты же знаешь, что сейчас организуется операция по ловле «на живца»…

– Ну и что? Даже если и поймаем, – выскользнет за недостаточностью улик или просто потому что после облавы будет слишком много психов и без него. У него есть легенда, понимаешь? Настолько простая и банальная, что никто, ни ты, ни я, ни сотрудник милиции, наблюдая его поведение на вокзале, в жизни не подумаем, что этот человек и есть убийца. Если жертва соскакивает, то он вне подозрений. А если соглашается, то происходит тоже самое – жертва сама спокойно с ним идет в лес и ни у кого не возникает подозрений. А какие в лесу свидетели убийства могут быть кроме ворон?

– Ну, тогда я не понимаю причину твоей радости…

– Мы его вычислим! Он наверняка менял фамилию или были попытки суицида. А может, и то и другое. Примерные данные у нас на него есть. Нужно сделать срочный запрос в больницы на всех местных, порыться в архивах, – загсы же предоставляют в органы информацию. А потом, если кто выплывет, проверим его на работе по дням убийств – не был ли он в разъездах. Опросим близких, знакомых. Если что – выставим слежку.

– Можно попробовать…

– Только дай мне людей в помощь.

– Хорошо. Сейчас дам нужные распоряжения... Все?

Немного помолчав, Кира пробормотала:

– Не все… Ты меня любишь?

На другом конце провода также возникла пауза. Через несколько секунд Виктор тихо выдохнул:

 – Конечно, люблю… Ты – все, что у меня есть.

Кира прикрыла ладонью рот, который неожиданно скривился от душивших ее чувств. Виктор, не дождавшись ответной реплики, торопливо выдохнул:

– Конечно, сейчас может это не совсем красиво и не к месту… Но может, ты переедешь ко мне? Насовсем?

Прошло две недели. Сергей Ковалев постучал в кабинет шефа, и, не дожидаясь разрешения, вошел. Полковник по обыкновению был хмурый, словно туча. Недовольно буркнул: «Чего тебе?» и отвернулся тут же к окну.

– Есть новости… – загадочно протянул капитан и под конец, поймав на себе заинтересованный взгляд, улыбнулся.

– Какие? Не тяни…Да не выпендривайся ты!

– Я и не выпендриваюсь. Тебе хорошую или очень хорошую?